– Пусть проваливает, – гневно бросила охотница и начала теребить лук в руках.

Горихвост врезал Курдюму по затылку. Растолковывать тому было не нужно – мельник мигом взял ноги в руки и пропал в темноте. Ворон даже не посмотрел ему вслед.

– А теперь – выходи! – потребовала Ярогнева.

– Сейчас, в зубах веточкой поковыряюсь, – протянул Горихвост. – Зарезал в деревне овечку, а она, вишь, лярва, оказалась старой да жилистой. До сих пор во рту вязнет.

Он подобрал с земли сухую ветку и с громким хрустом разломил ее пополам. В ночной темноте за его движениями было не уследить, тем более, что разросшаяся на два ствола береза надежно скрывала его от глаз охотницы.

– Ты чего делаешь? – дрожащим голоском выкрикнула Ярогнева. – Прекрати портить дерево, или убью!

– Ой, мала веточка оказалась, – издевался над ней Горихвост. – А вот я сломаю сучок покрупнее.

И снова хруст переломленной ветки прозвучал в ночной тишине, как раскат грома.

– Ах ты, зверь! – сорвалась с места царевна и бросилась прямо к нему.

Но Горихвост этого только и ждал. Волчья шкура уже давно поджидала в его руках, вынутая из сумы. Быстрый прыжок, кувырок – и вот он стоит на четырех лапах и скалится. Не поймешь, то ли смеется, то ли грозит.

Пока Ярогнева обегала дерево справа, волк прыгнул налево и сиганул в темноту. Его черная шкура растворилась в ночи. Мягкие лапы тихонько касались жухлой травы, шелестя так незаметно, что даже острый слух не уловил бы шагов. Ярогнева забежала за березу, тыча стрелой во тьму. Но огненные сполохи стрел, пугающие все живое вокруг, сыграли с ней недобрую шутку. Глаза ее так привыкли к свету, что не видели в темноте. Пока она вглядывалась в ночь, Горихвост успел сделать полсотни прыжков.

– Пали! Жарь! – заграял в ветвях Хорохор.

Ярогнева выстрелила в ночное небо, но стрела лишь прочертила огненную нить на мерцающем фоне звезд. Ее сияния не хватило, чтобы осветить землю.

– Да что же ты будешь делать? – с досадой выкрикнула охотница.

Волчья пасть Горихвоста растянулась в улыбке. Он был уже в ста шагах, и продолжал удаляться.

Почему начало осени называется Бабьим летом? В это время днем еще тепло, а вот ночью уже пробирают первые холодки. У баб вроде все наоборот: днем они холодные, зато ночью горячие. Впрочем, с бабами и должно все быть наоборот. Прямо только у нас, мужиков.

Ночной ветер то приятно холодил, то пробирал до костей. Горихвост трусил между кочек, мокрых от мимолетного дождика, и старался не ежиться. Лапы то и дело скользили в грязи, оставляя размазанные следы.

Холодный ветер дул с севера, прямо в лицо. Там, за скошенным Девичьим полем, струилась между холмов извилистая речка Змейка. Мельница Курдюма пряталась в темноте – ни один огонек не выдавал ее, знать, мельник еще не успел возвратиться.

Зато слева, на западе, на крутом Шернском яру, мелькали таинственные огни Ветхого капища. Какие заблудшие души пылают на этом проклятом месте? Что за бесы выбираются из-под земли, чтобы поиграть среди ночи?

Бр-р-р! Горихвоста при мысли о бесах пробила крупная дрожь. Можно продолжить путь прямо – на мельницу, куда зазывал ее добрый хозяин. Наверняка там ждут ночлег, сытная кормежка, а то и чарочка самогона. Горихвост облизнулся.

Но Курдюм мне не нужен, а нужен Лутоха, на котором сошлись все улики. Воропай рассказал, что запястья покойного деда были связаны Лутошкиным поясом, когда староста снимал тело с матицы. Да еще на языке у отрезанной козлиной головы налипла щербатая копейка, которую в вечер перед убийством этот юродивый выиграл в шахматы. Зачем тебе убивать старого волхва? Неужели и вправду ты решился возобновить кровавые жертвы, чтобы вернуть древних богов с того света? Ой, Лутоха, ой, наивный и глупенький дурачок, видать, совсем ты не прост!

Горихвост вскарабкался на невысокий пригорок и попытался оглядеться, но тучи закрыли месяц со звездами, и тьма наступила такая, что даже волку ничего не удалось высмотреть. Как хорошо сейчас, наверное, в горнице у Курдюма! Мирно плещется водяное колесо. Скрипят шестерни, трутся один о другой жернова. Мука мелется – будет хлеб. Так приятно засыпать в тепле под эти убаюкивающие звуки! Нет, мне надо лезть в эту чертову темень с ее проклятыми огоньками. А вдруг там ловушка? А вдруг неведомая погань ловит там души таких простачков, как я, что сами лезут ей в лапы? И ведь не знаешь, кого встретишь на заброшенном капище. Ладно еще, если беса – этих тварей я видел, меня ими не удивить. А если и вправду забытые боги вернулись? Сидит в старом истукане громовник Перун Ярило или сам Сварог с его молотом, что может враз от горы оставить яму – и глазеет вокруг, наблюдает за нами, простыми смертными. Сцапает меня и спросит за все хорошее, что творилось в Диком лесу с его лешими и упырями. А длака моя? Подарок Великого Лиходея! Божки такие вещички за тысячу верст чуют. Ох, попадусь я ожившему истукану – там и оставлю шкуру!

Только куда мне деваться? Ведь там Курдюм видел Лутоху. Неужто я упущу убийцу моего деда? Неужто позволю душе волхва отправиться в небо неотомщенной? Нет, не по-нашему это, не по-лесному. Эх, Курдюм, дружище, не жди меня этой ночью. Придется мне лезть на рога к чертям, а то, глядишь, и похуже – прямо на Перунову рогатину или Дажьбогов меч.

Горихвост убедился, что никто его не видит, взвыл на едва проглядывающее сквозь тучи серое пятнышко луны, и устремился с холма в долину, к речным берегам.

Подушечки лап коснулись гладких, замшелых булыжников, которыми были вымощены ступени, уводившие на Крутой яр, возвышающийся над тихой Шерной. Ветхое капище взгромоздилось на плоскую вершину скалы, вдающейся в реку каменным языком. Дед рассказывал, будто в давние времена боги прикончили на берегу волота – чудовищного великана, хозяина окрестных просторов. Умирающий волот пытался набраться сил, и высунул язык, чтобы напиться воды из реки, да так и окаменел. Место, где боги одержали победу, стало площадкой для праздников и молитв.

Однако какие тут праздники, в наши-то дни? Боги забыты, молить больше некого. И все же Горихвост испытывал суеверный страх, взбираясь по лестнице, вырубленной в скале. Подвернуть лапу тут, на осыпающемся подъеме, было проще простого. Но кто станет заботиться о лапе, когда древние идолы вознамерились забрать твою душу?

Промозглая мгла вспугнула его резким скрипом. Горихвост поджал хвост, но все же пролез под воротами, настолько обветшалыми, что казалось, будто любой порыв ветра может их повалить. Незапертые створы, висевшие на прогнивших столбах, ходили ходуном и издавали пронзительный скрежет. Двускатная крыша над столбами давно обвалилась, осталась лишь поперечная перекладина, под которой болтались натянутые лески, сплетенные из конского волоса. Перекладина, да натянутые под ней нити, делали ворота похожими на виселицу, что придавало месту языческого поклонения еще большего гостеприимства.

Ого! А вот это уже интересно! – подумалось Горихвосту.

На лесках сушились грибы, собранные совсем недавно – это можно было понять по тому, что шляпки, нанизанные на нить, только-только начали усыхать.

Горихвост почувствовал волчий голод. Целый день беготни дал о себе знать. Он сорвал нить и жадно принялся глотать сушеные припасы, почти не жуя. В темноте он не мог разглядеть, что за гриб лег ему на зубок, а на запах их было не различить. Оставалось надеяться, что неведомый грибник тщательно перебрал их и отделил грузди и боровики от поганок. Кому придет в голову заготавливать на зиму ядовитую гадость? Разве, какому-нибудь недоумку?

Последний гриб в связке подозрительно пах чем-то странным. Горихвост пригляделся и увидел, что остатки недоеденной шляпки какие-то бурые, с блеклыми пятнами.

Тьфу! Я, кажется, съел мухомор!

Он мигом сплюнул крошки, оставшиеся во рту. Как некстати! Не хватало еще отравиться. Хорошо, что успел съесть только половину.