Оказалось, что предприимчивый командир наших джигитов, Хаким-бек, сразу же после первого ружейного залпа соскочил со своего великолепного туркменского скакуна, посадил на него 15-летнего сына (который собирался проводить его до Гульчи и вернуться назад), вложил ему в руку нагайку и велел во весь опор мчаться в Ош и сообщить о нападении местным властям. Мальчуган, несмотря на погоню, которую организовали догадавшиеся о его намерениях разбойники, за час преодолевает 35 км, врывается на двор местной администрации и рассказывает о случившемся.

Уездный начальник, не теряя времени, собирает роту пехотинцев (кавалерии в Оше не было), реквизирует всех лошадей, каких только удалось найти, сажает пехотинцев по двое на одну лошадь, остальным приказывает держаться за стремена и спешит к нам на помощь. Мы вздохнули с облегчением.

Пехота сделала несколько залпов из дальнобойных берданок, и горы сразу же опустели. За четверть часа шайка исчезла без следа, и снова воцарилась тишина вокруг.

Мы повернули назад к ближайшему источнику воды, приготовили чай, накормили солдат консервами из посольских запасов и, уложив посла на носилки из двух шестов, привязанных к седлам двух лошадей, к утру возвратились в Ош.

Само собой разумеется, что с отправлением посольства к Якуб-беку было решено подождать до выздоровления посла, а поскольку генерал свиты Скобелев, тогдашний военный губернатор Ферганской области и командующий войсками, немедленно организовал карательную экспедицию для окончательного покорения кочевников, то я отказался от участия в посольстве и в качестве ординарца при генерале отправился в новый поход[40]. Вернулся я из него поздней осенью, когда начальник посольства, капитан Куропаткин, поправился и уже находился в Кашгарии[41].

Чтобы не возвращаться более к этому эпизоду, добавлю, что Аталык-гази умер в 1877 г. По всей вероятности, он был отравлен одной из своих многочисленных жен. Его место на шатком троне молодого государства Джеты-шаар занял его сын Бек-Кули-бек. Начались внутренние раздоры. Беки двух самых богатых округов – Яркендского и Хотанского – отложились и не захотели признать сына Аталык-гази своим правителем. Между ними началась война, которая закончилась победой Бек-Кули-бека, однако власть его пошатнулась. Этим воспользовались китайцы: с помощью полковника Ю. А. Сосновского[42], который за значительное вознаграждение доставил китайскому главнокомандующему из Западной Сибири необходимое количество верблюдов, они перешли Такла-Макан и неожиданно напали на Бек-Кули-бека.

Полки янги-мусульман, в которые Якуб-бек набрал около 15 тыс. солдат, перешли на сторону китайцев, сея панику и сумятицу в армии Бек-Кули-бека. Он был окончательно разгромлен, бежал в Россию и поселился в родном Пскенте, под Ташкентом (где я несколько раз его навещал), и жил на скромном жалованьи российского правительства. Кашгарию заняли китайцы; они находятся у власти и по сей день, переименовали Джеты-шаар («Семиградье») в Нан-лю-бо-чин («Южное Восьмиградье»)[43], а резиденция генерал-губернатора этой провинции располагается в Урумчи.

Весь этот эпизод, о котором я рассказал выше, ярко характеризует российскую внешнюю политику. С одной стороны, губернатор Туркестана шлет послов к Якуб-беку с богатыми дарами, желая заключить с ним дружественный союз и укрепить тем самым его авторитет; разумеется, это делается намеренно, так как России выгоднее иметь в качестве соседа слабого хана, руководствующегося собственными интересами, чем могущественную Китайскую державу. Более того, сыну хана Россия предоставляет убежище и выплачивает жалованье, приберегая его тем самым в качестве претендента на трон Джеты-шаара в случае конфликта с Китаем. И одновременно с этим другое должностное лицо в том же российском правительстве в Западной Сибири доставляет китайцам верблюдов, чтобы они могли переправиться через Такла-Макан и захватить Кашгарию[44]!

Гульча. Из Гульчи в долину Большого Алая. Торговые караваны и караван-сараи. Дорога через перевалы Терек и Талдык

Однако возвращаюсь к моему путешествию.

Река Гульча является одним из притоков Сыр-дарьи. Многочисленные притоки самой Гульчи образуют что-то вроде веера: она вбирает в себя воды всех рек, вытекающих с западного хребта Тянь-Шаньских гор, вдоль русел которых идут дороги на перевалы и далее в Китай. Долина реки в том месте, где выходит дорога из Оша, достигает двух километров в ширину; здесь растут высокие, раскидистые тополя, а также целый букет самых разнообразных кустарников: тамариск, облепиха, боярышник, терновник, калина, дикая малина и др. Горные склоны покрыты преимущественно арчовым лесом (арча – род туи, Junipetrus). Дерево это растет очень медленно, имеет необыкновенно твердую древесину, которая не гниет, не пропускает влагу, а потому местные жители, возводя свои дома из необожженного кирпича, укладывают толстые арчовые доски в основание стены. Такие дома стоят десятки лет. Гульча расположена на высоте 1500 м[45]. На полях растут только яровая пшеница и ячмень. Кукуруза созреть не успевает, но местные жители в случае обильных снегов используют ее в качестве зимнего корма для скота.

Поскольку по долине Гульчи в долину Большого Алая и на альпийские пастбища Тянь-Шаня перемещается большинство кочевников из восточных частей Ферганской области, прогоняя с собой тысячи лошадей и сотни тысяч баранов, русские построили здесь крепость, в которой размещаются рота пехотинцев, 50 казаков и артиллерийская обслуга для двух орудий. В современных условиях ведения военных действий крепость эта не имеет никакого значения, но для кочевников, вооруженных одними фитильными ружьями, она оставалась неприступной. Кроме того, отсюда русские могли контролировать передвижение кочевников и немедленно снаряжать погоню за разбойничьими шайками, которые в те времена возникали как грибы после дождя, грабили всех подряд и быстро исчезали.

Дорога из Гульчи в долину Большого Алая (102 км) представляет собой узкую тропу[46], которая вьется вдоль реки вверх по ее течению, переходя с одного берега на другой. Это единственный путь для торговых караванов, которые везут товары из Ферганы в Кашгарию и обратно; караваны эти очень велики, они насчитывают 150–200 вьючных лошадей с пешими погонщиками, по одному на каждые 5–6 лошадей. В Оше и многочисленных городах Кашгарии, где, несмотря на существование колесных дорог, товары перевозятся преимущественно вьючно, существуют огромные караван-сараи для постоя торговых караванов. Как правило, они являют собой четырехугольное здание с огромными въездными воротами и обширным внутренним двором, вокруг которого располагается до ста и даже более помещений. Они используются как склады для товаров, а также служат кровом для самих путешественников. Сзади имеется еще один обширный двор со стойлами для нескольких сотен лошадей и помещениями для погонщиков. Днем вход в караван-сарай преграждает цепь, у которой неотлучно дежурит нанятая хозяином охрана и следит за сохранностью товаров и лошадей; ночью же запираются тяжелые, окованные железом ворота сарая. Смотрители караван-сараев тесно связаны с хозяевами вьючных лошадей и за небольшую плату предоставляют купцам лошадей и погонщиков. Подобные караван-сараи строятся, как правило, в торговом центре города. Все оптовые сделки, за небольшим исключением, заключаются именно в них.

Помимо общедоступных караван-сараев почти в каждом среднеазиатском городе встречаются еще и сараи для представителей определенных национальностей; в них не только останавливаются приезжие из определенной местности, но и в течение многих лет проживают представители одного народа. Так, например, в Хинду-сарае селятся индусы – почитатели огня, меж бровей у которых красной краской нарисованы языки пламени; в Кашмир-сарае останавливаются купцы из Кашмира, а в Джугут-сарае (или Яхуди-сарае) – евреи. Это значительно облегчает жизнь на чужбине соотечественникам, а также единоверцам. Проживание женщин в караван-сараях не допускается, а женатому купцу приходится снимать помещение для семьи в городе.