А Войцеховский, легко уловив ее состояние, решил еще больше укрепить это новое и пока мимолетное отношение к себе. И потому все с такой же видимой искренностью и явным расположением произнес:

— Я, Мария Савельевна, всегда и всем готов помочь, и ничего мне взамен не нужно. Одному советом, другому делом. Тут, я вам скажу, силы и времени жалеть нельзя. Ведь как людям и без того трудно живется. Глядите, сколько у всех трудностей, неприятностей, забот, хлопот…

— Ой, не говорите, — шумно и охотно подхватила Мария Савельевна и, увидев подошедшего покупателя, торопливо бросила. — Я сейчас.

Отпустив все, что требовалось, она снова подошла к Войцеховскому и тяжело вздохнула.

— Вот сын у меня. Ну здоровенный же парень, как я, представляете? Тяжести какие-то поднимает, чемпион он там у себя где-то. А вообще машинистом ездит. Специальность, я вам скажу, замечательная. И плата, и снабжение. Ну все, казалось бы, у человека. И вот влюбился! Ну как отравился. Девка, я вам, честно скажу, оторви да брось. Тряпка половая. Ею только… И ничего он не видит. Ну ничегошеньки. А она…

Войцеховский терпеливо и участливо слушал совсем уже разволновавшуюся буфетчицу. Он умел это делать, когда хотел, с подкупающим вниманием. И Мария Савельевна окончательно растрогалась от своих собственных переживаний и невольно прониклась благодарной симпатией к своему собеседнику, забыв, что еще час назад он ее так возмутил своим лицемерием и грубостью.

— Да-а, — вздохнул Войцеховский, и на его вытянутой вперед усатенькой физиономии с блестящими глазками отразилось сочувствие, даже некая скорбь, в которую можно было бы и поверить, если бы не настороженность в быстрых глазах, не нетерпение во всем облике этого «тушканчика», как метко окрестил его про себя Лосев. — Не просто вам жить, Мария Савельевна, что и говорить, — сочувственно продолжал он. — Одни, конечно, переживания. А вот, к примеру, когда убивают человека, каково его близким, матери, допустим, представляете?

— О господи, — испугалась буфетчица. — Да кого же это убили?

— А вот того самого гражданина с портфелем и убили, — сокрушенно сообщил Войцеховский. — В тот вечер, когда он у вас побывал.

— Да что вы говорите?! — ахнула Мария Савельевна и даже всплеснула толстыми руками, а на отекшем, плоском ее лице от волнения проступил обильный пот. — Кто же это его, дознались?

— У меня лично, — Войцеховский заговорщически понизил голос и даже придвинулся к буфетчице, нагнувшись над широкой стойкой, всем видом подчеркивая свое особое доверие, — у меня лично, — со значением повторил он, — большие подозрения вызывает тот второй, который с ним был.

— Точно! — с жаром подтвердила Мария Савельевна. — И у меня тоже. Вот печенкой чувствую — он! У меня на это истик ужас какой.

Войцеховский про себя усмехнулся этому словечку. Но он уже по опыту знал, что инстинкт, интуиция у женщин бывает порой удивительная, особенно у той их категории, которая непрерывно и напряженно общается с различными людьми. Поэтому слова Марии Савельевны он воспринял вполне серьезно. И осторожно спросил:

— А что, вел себя как-нибудь подозрительно?

Мария Савельевна нерешительно взглянула на своего молодого собеседника, на остренькие, настороженные его глазки, в которых решительно ничего симпатичного не уловила, как и во всей его вытянутой, словно принюхивающейся к чему-то физиономии, и, вздохнув все же решилась поделиться с ним своими наблюдениями. Сообщение Войцеховского про убийство того маленького человека, сейчас казавшегося ей таким милым и беззащитным, произвело на Марию Савельевну большое впечатление, просто ошеломило ее.

— Вел он себя ужас как тревожно, — шепотом начала она. — Вертелся, крутился, на часы все посматривал. К окну вон даже подбегал.

— К окну?

— Ага. У нас тут вся площадь видна.

— И спорили, говорите?

— Ну форменным образом, не глухая ведь.

— А о чем?

— Вот не разобрала. Мне ж ни к чему было. Знать, так я бы все до словечка…

— Так, так… — задумчиво произнес Войцеховский. — И еще вы подумали, что он строитель?

— Ага, точно.

— А почему — «точно»?

— Да кто его знает. Вот вошло в голову, и все тут. Она было повысила голос, но тут же спохватилась и снова перешла на шепот:

— И потом, я вам скажу, я его уже раз тут видела, у себя. С неделю назад. Он самый был, длинный, и в куртке той зеленой. Я эту куртку враз узнать могу. Мне сын с ней все печенки проел, достань да достань. Это как влюбился в ту стерву, значит.

— Понятно. Один тот парень был?

— Не. С девушкой. Такая вся из себя. И молоденькая еще. Но, ясное дело, намазанная. А с виду сказать, студентка. Ну да. Студентка и есть, — добавила она, словно вспомнив что-то.

— Опять истик подсказал? — засмеялся Войцеховский.

— По всему видать было. Хотя народа было много, не очень-то я приглядывалась

— А с виду-то она какая была?

— Модная, грудастая, волос копна — во! — Мария Савельевна подняла над головой обе руки. — Темные волосы, кольцом все, румянец во всю щеку, белые брючки все ляжки обтягивают. В теле девка, что говорить.

— А еще что на ней было?

— На ней-то? Да распашоночка такая розовая, заграничная, чтоб соблазну больше придать. В «Березке» такие, говорят, есть.

— Они что же, закусывали у вас тут? Время-то какое было?

— Да часов шесть. Ясное дело, с поезда. Ох, — вздохнула Мария Савельевна. — По правде сказать, не хотела я в эту историю влезать. Ей-богу, не хотела. Вам-то скажи, затаскаете потом, что ж я, не знаю? Вон года три назад кража у нас тут была. А я вот тоже кое-что заметила. Ужас я какая глазастая. Ну, раз все рассказала, два, три, то одному следователю, то другому. Господи, со счета сбилась, сколько меня вызывали, и каждый раз еще по часу жди. И все, понимаешь, на сознательность давят, на патриотизм. А потом еще суд пять раз откладывали. Ну, зареклась я.

— Так ведь тут дело-то какое? Убийство, — проникновенно сказал Войцеховский. — И я у вас даже показаний официальных брать не буду. Мне бы только поймать того душегуба.

— Ну да. Ну да, — понимающе закивала толстая буфетчица. — Что ж я, чурка? Жуткое же дело.

— А я нигде о вас не упомяну, — заверил Войцеховский. — Слово даю. И вы в стороне. Все элементарно. Поняли?

— Ясное дело. А как же.

— Только уж и вы больше никому, договорились? А то меня подведете и себя, кстати, тоже.

Он явно намекал на Лосева, и Мария Савельевна чуточку даже смутилась, уж больно понравился ей тот светловолосый длинный парень, который говорил с ней недавно, и не хотелось скрывать от него что-то, если он снова придет. Но тут одна мысль мелькнула у нее, и Мария Савельевна сразу успокоилась.

— Что вам сказала, того никому больше не скажу, — вполне искренне заверила она Войцеховского.

— Вы еще не все мне сказали, — стойкой улыбкой произнес тот. — Ну, к примеру, слышали вы их разговор? Может, они по имени друг друга называли? Вспомните, вспомните, — настойчиво, почти повелительно попросил он.

— Ничегошеньки я не слышала, — вздохнула Мария Савельевна, и громадная ее грудь тяжело приподнялась на стойке буфета, и тут же Мария Савельевна выпрямилась, давая понять, что она свой долг выполнила и разговор можно кончать. И повторила решительно: — Вот, ей-богу, ничегошеньки, хоть убей.

— Но, говорите, веселые были? — не отставал Войцеховский.

— Очень даже.

— А сколько, по-вашему, лет тому парню, в куртке?

— Да недалеко от той девки ушел, лет двадцать. Вот зелень, а на такое пойти, это же надо. Все потому, что слабо наказываем. Мало годов им за решеткой даем. Да такого убивца навеки там похоронить надо, — Мария Савельевна не на шутку разволновалась. — Его же только выпусти, что я, не знаю!

— Откуда же они все-таки приехали, интересно знать? — задумчиво, как бы самого себя, спросил Войцеховский, не обращая внимания на бурный всплеск своей собеседницы. — С какой станции хотя бы?

— Кто ж их знает, — успокаиваясь, пожала могучими плечами Мария Савельевна. — Да уж не с близкой, больно голодные были.