В тот же миг Зенобия натянула поводья – и помчалась в сторону города. В очередной раз удивившись (она то и дело его удивляла), Оденат пришпорил Ашура и поскакал следом за девушкой по едва заметной пустынной дороге, ведущей в Пальмиру, и из-под лошадиных копыт то и дело взвивались вверх облачка желтой пыли. При этом принц неотрывно смотрел на скакавшую впереди всадницу, низко склонившуюся в седле, и мысленно восклицал: «О, до чего же восхитительное создание!» И какое счастье, что эта чудесная девушка скоро станет его женой.

Когда они пронеслись сквозь главные дворцовые ворота, часовые переглянулись и с восхищением посмотрели им вслед. А Зенобия, спрыгнув во дворе с лошади, с торжеством в голосе воскликнула:

– Мой Ястреб, я тебя обогнала!

– Мы не состязались, – ответил Оденат.

– Разве?… – Зенобия посмотрела на него с удивлением, затем повернулась и, негромко рассмеявшись, вбежала во дворец.

Оденат, почувствовав возбуждение, криво усмехнулся. Ох, скорее бы день свадьбы… Он уже с трудом сдерживался. Несмотря на множество дел, он еще до захода солнца собирался повидаться с Забааем бен-Селимом, чтобы обговорить все детали предстоящей свадьбы. И на следующий же день следовало сделать публичное объявление. Тогда маленькая плутовка уже никуда не денется.

Радостно улыбнувшись, принц направился в свою часть дворца. Мысленно обращаясь к Зенобии, он проговорил: «Скоро, уже совсем скоро, мой цветочек… И тогда ни ты, ни я больше никогда не почувствуем себя одинокими, потому что будем любить друг друга вечно!» «Вечно…» – ему нравилось звучание этого слова.

Пальмира, царица городов Восточной империи, лежала почти на полпути между таким же древним Багдадом и синим Средиземным морем. Говорили, что Пальмиру основал сам царь Соломон, чем пальмирцы очень гордились. Через этот город, выстроенный в обширном оазисе, где пересекались караванные пути, пролегавшие между Востоком и Западом, проходили все богатства мира. Тут собирались греки и римляне, сирийцы и евреи, арабские торговцы из всех племен, и строили здесь огромные склады, чтобы надежно хранить в них шелка, ковры, специи, слоновую кость, драгоценности, зерно и финики – все то, что проходило через их руки. И здесь же они строили роскошные виллы, где жили их семьи, а также наложницы, потому что в Пальмиру прибывали не только торговые караваны, но и рабы со всего света.

Пальмирские архитекторы питали страсть к колоннам, и все хоть сколько-нибудь заметные здания города были украшены ими. Вокруг центрального внутреннего двора одного из храмов возвышались триста семьдесят изящных колонн, и на выступавших вперед камнях в середине каждой из колонн красовались статуи самых знаменитых мужей Пальмиры. А главная улица города с обеих сторон была окаймлена двумя рядами колонн, по семьсот пятьдесят с каждой стороны; в храме же Юпитера имелась колоннада длиной в милю, состоявшая из пятнадцати сотен коринфских колонн.

Город был построен мудрым царем для торговцев, и тысячу лет спустя в нем по-прежнему властвовали коммерческие интересы. Над основными торговыми и деловыми улицами были устроены навесы, так что даже в летнюю полуденную жару люди вели свои дела в относительном комфорте. Хотя Пальмира не подвергалась серьезным нападениям, горожане все же возвели вокруг города стену длиной семь миль – на всякий случай.

Таким было царство, где Зенобии скоро предстояло властвовать как жене принца. И теперь Забаай бен-Селим впервые по-настоящему подумал о том, какую серьезную ответственность возлагал на плечи своей единственной дочери.

Удобно расположившись в личной библиотеке Одената, Забаай держал в руке резной алебастровый кубок, наполненный лучшим киринийским вином. А за его спиной стоял глухонемой чернокожий раб, помахивавший большим веером, сплетенным из пальмовых листьев. Приехав сегодня в город, Забаай вдруг посмотрел на него совсем другими глазами – будто увидел впервые в жизни. Забаай родился в Пальмире, и этот город всегда был частью его жизни, но сегодня он взглянул на него по-настоящему, и то, что увидел, заставило его задуматься. Великолепная архитектура города, а также его восхитительные парки, зеленеющие благодаря подземным источникам оазиса, – все это внезапно поразило Забаая. Этот чудесный город изумлял, ошеломлял и даже отчасти подавлял своим великолепием.

Он знал, что Зенобия не удовлетворится ролью украшения и племенной кобылы. «Но какую же роль, – думал Забаай, – предстоит ей играть в управлении этим городом?» Так уж повелось, что пальмирские принцессы всегда славились своей красотой, но не более того. Однако его дочь совсем другая… Забаай со вздохом покачал головой. Ох, неужели честолюбивые устремления по отношению к любимому ребенку лишили его здравомыслия?

– Забаай, кузен мой!.. – В комнату стремительно вошел Оденат в развевающихся белых одеждах. – Прости, что заставил тебя ждать.

– Мне было очень удобно в столь приятной обстановке, господин мой принц, – вежливо ответил гость.

– Я пригласил тебя сюда, чтобы мы могли обсудить условия нашего с Зенобией брака, прежде чем позову писца. Какое приданое ты за ней даешь?

– Я дам за ней тысячу породистых коз: пять сотен белых и пять сотен черных. И еще – двести пятьдесят боевых верблюдов и сотню арабских лошадей. И это не считая драгоценностей, одежды, всевозможной домашней утвари и документов на дом ее матери.

Принц был поражен великолепием приданого. Он и не подозревал, что оно окажется таким огромным. А впрочем… Отец Зенобии вполне мог себе это позволить, ведь стада его неисчислимы.

Вскоре писец принца уже составлял соглашение о приданом – его перо так и летало по пергаменту, записывая один пункт за другим. По законам бедави передача имущества от отца невесты к ее мужу уже делала Одената законным господином Зенобии, но в жилах принца, как и в жилах его невесты, текла также и эллинская кровь, и потому было решено, что официально они поженятся в атриуме дома Забаая, а точная дата будет зависеть от знамений, на которые сегодня же вечером обратят внимание жрецы храма.

Послали за Аль-Зеной, и она вместе с греческим секретарем принца засвидетельствовала подписание документа о помолвке и официальный вопрос, заданный Оденатом своему будущему тестю.

– Ты обещаешь отдать мне в жены свою дочь? – спросил принц.

– Обещаю, – ответил Забаай. – Да даруют нам боги свое благословение.

– Да даруют нам боги свое благословение, – отозвался Оденат.

– Итак… – Аль-Зена нахмурилась. – Ты и впрямь это делаешь?

– Матушка, ты не одобряешь мой выбор?

Аль-Зена вздохнула и повернулась к гостю.

– Не обижайся, Забаай бен-Селим. Я считаю твою дочь очень милым ребенком, но не вижу необходимости в женитьбе моего сына. У него уже есть дети.

– Пальмирой никогда не правили бастарды! – последовал резкий ответ. – Ведь ты наверняка должна знать этот закон.

Оденат спрятал усмешку, а его мать в замешательстве ответила:

– Ты всегда был… чересчур прямолинеен, Забаай бен-Селим. Остается только надеяться, что дочь не пошла в тебя.

– Зенобия – это Зенобия. Она сделает честь этому городу.

– Вот уж действительно! – Аль-Зена презрительно фыркнула и, резко развернувшись, вышла из библиотеки.

Забаай бен-Селим любезно улыбнулся принцу и проговорил:

– Ты ведь пожелаешь увидеться с Зенобией до того, как мы с ней уедем.

Это был не вопрос, а утверждение, и принц в растерянности переспросил:

– Уедете?

– Теперь, когда ваше обручение состоялось официально, мой господин, Зенобия должна вернуться домой. В сложившихся обстоятельствах она больше не может оставаться во дворце. Она прибудет сюда в день свадьбы, а до тех пор вы с ней видеться не должны.

– Но я думал, мы с ней проведем это время, чтобы поближе познакомиться друг с другом…

– Увы, обычаи требуют проявлять сдержанность, – решительно заявил Забаай.

– Чьи обычаи? – воскликнул Оденат.

– Старинные обычаи бедави, мой господин, – ответил гость с невозмутимым видом. – После свадьбы у вас с моей дочерью будет очень много времени, чтобы получше узнать друга друга.