Оля и Кащ часто прогуливали, и иногда получалось так, что я весь день общалась только с Иваном. Я была полностью поглощена им, если его не было рядом, я чувствовала почти физический дискомфорт. Все что мне нравилось или наоборот раздражало, мне хотелось обсудить именно с ним, поделиться своими ощущениями, зная, что только он меня поймет.

Однажды, когда мы переписывались на экономике, он гелевой ручкой нарисовал огромное на весь тетрадный лист сердце с пронзавшей его стрелой и синие капли крови, сочащиеся из раны, в середине рисунка мелкими буквами было написано «люблю тебя». Выглядело это по — школьному забавно, но до ужаса мило.

— Я знаю это и тоже люблю тебя, о, Иван, посланный мне звездами! — подписала я под рисунком в обычной нашей шутливой манере.

— А если серьезно? Без всяких там звезд и без приколов? — вдруг спросил Иван.

Я не знала, что ответить, просто посмотрела ему в глаза и вдруг поняла, что он действительно не шутит. Это открытие было таким приятным и одновременно пугающим. Меня раздирали сомнения. С одной стороны, меня радовало, что он рядом, радовало, что он любит, и радовали мои собственные чувства к нему. Но что-то в этом было не то. Я не считала эти чувства настоящей любовью. Хотелось оставить все на уровне дружбы, хотелось продолжать нашу игру, и сохранить себе частичку «себя», той, которая ждет чего-то сказочного от жизни, чего-то безумного в хорошем смысле, и не такого обыденного, как роман с одногруппником. Я опасалась, что он захочет перейти от слов к делу, но дальше нежных взглядов и любовных писем Иван ничего предпринимать не стал. Все же он был приличным парнем, а приличные парни начинают действовать, только после определенных «сигналов» посланных девушкой. Ну, там, не отводить взгляда, если смотрит в глаза, не отдвигаться, если сел рядом слишком близко и все такое в этом духе. А я этих сигналов не подавала, и поэтому Иван даже за руку меня ни разу не взял.

Однажды, на паре по экологии, я, желая слегка подразнить его, написала:

— Тебе хочется меня поцеловать?

— Хочется, — ответил он.

— Почему не целуешь? — спросила я.

— Я люблю тебя настолько, что боюсь прикоснуться, — написал Иван.

Может быть, это было с моей стороны эгоистично, но мне было приятно. Да, что там, мне было классно! Все равно, что лететь с бешеной скоростью в потоках ветра на аттракционе «Орбита»! Рядом с ним я чувствовала себя богиней, нимфой или еще каким-то неземным нарциссичным существом. И даже понимала в некотором роде Настю. Быть предметом искренней любви и обожания вполне симпатичного парня — поистине редкое удовольствие.

***

Настя же за последние несколько месяцев окончательно сошла с ума. После того феерического дня, когда мы увидели на сцене «Диггера» Илюшу Коршунова, она постоянно думала и говорила только о нем. Вокруг Насти, как и всегда, вилось много поклонников, но она грезила им одним — Ильей. Хотя иногда параллельно, на всякий случай все же принималась страдать по какому-нибудь красавчику — то прекрасному и невероятному Максиму, то вокалисту «Монстров», по брату Ильи — Вадиму, тому самому верзиле, который держал меня на плечах на концерте. Но, поскольку они были совершенно недосягаемы, и взаимности от них быть не могло, она в своих мечтах вновь возвращалась к образу Ильи.

Настя все-таки потребовала от Катьки показать, где живет Илья. Катя хоть и не была знакома с братьями Коршуновыми лично, но имея кучу друзей, обладала необходимой информацией. Я отговаривала Настю от ее затеи, как могла, напоминала про его агрессию и дурные наклонности. Но Настя твердила одно:

— Люди меняются, сейчас все иначе, мы взрослые. Кто вообще помнит, что было в детстве? Теперь он классный парень, как подумаю о нем, дыхание перехватывает. Эта фигура, рост, волосы. Я готова умереть за него.

— Тогда пойди и скажи ему об этом, раз ты такая взрослая и смелая, — подзадоривала я ее, — а то мне это напоминает, как мы с тобой в десятом классе следили за Ромкой.

— Нет, я буду продолжать за ним охотиться тайно. Мне кажется, это знак судьбы, что он живет так близко от нас. Странно, что мы до сих пор не встретились. Я уже выработала стратегию. После института я выхожу раньше на одну остановку, там, где Катя выходит, иду до его двора и там минут пять-десять курю на лавочке, а потом иду домой. Получается совсем небольшой крюк, но зато каждый день у меня есть шанс его встретить, — рассказывала Настя. — А еще у меня появилась очень интересная идея, хочу нарисовать граффити у него в подъезде.

— Настя, это же вандализм, уголовщина! — воскликнула я.

— Ой, брось! У них такой зачуханый подъезд, там все стены исчерканы и воняет.

— Все равно, не нужно этого делать!

— Я маленький трафаретик сделаю, с ладошку, вечером сходим — забомбим! — Настины глаза горели вдохновенным огнем.

Она действительно сделала крутой трафарет. Фигурные буквы гордо гласили «СУБМАРИНА» и сливались вместе в изображение подводной лодки. И вечером того же дня мы с Настей отобразили этот логотип на стене в подъезде, прямо напротив двери Ильи, среди остальных каракуль в огромном множестве покрывавших стены.

Но никакого эффекта это не произвело. Конечно, Илья не узнал, кто это сделал и никак не связал это происшествие и Настину персону. Сомневаюсь, что он вообще вспоминал о ней все эти годы.

***

Тем временем 2000-й год подходил к концу. Началась пора экзаменов и предновогодних вечеринок. Я была поглощена дружбой с Иваном и подготовкой к сессии, поэтому мы практически не виделась ни с Настей ни с Катей.

Но на новый год было решено собраться у Катьки, в ее колдовской квартире. Она наприглашала толпу разного народа из своей тусовки, и даже разрешила мне позвать моих друзей из колледжа — Олю, Каща, и Ивана, если захочу. Это мне сообщила Настя, когда я зашла к ней как-то вечером, чтобы позвонить Оле, напомнить, чтобы она не забыла вернуть мне конспект.

В нашей квартире домашнего телефона не было, от чего я всю жизнь дико страдала. Особенно когда слушала хвастливые рассказы Насти: у меня тот-то телефон взял, мне такой-то звонил. Отсутствие домашнего телефона в моей жизни автоматически отсекало возможность того, что кто-нибудь мне позвонит. И это было очень печально.

Когда я поговорила с Олей и положила трубку, Настя вдруг сделала таинственное лицо и сказала:

— У меня новый парень!

— Кто? Илья?

Она выдержала театральную паузу, кивнула головой и подпрыгнула чуть не до потолка.

— Да! Я замутила с Ильей! Мы теперь вместе!

— Это шок! Как вы встретились? Как все было? Рассказывай, давай! — я сгорала от нетерпения. И Настя начала.

— Вообще все случайно вышло. Я такого никак не ожидала. Знак судьбы, не иначе. Помнишь, Катя нагадала мне страстный роман в этом году. Так вот! Все сбывается!

— Ты не тяни, рассказывай!

— Короче, у нас в институте есть парень — Димка Ларионов, он татуировщик, подрабатывает в тату-салоне, на Ленина. А я решила себе татуху набить вот тут, — Настя беззастенчиво приподняла край своей модной приталенной черной рубашки и обвела пальцем место слева над слегка выступающей бедерной косточкой.

— Пришла я к нему в салон, он меня встретил и говорит, «погоди немного, я сейчас», и за шторку уходит, в соседнюю комнату. Я сижу, жду, музыку слушаю, альбомы с татушками смотрю. И тут, шторка отодвигается, и как по волшебству выходит Илья. В черных джинсах, с голым торсом, весь в татуировках, волосы распущены. Ну, вылитый молодой Сталлоне, только синеглазый! Я чуть в обморок не упала. Сижу, глаза по пятаку.

Слышу, как Димка ему говорит: «Да подожди, Илюх, может, домучаем сегодня этот партак? Немного же осталось!» А Илья отвечает: «Да некогда, мне еще на репу час добираться, давай завтра». А потом он берет со стула возле меня рубаху и надевает ее. Если бы я знала что это его рубаха…

— То ты, наверное, засунула бы ее себе в сумку, и сказала: «Какая рубаха? Не видела!!!» — зная Настю, прокомментировала я.