Тем временем собравшиеся в большом количестве киргизы со смехом наблюдали за комичной фигурой начальника, который босиком, в одной рубахе, но при этом в официальной шапке с пером на голове бегал по юрте, торопливо одеваясь. Повинуясь начальственному окрику, они бросились за провизией и юртами. В течение часа все было готово, и начальник, как того требовал китайский этикет, самолично отвел нас к приготовленным юртам и проверил, достаточно ли хороши баран и сено, после чего удалился, убедившись, что мы ни в чем не нуждаемся.

Когда еда для нас была готова, я послал за ним, приглашая на обед. Начальник сразу же явился, извиняясь, что это он должен был бы пригласить нас на обед, но его повар не умеет готовить по-европейски. Он принес мне граммов двести чая в герметично упакованной жестяной коробке и пояснил, что это великолепный чай, который ему прислали из провинции Кансу, и что он является чудодейственным средством против всевозможных желудочных заболеваний. Подарок я принял.

После обеда, когда мой гость уже собирался уходить, я выбрал среди имевшихся у меня с собой мелких сувениров фарфоровую трубку с изображением выходящей из морской пены Венеры и, набив ее, предложил ему отведать российского табаку. Я заметил, что мой гость с восхищением разглядывал фигурку Венеры, а потому попросил его оставить трубку себе на память. Он стал отказываться, но до такой степени не мог противостоять искушению, что, даже не погасив трубку, быстро спрятал ее в мешочек (у китайцев на одежде карманов нет, но на поясе они носят очень изящные мешочки, в которых держат трубки и разные мелочи), говоря, что с этим подарком не расстанется до конца жизни. Мы простились дружески. Начальник отправился к себе в сопровождении свиты, которая несла на палках огромные разноцветные фонари с инициалами и названием должности идущего чиновника.

На следующий день, 17 августа, я продолжил свое путешествие. До брода через Кызыл-су китайский начальник проводил меня со всеми почестями, в окружении беков и конвоя конной киргизской лянзы. При расставании он обратился ко мне с просьбой, чтобы я позволил казачьему офицеру остаться еще на один день в Улуг-чате, поскольку в связи с моим отъездом он не сможет отблагодарить меня за вчерашний прием и хотел бы пригласить на угощение офицера.

Одним из существенных изъянов китайской административной системы является обычай продавать должности, причем на такие высокие посты, как пост вице-короля Маньчжурии (дзянь-дзюнь[67]), губернаторов различных провинций (шун-фу[68]) или наместников окраинных провинций, назначаются люди, которые в состоянии заплатить определенные суммы тем, от кого зависит их назначение. Такие взятки иногда бывают столь огромны, что даже очень богатый человек в одиночку заплатить их не может. Поэтому кандидат на определенное место, получив гарантию того, что он его удостоится, распродает подведомственные ему должности чиновникам более низкого ранга, а те в свою очередь берут деньги от еще более мелких служащих и т. д.

Должности продаются на три года, причем очень часто чиновник, вследствие жалоб со стороны населения или уличения его в жестокой эксплуатации, увольняется ранее положенного срока, а вместе с ним лишаются своих постов все или почти все гражданские и военные чиновники, поскольку новый начальник назначает на эти должности множество своих людей. Вот почему в разговорах с китайскими служащими так часто можно услышать фразу: «Когда через три года я вернусь домой…» Крайняя несправедливость этой системы не вызывает никаких сомнений. Ведь каждый заплативший за свое место должен в течение трех лет не только собрать соответствующую сумму с населения ценой жестокой эксплуатации, а также хоть что-нибудь заработать, но при этом еще и удержаться на занимаемой должности.

Очень часто покинувшие свой пост наместники спустя три года вновь претендуют на прежнюю должность, ибо они, хорошо зная местные ресурсы, могут выжать из населения больше и, соответственно, повысить стоимость данной должности. Именно такой случай имел место во время моего путешествия по Кашгарии. Начальник Новой Линии[69], в руках которого была сосредоточена высшая военная и гражданская власть в крае, сановник Лю[70], отправлялся на место генерал-губернатора провинции Шаньси, а на его место должен был прибыть сановник Чжан Лоушай, которого три года назад и сменил сановник Лю.

Две мои следующие ночевки были в Уксалыре и Канджугане. В этих местностях сгруппированы юрты киргизов из рода Чум-Багыш, которыми управлял Розы-Хан-бий, человек очень почтенный, решительный сторонник сильной власти. Во время доверительной беседы он показывал мне письма генерала Абрамова[71], из которых следовало, что Розы-Хан-бий бескорыстно сообщал российским властям всевозможные сведения политического характера в надежде, что жизнь его соплеменников в качестве российских верноподданных будет гораздо лучше, чем при сидящем на шатком троне Бадаулете.

В Канджугане шли приготовления для встречи начальника Кашгарского округа, который ехал на верховья р. Кургашин-Кани («свинцовые жилы») для осмотра предположительно имеющихся там залежей серебряно-свинцовой руды и каменного угля. С этим сановником мы встретились на дороге.

Он ехал в двухколесной крытой арбе, название которой по-китайски звучит как «мапа». Она была небольших размеров и покрыта красивым лаком, а изнутри выстлана мягкими подушками, обтянутыми материей василькового цвета. Голубые занавесочки в окошках и карманы придавали ей скорее вид прелестной игрушки, чем экипажа, способного преодолеть огромные расстояния во время путешествий из внутреннего Китая на окраины и обратно. Мапу тянули два мощных мула, запряженных цугом, которых вели пешие погонщики. Начальника округа сопровождали верхом около 40 человек – чиновники, солдаты, мусульманские беки и т. д., которые обычно входят в свиту высокого китайского сановника во время путешествий или официальных визитов.

При встрече мы обменялись взаимными приветствиями: я поклонился по-военному, а он потряс кулаками обеих рук, поднятых к лицу на уровне носа. В Китае, где все наоборот, это является самым радушным приветствием. Этим же объясняется и комический вид китайского начальника в Улугчате, который в рубахе и на босу ногу первым делом постарался надеть на себя круглую официальную шапку с торчащим сзади плюмажем из павлиньих перьев длиною тридцать сантиметров. Согласно китайскому этикету, в высшей степени неприлично принимать у себя гостей, не имея на голове шапки. Гость также должен войти в головном уборе и первое время не снимать его. Только потом, выпив полагающуюся чашку чая, после соблюдения всех церемоний, гость и хозяин могут снять официальную шапку с пером и заменить ее черной шелковой ермолкой с черным помпоном. Они снимают шапки одновременно и так же одновременно надевают ермолки, следя друг за другом исподлобья, чтобы не нанести оскорбление собеседнику, сняв шапку раньше его.

Каранглик. Дорога среди скал из песчаника. Искусственное орошение в Кашгарии и Средней Азии. Китайская таможня в Минг-юле. Конфликт с начальником таможни. Китайские солдаты. Безразличие китайцев к смерти. Экзекуция в Маньчжурии

На пути из Иркештама в Кашгар самым сложным был участок дороги от Уксалыра до Канджугана: на протяжении 22 км приходится ехать по ровной, безводной местности, что в жаркие дни очень тяжело сказывается на лошадях. Вдобавок местами дорога эта превращается в узкий, шириной в 3–4 шага, проход между стенами песчаника, размытого дождем и обветренного. Эти стены временами нависают над проходом, а иногда приобретают диковинные формы – например, бастионов. Не меньшую сложность представляют и два перевала – невысокие, но крутые и каменистые, дорога на которые ведет ступеньками по скользким песчаникам. Такова, к примеру, местность Тайгак-таш («скользкий камень»), где лошади с тяжелым грузом нередко падают и получают увечья.