— Пятнадцать? — шокировано переспросила Даймонд.

— Да. Представляю, как сложно было расти в таких условиях. Каждый раз, когда ты привязывался к новой семье, тебя отсылали прочь.

Даймонд почувствовала в груди боль за Нокса, боль за мужчину, который не мог управлять своей жизнью, когда был ребенком. Для Нокса, из-за его доминирующей личности, это было вдвойне тяжелее.

— Я также знал его жену, — продолжил пастор Дин, наблюдая за ее реакцией.

— Его жену? — прошептала Даймонд.

— Они поженились примерно через год после того, как он поступил на службу. Она была очень красивой и застенчивой. Я помню день их свадьбы. Им обоим было по девятнадцать лет, и они думали, что ничто не может разлучить их. У них даже не было времени для медового месяца. Они хотели пожениться до того, как Дина уедет. Это была первая свадебная церемония, которую я провел. Ее отправили через тридцать минут. У них даже не было времени зарегистрировать свой брак, но им было все равно. Они оба просто улыбались и держались за руки, ожидая, пока вертолет заберет ее.

— Что произошло? — прошептала Даймонд, заметив, что пастор Дин сжал руки в кулаки.

— Через два дня она погибла от взрыва фугасной мины. Мне пришлось сообщить об этом Ноксу. Я сообщал такие новости шестьдесят три раза, но с Ноксом было тяжелее всего. Он был моим другом, и я видел, как в тот день что-то внутри него умерло. — Даймонд не смогла сдержать слезы, которые покатились по ее щекам. — Два года спустя он встретил Эви и присоединился к «Последним Всадникам», но никогда более не позволял себе влюбляться в другую женщину. Для него это был бы прыжок в неизвестность, и я думаю, он отказался от Бога в тот день, когда Дина погибла.

— Зачем вы мне это рассказываете? — спросила Даймонд, наконец, поняв, что у пастора была не одна причина для прихода в ее офис.

— Как я уже сказал, из моей церкви открывается отличный вид на ваше здание.

Даймонд покраснела, вспомнив тот вечер, когда она задержалась допоздна, и к ней пришел Нокс. Он усадил ее на стол и трахал до тех пор, пока она не взмолилась о пощаде, обещая больше не опаздывать на встречу с ним. Пастор Дин, должно быть, стал свидетелем этого шикарного зрелища.

— У него было такое выражение лица, которое я не видел уже много лет. Честно говоря, я был счастлив увидеть, что в его жизни появился кто-то, кто ему небезразличен.

— Ему на меня плевать, — сказала Даймонд. — Я прямо спросила его, и он не ответил мне.

— Нокс не очень-то разговорчив. Это уж точно. И я не удивлен, что он сбежал, особенно если вы ему небезразличны. Он не захочет снова добровольно идти на то, что может причинить ему боль, — объяснил пастор Дин.

— И не станет. Ведь он Зефирка, — согласилась она с его оценкой.

— Зефирка? — Даймонд кивнула. — Ну, не уверен, что согласен с этой аналогией, но если это удержит вас от того, чтобы множество раз включать «Rolling in the Deep» Адель, я полностью «за».

— Вы слышите ее? — Пастор Дин кивнул. Даймонд не удержалась от смеха. — Ни вы, ни мой секретарь больше не услышите ее, — пообещала она.

— Слава Богу, — сказал пастор Дин, вставая.

— Было приятно познакомиться с вами, пастор Дин. Думаю, что приму ваше приглашение. Увидимся в воскресенье.

— Мне тоже было приятно познакомиться с вами, Даймонд.

Пастор Дин покинул кабинет, закрыв за собой дверь. Как только он вышел, Даймонд подошла к телефону и набрала номер Нокса. Она хотела поговорить с ним. Она не знала, что скажет ему, ей просто хотелось услышать его голос. Нокс не ответил на ее первый звонок, как и на последующие шесть, он также не ответил ни на одно из ее сообщений. После часа безуспешных попыток, Даймонд вышла из офиса и направилась к своей машине.

Теперь ей нужно было кое-куда съездить.

Сквозь пелену слез, затуманивающую ей обзор, она отправилась на поиски единственного человека, который мог все исправить.

В доме стояла тишина, никого не было, поэтому Даймонд открыла дверь своим ключом и вошла внутрь. Ирония судьбы заключалась в том, что последние несколько недель родители постоянно ей звонили, но Даймонд не отвечала на их звонки, однако теперь, когда ей хотелось поговорить с кем-то, рядом никого не оказалось. Даймонд прошлась по пустому дому, не зная, что делать. Она вышла на заднее крыльцо и села на качели с видом на двор. Осторожно оттолкнулась ногой, приведя качели в движение.

Она услышала, как открылась и закрылась дверь, ведущая во двор.

— Даймонд? Почему ты сидишь здесь? На улице мороз. — Отец подошел к качелям. — Что случилось? — Он сел рядом с ней.

— Я люблю Нокса. Я так сильно его люблю. — Даймонд закрыла лицо руками. — Я даже не знаю, почему люблю этого большого придурка.

Отец обнял ее. Даймонд повернулась к нему, плача у него на плече.

— А что чувствует он?

Ее отец бросил взгляд через плечо на жену и Секси Пистон, молча стоящих позади качелей. Он хотел было встать и позволить жене утрясти эту ситуацию, но Сиззл покачала головой.

— Он не отвечает мне взаимностью, — заплакала Даймонд еще сильнее.

— Ты уверена? — Отец прижал ее к себе крепче.

— Да, теперь он даже не хочет разговаривать со мной.

— Тогда заставь его, — сказал он как ни в чем не бывало.

— Что? — Даймонд подняла голову с его плеча.

— Заставь его поговорить с тобой. Так поступила твоя мать.

— Когда? — Даймонд не могла припомнить, чтобы ее родители ссорились.

Ее отец глубоко вздохнул.

— Когда вы, девочки, были маленькими, мы на время расстались с вашей мамой. У нас была спорная ситуация насчет опеки, поэтому мы решили пожить вместе, пока вы не подрастете. Это были худшие полгода в моей жизни. Я любил вашу мать, но ей надоело, что я ставил «Разрушителей» на первое место. Сиззл не хотела, чтобы я уходил из клуба, просто хотела, чтобы я одинаково уделял время и клубу, и ей. Я был глуп и поставил клуб на первое место, а вас — на второе. Когда я пропустил вечеринку в честь дня рождения Секси Пистон, это стало последней каплей для вашей мамы. Жить с Сиззл, но при этом не быть с ней, было ужасно. Мне стыдно признаваться, что я наделал глупостей, о которых сожалею, и всегда буду сожалеть, Даймонд.

— Как вы снова сошлись? — спросила Даймонд.

— Благодаря тебе.

Ее глаза округлились от удивления.

— Мне?

— После того как ты увидела меня в клубе с той женщиной и перестала разговаривать со мной, мы с твоей мамой поговорили. Она не могла понять перемены в твоем отношении ко мне. Ты превратилась из папиной девочки в ту, кто не хотел сидеть за одним обеденным столом со мной, поэтому да, она понимала, что что-то не так.

— А как ты узнал?

— Один из моих парней видел, как ты выбежала с черного входа клуба. Когда я приехал домой, по тому, как ты вела себя со мной, я понял, что именно ты видела. Я не знал, что сказать тебе, и Сиззл, наконец, заставила меня рассказать ей. Это был худший день в моей жизни, когда я признался, что изменял ей и делал это уже очень давно. Оказалось, что она давно об этом знала, и это была еще одна причина, по которой она не жаловала клуб. Мы проговорили весь день и всю ночь, Даймонд, и все уладили, но я заплатил за тот день годами. Это разрушило мои отношения с тобой, и твоя мать долго не хотела выходить за меня замуж. Я утратил ее доверие, и мне потребовались все эти годы, чтобы вернуть его, но я потерял свою маленькую девочку навсегда. Даймонд, борись за Нокса, заставь его поговорить с тобой. — Отец посмотрел на Даймонд со слезами на глазах.

— Но ты любил маму, а Ноксу на меня плевать.

— Он давал тебе какое-либо прозвище? Даже когда вы кувыркались вместе? — Отец покраснел от этого вопроса.

— Нет.

— Ни разу? — настаивал он.

— Ни разу, он всегда называл меня Даймонд.

— Ты знаешь, почему мы назвали тебя Даймонд? — спросил отец хриплым голосом.

— Нет.

— Потому что в ту секунду, как только увидели тебя, поняли, что ты станешь самой драгоценной для нас в этом мире. Наш драгоценный камень, наш маленький бриллиант. (Примеч.: игра слов, Даймонд (Diamond) — дословно можно перевести как алмаз, бриллиант).