В течение дня случилось ещё две остановки – на полчаса, не больше. И к финалу Лизавета вовсе не была уверена в том, что верхом путешествовать проще, чем пешком. Хотя, конечно, аутентичненько, что ни говори.

И вот сейчас они остановились на ночь. Нет, остановились не сейчас, уже с час тому.

К моменту остановки ноги Лизаветы болели так, что она с трудом перекинула их на одну сторону. И тихонько поползла по конскому боку вниз, вытянув носочки, чтобы спружинить о землю.

И вдруг её подхватили две восхитительно живые и сильные руки, взяли и поставили на землю.

– Стоите? – спросил Сокол.

Лизавета не сразу поняла, стоит ли, и вцепилась в его запястья. Выдохнула, пошевелила стопами, опустила руки. И только потом опустил свои руки он. Оглядел её, убедился, что шевелится, пошёл дальше.

Выяснилось, что в багаже едут четыре шатра – один побольше, три поменьше. Побольше поставили для Лиса, из тех, что поменьше, один выделили женской части отряда. Расстелили на земле одеяла, ещё по одному выдали – укрываться. А когда Лизавета, ощутив себя совсем без сил, разлеглась прямо на траве, то её осторожно потрогали за плечо, бесцеремонно подняли и выдали тот самый раскладной стульчик. Трогал за плечо кто-то из мальчишек, а поднимать тушу с земли уже позвали Сокола. Тот посмеялся, устало, но светло, помог ей сесть и пошёл дальше.

Лизавета подумала, что после такого дня горячая еда пришлась бы очень кстати. И не одна она так подумала – Сокол командовал троим служкам, чтобы носили откуда-то воду и хворост, а сам разжёг из хвороста костёр, пока отвечающий за хозяйство брат Джанфранко растерянно хлопал глазами. Своих парней отправил за дровами, служек усадил что-то готовить, Лизавета даже и не вникала, пока ей в руки не дали миску с какой-то едой. Это была каша, заправленная мясом. Почти родной лес и гречка с тушенкой, подумала она.

Каша оказалась вкусной, и съела её Лизавета без остатка. Потом добыла кружку воды – сходить умыться. Заставила валящуюся с ног Атиллию сделать то же самое, увела её за кусты, там и сама умылась, и за девочкой приглядела. Тем временем в их шатре устраивалась Крыска. Пусть уже уляжется, потом они с Тилечкой тихонько проберутся внутрь и тоже лягут.

Но не получилось. У шатра бродили парни Сокола – двое, Лизавета не знала их по имени, только в лицо. Попросили Тилечку отойти с ними на пару шагов.

Лизавета не возражала – если они что дурное удумают, Сокол потом им головы поотрывает. Забралась в шатёр, принялась на ощупь упорядочивать вещи вокруг своей постели. Так себе постель, но лучше, чем на улице под кустом.

Атиллия вошла внутрь, упала на своё одеяло. Слезы лились градом, плечи тряслись. Что это ещё такое? Лизавета стряхнула сонную одурь.

– Тилечка, что случилось?

– Они сказали, что матушка умерла.

– После того, как приходили солдаты тайной службы и искали сестру, – всхлипывала Тилечка. – Когда утихло всё, брат Паоло поднялся к ней – а она уже не дышит. К ней даже не заходили, она сама… Отец, говорят, что-то против них сказал, так его просто шпагой проткнули, и всё. И двоих братьев. Паоло успел убежать, и вернулся, только когда их и след простыл, а дома вот такое. Он остался да двое младших, они в лодке прятались и всё слышали. И Камилла. Антонио сказал, что Паоло пришлось немного побить, тогда только он понял, что теперь самый старший и что всё – на нём. И они с Альдо сказали Паоло, чтобы брал всё ценное, Камиллу и самых младших – Нитту и Вито, в лодку, и вон из города. И даже не к тётке, отцовой сестре, а вообще куда-нибудь подальше. И Паоло понял, и они с Камиллой и младшими собрались и уплыли. И я теперь совсем ничего о них не узнаю. Но как же так, госпожа Элизабетта? Что мы всем им сделали-то?

Лизавета просто обняла девочку, без слов. Слов уже как-то не осталось.

– Вы не могли бы разговаривать снаружи? – злобный шёпот Крыски встряхнул и заставил собраться в кучку.

– Уважаемая госпожа Агнесса, никто не намеревался мешать вам. Извините. Но так уж сложилось, ничего не поделаешь, – и даже не оборачиваться на неё, просто чуть повысить голос.

Крыска фыркнула, выбралась из-под одеяла, встала, обулась и вышла.

– И пусть её, – Лизавета гладила Тилечку по голове.

Понимала, что тут нужно проплакаться. Пусть лучше сейчас ревёт, чем потом неделю слёзы будет глотать.

Атиллия ревела и говорила – о своей семьё, и о матери, которая всегда была к ней добра – ну, насколько это позволял отец и другие дети. Лизавета не представляла себе, как это – восемь детей, теснота, нищета. Никакой медицинской помощи, антибиотиков-жаропонижающих-обезболивающих-прививок, садиков-школ, и что там ещё бывает в её нормальном мире. И ведь даже в таких условиях приличные дети вырастают…

К слову о медицинской помощи. В нормальном мире она давно бы дала Тилечке успокоительного, и та бы уже спала. А в этой, простите, заднице что делать? И куда запропастилась Агнеска?

– Я сейчас, – сказала она Тилечке, натянула сапоги и вышла.

Снаружи было темно. Неудивительно, конечно. В стороне горел костёр, там сидели – кто-то из парней Сокола и пара служек в рясах.

Сам он возник всё равно что прямо из темноты.

– Не спится, госпожа моя?

– Вы не знаете, где Агнесса?

Он усмехнулся.

– Знаю. А она зачем вам понадобилась?

– Так ваши молодые люди расстроили мне девочку, не могли до завтра подождать! Теперь она ревёт белугой и никак не может успокоиться.

– Они были готовы всё рассказать сразу, как вернулись, это я их притормозил.

– Спасибо, конечно, но подождать до завтра было бы ещё лучше. Она мало что устала, теперь ещё и это. Надо бы успокоить, я и подумала – может, у госпожи Агнессы какое зелье есть или отвар, чтоб спать.

– Может и есть, конечно, но она сейчас вон там, – он кивнул на большой шатёр, и до утра мы её оттуда не достанем.

– Пусть там и остаётся, – злобно пробормотала Лизавета.

Входное полотно шатра зашевелилось, и показалась Аттилия. Огляделась.

– Иди-ка сюда, детка, – скомандовал Сокол.

Так скомандовал, что она послушалась. Подошла, всхлипнула.

– А чего вы тут командуете?

– Детка, пока вот он, – Сокол кивнул на большой шатёр, – спит, командую я. Да и когда проснётся, то подозреваю, только рад будет, что не нужно следить за каждой лошадью и каждым мешком. Пойдёмте-ка.

Привёл их к костру, шуганул оттуда мальчишек. От них остались раскладные стульчики – два, туда и были усажены Лизавета и Аттилия.

– Тебе Антонио про мать и остальных сказал, так? – отцепил от пояса флягу, протянул Аттилии. – Пей.

Она беспрекословно взяла, глотнула…

– Что это?

– Хороший крепкий напиток, – усмехнулся Сокол. – Поможет успокоиться и уснуть. Ничего ж не изменишь?

– Да, – вздохнула Атиллия, шмыгая носом.

– Поэтому будем помнить. А с рассветом нам подниматься и отправляться дальше.

– Я с ней даже не попрощалась.

– Так тоже бывает, – кивнул Сокол. – Я тоже не попрощался со своей матушкой. Я был далеко. И даже на Острове Мёртвых не получилось с тех пор побывать.

– На Острове Мертвых? – удивилась Лизавета.

– Остров-кладбище. Там только хоронят, и ещё там храм, – пояснила Аттилия. – Я так поняла, соседям оставили денег, чтобы они позаботились о похоронах, но вдруг они просто выбросили всех в канал, и всё?

– Думаю, позаботились, не совсем же они пропащие? – Сокол взял у девочки флягу и протянул Лизавете.

Фляга была чудо как хороша. Из лёгкого металла, с видимым в свете костра чернёным рисунком – галера под парусами, и над мачтой – птица. Лизавета сняла крышечку, понюхала – пахнет травами. Ничего крепче вина она пока здесь не пила, да и дома тоже не часто – сосуды подводили. Глотнула, зажмурилась… Да-а-а, жидкий огонь, не иначе. Внутри сразу же стало тепло.

– Что это? Где вы такое берёте? – начала спрашивать она, продышавшись.