Бабы между делом отыскали и плошку с приготовленным сонным отваром для собак. Боровиха попробовала на язык, сплюнула и заявила, что девки нынешние совсем уж без рук да без головы родятся, выплеснула зелье в помои и занялась этим сама.

Смазали железные воротные петли – гордость боровика, чтобы не заскрипели и забаву не порушили.

Убрали все, что можно было убрать с подворья: неровен час, ноги себе или коням поломают впопыхах да в потемках.

Словом, приготовления к ночной потехе захватили всех.

Если мужи видели в этом способ просто поразвлечься, то женщины имели свой интерес: уйдет девка замуж за ратнинца – глядишь, и других там же потом получится пристроить. Чем плохо родню в Ратном заиметь? И парням невест себе присматривать надо, а в Ратном выбор большой и семьи не бедные – конечно, не часто оттуда отдают, но случается. Боровиха уже Макоши за помощь в таком деле богатые подношения приготовила да двух толковых баб приставила присматривать днем за будущей невестой: не приведи светлые боги, стрясется с девкой чего-нибудь.

День закончился быстро; чуть начало темнеть, как боровиха разогнала всех домашних по лавкам и печам, нечего-де болтаться, спать пора. Женатым и в темноте есть чем заняться, а у кого молоко на губах не обсохло, пусть дрыхнут. А кому не спится, тех завтра она работой порадует.

Но не спалось всем.

У «невесты» от страха ноги немели, какой уж тут сон. Бабы изнывали от желания обсудить происходящее и держались только страхом перед мужьями, которые ни за что бы им не простили, сорвись такая забава. Ну, а мужи предвкушали, как они утрут нос ратнинцам.

Вместе с гостями сидел в засаде и сам боровик, пожелавший все видеть и слышать.

Луна едва показалась над лесом, и сразу же подал голос коростель – это молодой боровичок, загодя посаженный на дерево над тропой, ведущей к хутору, дал о себе знать. Мальчишек заметили уже совсем на подходе – выходит, не зря их гоняли наставники. Отроки правильно шли, тихо, и несли на плечах что-то вроде объемистых тюков, но что именно, наблюдатели издали, да еще в темноте, не рассмотрели. Игнат забеспокоился: уж не поджечь ли чего хотят, внимание отвлечь? Но тут зашумела белка, а следом подала голос трясогузка. Наставник поморщился: не миновать Талине нагоняя: Лука такой оплошности не простит. Сколько раз повторять одно и то же?

Двери во двор приоткрылись, и из дома выскользнула девица. Она, наверное, единственная из всех обитателей усадьбы ни о чем не догадывалась. В руках у нее болтался узелок – когда только собрать успела и где прятала? Засов тихо отошел, и в ворота скользнули отроки. У каждого за спиной торба. Десятники вытянули шеи: чего, интересно, сопляки там придумали?

Нельзя вывести коня без шума, если с хитростями не знаком, а мальчишек этому пока не учили. Может, кого дома отец наставлял? Чем они там занимались в загоне, где ночевала скотина, никто не разглядел, но когда первый конь, удерживаемый под уздцы двумя отроками, появился во дворе, едва не прозевали – стука подков об утоптанную землю двора не услышали. Лука усиленно чесал бороду: коней явно во что-то обули, но вот во что? Ни овчины, ничего-то другого у мальчишек не имелось. Непонятно – и потому раздражало: выходило, что это над ним мальцы позабавились. Но больше всего ратнинского десятника мучило любопытство воина, который видит новую уловку, но никак не может ее понять.

Коней уже вывели со двора, когда всю забаву чуть не испортила хозяйская псина, одна из всей своры, которая продрала глаза и решила исполнить свой долг. Лапы ее не слушались, но вот рявкнуть сил хватило. Отроков как сквозняком выдуло со двора. Даже девчонка, до того без перерыва хлюпавшая носом (надо же соблюсти приличия хотя бы для себя), мигом перестала заниматься глупостями и шустро метнулась следом, не отставая от своих «похитителей».

Псина рявкнула еще раз. Лука крякнул – вдруг его ученики в спешке чего не надо натворят? Боровик еще немного подождал, давая мальчишкам возможность отойти подальше, и заорал во всю глотку:

– Лови! Хватай! Девку украли! – и пополз вниз с дерева.

Хутор тут же превратился в курятник во время пожара. Бабы вопили, квохтали и хохотали, девки больше визжали, непонятно отчего; мужская часть хутора рычала, ржала и пыталась изображать погоню, но какая тут погоня, когда все от смеха вповалку лежат! Веселье распугивало лесное зверье не меньше, чем за версту.

Отроки, петлявшие по лесу, слышали поднявшийся гомон, но им он весельем не казался. «Похитители» уходили по всем правилам, старательно сбивая погоню со следа и не сомневаясь, что весь этот шум у боровиков – идущие за ними и жаждущие мести хуторяне.

Поначалу всех вела Сойка – так звали девчонку, боявшуюся родни больше, чем сами мальчишки. Чуть позже в проводники выдвинулся Талиня, и уже под утро всем стало окончательно ясно, что с дороги они сбились. Впрочем, ничего страшного в этом отроки не видели: главное, от погони оторвались, а когда взойдет солнце, отыскать нужное направление не составит труда.

Одно плохо: если боровики взяли след, то догонят задолго до рассвета, да и собаки скоро проснутся, а уж от них уйти можно только по воде. Разве что дождь поможет. Конечно, останавливаться никак нельзя, нужно идти дальше, пусть и неизвестно куда, главное – увеличить расстояние между ними и хутором. Вот только сил почти не осталось, да и Сойка едва держалась на коне.

Одинец скрепя сердце велел остановиться. Как получилось, что он окончательно принял на себя команду, никто и не заметил. Карась даже не пытался оспорить старшинство, сам понимал: не по его плечу эта сума, не для его головы такие думки.

– Хвост и ты, Карась… – Одинец наконец принял решение, – отойдете назад по нашему же следу шагов на двести. Если погоня появится, подадите голос коростелем. И не спать!

Ох, как не улыбалось Касьяну Карасю тащиться по лесу и сидеть, ждать; спать хотелось так, что, попади сейчас ему под веко орех – раскололся бы.

– Так и пусть Талиня сторожит, им с Сойкой все одно по ночам не спится… – попытался он отвертеться от поручения.

– Да? – Одинец чуть задумался. – Вот с ним и пойдешь. Талиня, снимай Сойку с коня – не обидим мы ее, и дуй с Карасем сторожить. Тебе спать не с руки – невесту проспишь.

Для едва живой девчонки, которая от усталости даже бояться перестала, отроки наломали елового лапника, а сами упали, кто где стоял. Как удалось Одинцу согнать всех в кучу, на небольшой пригорок, заросший серым мхом, он не понял, но свалиться, как и остальные, не разбирая где, не мог. Сам не знал, что заставляет его переходить от одного приятеля, уютно свернувшегося под кустом, к другому и, растолкав, гнать на этот самый бугор. Просто чувствовал, что так надо, что по-другому нельзя и, кроме него, некому. Талиня с Карасем уже ушли, а Одинец так и остался сидеть, опершись спиной на общую кучу тел отроков. Небо потихоньку светлело, а погони все не было.

Очнулся Фаддей от головной боли. Виски ломило так, словно в них изнутри чем-то долбили. Сроду с ним такого не приключалось, разве что с перепою, но вчера вроде и не пил, а на тебе. И спал плохо, будто всю ночь бревна тягал.

В доме было подозрительно тихо. Веденя уже убежал, что ли? И отца не разбудил?

Поворочал шеей – затекла. Да что ж такое на самом-то деле?! И Варюхи нет. Куда ее унесло с самой рани, шелопутную?!

– Варька… – не прокричал, а скорее прошипел Чума. А глотка чего пересохла? Кашлянул, сглотнул и каркнул: – Варька!

Из сеней выглянула Дуняша.

– Чего, тятя?

– Мамка где? – говорить было трудно, – квасу дай, что ли.

– Так к Ведене она с утра. И Снежанка с ней увязалась, – поясняла, наполняя кружку Дуняша. – Лекарка, тоже мне! По дому ей лень…

– А чего им там понадобилось? В учении парень. Чего бабам там делать? – проворчал Чума, принимая кружку с квасом.