========== Опасности зимнего леса ==========

За окном царит долгая зимняя ночь. В небе, будто в чёрно-фиолетовой бездне, скупо мерцают звёзды – город не позволяет им одеться ярким, переливчатым серебристо-зелёным блеском. Снег отражает синий цвет неба и сам становится синеватым, только фонари заставляют его кое-где тлеть белым серебром. Свет фонарей заглядывает в давно потухшие окна, протягивая от них по комнатам чёткие неподвижные, словно нарисованные, голубоватые тени. Всё спокойно, всё спит; деревья, скованные морозом, ни разу не качнут чёрными голыми ветвями. Это зимнее сонное оцепенение вовсе не похоже на настороженную неподвижность тех же деревьев бархатными звёздными ночами августа.

В комнате покой и дрёма смягчены теплом батареи и поэтому кажутся ещё слаще. Кто же может проснуться сейчас, когда сон особенно крепок?

Только будильник, который с предательской верностью несёт свой неумолчный дозор! Дотикав до деления, где застыла тонкая золотая стрелка, он долю секунды сосредотачивается и разражается торжествующим дребезжащим звоном: вот, дескать, ты спишь, но я-то знаю, что тебе надо вставать! И не позже, чем в пять часов утра, сам ставил меня на это время!

Немножко поправим радостный будильник: в пять часов властвует долгая зимняя ночь. Приход января всего лишь на воробьиный скок урезал её время.

Василько судорожно вскочил и прихлопнул заливающийся будильник, так что бедняга повалился на тумбочку, выставив тоненькие золочёные ножки. Василько поставил его и несколько минут сидел с закрытыми глазами, укутавшись в ватное одеяло, которое так бережно согревало его мягким теплом. Потом он мрачно посмотрел на окно, за которым ночь только собиралась складывать огромные крылья, мужественно встал и поплёлся к ванной, то и дело натыкаясь на косяки.

Почти сразу выяснилось, что горячей воды почему-то нет. Отключили её, видимо, недавно, потому что батареи ещё не остыли. Василько бессильно выругался и умылся ледяной водой.

Одеться, убрать постель, поставить чайник и сделать скромный, в полбатона, бутерброд с колбасой было делом нескольких минут. Дожидаясь, пока вскипит чайник, Василько сидел на табуретке в углу между холодильником и стеной. На кухне было прохладно, но, несмотря на это, он снова начал задрёмывать. Теперь ему не дал поспать чайник, который весело, по-хулигански засвистел.

Василько налил чаю и не спеша позавтракал. Он вообще не любил торопиться, как большинство здравомыслящих оборотней, и делал это только в крайних случаях. Чай согрел его и приободрил, поэтому на улицу он вышел уже в более весёлом настроении.

Предстоял долгий путь на работу. Улицы были пусты, дороги пока свободны. Лёгкая чёрная «ауди» плавно неслась по асфальту. Василько тоскливо поглядел на редкие жёлтые огоньки окон.

«Ну почему, когда все нормальные люди спят, я должен вставать посреди ночи и ехать к чёрту на кулички, а потом ещё целый день торчать на морозе?» – думал он и мечтал о том, как вечером придёт домой, поужинает и ляжет под тёплое ватное одеяло, которое терпеливо дожидалось его, сложенное, в шкафу.

Тепло разморило его, и он с трудом удерживал себя от соблазна хоть на секундочку закрыть глаза. Когда-то он уже так не удержался и в итоге разбил машину своего начальника; с тех пор Василько не позволял себе спать за рулём.

Сегодня, однако, это стоило таких усилий, что дорога показалась вдвое длиннее, чем обычно. Василько был счастлив, когда добрался до автостоянки – на новую машину у него сейчас денег не было. Но, стоило ему выйти на ледяной воздух, как радость мигом улетучилась. Жгучий мороз обдал его со всех сторон, даже тёплая форменная куртка от него не спасала. Съёжившись и обхватив себя руками, Василько побрёл через поле к низкому строению, видневшемуся вдали. Ветер, который развлекался, пуская по заснеженной глади серебристые волночки, весело накинулся на него и едва не сбил с ног.

Никогда ещё конюшня не казалась такой милой и уютной. Василько поздоровался с товарищами – кто-то из них уже сдал ночную смену, кто-то только заступал на дневную, – огляделся и, не увидев никого из начальства, снял куртку.

Два его коня, Серебряный и Ласко, заинтересованно смотрели на него, гадая, что же он принёс вкусненького на этот раз. Основным был серый в яблоках Серебряный, на золотисто-гнедом Ласке Василько ездил реже. По-хорошему, именно его надо было брать сегодня, но Василько не чувствовал в себе сил для пресекновения причуд этого своенравного конька.

Когда он седлал коня, к деннику подошёл Барсик, который только что благополучно отдежурил ночную смену. Его имя в войске было Велизар, но прозвище прижилось настолько, что Барсик сам часто забывал, как его зовут на самом деле, а своё мирское имя не помнил совершенно. С доброй усмешкой оглядев товарища – тот его не заметил, так как усердно затягивал подпруги, – он ласково спросил:

– Всё мёрзнешь, Василёк?

Василько вздрогнул и оглянулся.

– Опять ты за своё, Барсик, – проворчал он и снова занялся подпругами. – Тебе, конечно, смешно, а мне не до смеха. Разве я виноват в том, что я пантерой оборачиваюсь?

– Начальство заметит, хвост оборвёт, а он у тебя длинный! – так же ласково предсказал Барсик.

Василько посмотрел сначала на товарища, который был в тонкой форменной рубашке, затем на свой шерстяной свитер.

– Знаю, – вздохнул он. – Мне уже попадало…

– От Аскольда?

– И от него тоже.

– А ещё от кого?

– От Великого князя.

Барсик присвистнул, из-за чего Ласко дал свечу и нервно заходил по стойлу.

– Ты мне ничего не говорил, – укоризненно заметил Барсик, косо взглянув на коня.

– А когда? Ты же в то время, счастливчик, со сломанной рукой дома отлёживался.

– И что же сделал Ворон Мирославич? Ты потом на ноги-то сам встать смог?

– Он меня не бил. Просто заставил на следующий день сдать Устав наизусть. От корки до корки.

Барсик расхохотался. Ласко взбрыкнул, развернулся и попытался цапнуть его через решётку, но не достал.

– Ух ты, – усмехнулся Барсик, даже не вздрогнув. – А лошадка-то у тебя нервная.

– Угу, – прорычал Василько. – Чёрт лысый…

Он вывел Серебряного, закрыл денник, надел куртку и повёл коня к выходу. Барсик пошёл с ними.

– За него-то тоже досталось? – спросил он, подразумевая Ласка.

– Ещё как… Это уже от Аскольда. Замучил он меня… «Это не лошадь, а салонная болонка!.. Да он у тебя от дождевых червей шарахается! Ему, наверное, при их виде дурно становится!» – передразнил Василько начальника и добавил уныло: – А что я сделаю?

– В дождь на нём не езди.

– Ха-ха…

На улице приятели расстались. Барсик, с курткой через плечо, весело насвистывая «А он тебя целует», бодрым шагом пошёл к машине. Василько стал проезжать Серебряного в ожидании напарника.

Ждать пришлось долго, Василько успел крепко закоченеть и начал завидовать Серебряному, которому холод явно был нипочём. Наконец появился Любомир на угловатом игреневом Шмеле. Едва увидев товарища, он принялся извиняться:

– Прости, Вася, не мог я раньше, никак. Обстоятельства не позволили…

– Да ничего страшного, – отозвался Василько, проницательно усмехнувшись: «Знаем, мол, какие у тебя обстоятельства». – Мог бы ещё минут десять подождать и потом подыскивать нового напарника взамен насмерть замёрзшего.

– Да ладно! На улице не так уж холодно.

– Вам, северянам, всегда жарко, – объяснил Василько. – Но не все же могут оборачиваться волками, рысями, уссурийскими тиграми и так далее. Я, например, пантера, а это просто издевательство при нашей погоде.

– Ага. Но в свитере из всех моих знакомых ходишь только ты, а среди них южан хватает, – заметил Любомир, поворачивая Шмеля к широкой дороге, выбитой конскими копытами.

– В чём я хожу, моё дело, и никого оно больше не касается, – спокойно ответил Василько, равняясь с ним, но его серые с желтизной глаза угрожающе блеснули.

Почему-то Любомир в этом ответе услышал… или, скорее, хотел услышать раздражение.