– Отвернись, ― велел он Селуру. Сжал жирную рукоять ножа для разделки мяса, стиснул зубы, напряг ягодицы. Лезвие. Одно движение. Увидел, как отвернулся брат. Медленно закрыл глаза. Резко выдохнул и дернул рукой.

Чик не пикнул. Упал на колени, выронил нож и невольно впился обеими руками в рассеченное горло. Горячая кровь толчками пульсировала между тонкими пальцами, стекая на песочную рубаху, на пыльные шаровары, на усыпанную сеном землю. Остатки угасающего сознания почему-то пережевывали хруст кадыка.

Селур не шевелился. За его спиной захлебывался брат, но он должен был ждать. Он дал слово. Снаружи выли волки, просачивающийся через отверстия в сарай ветер трепал просторные штанины, волосы. Селур не знал, как долго ждать, и это пугало. Поспешит ― все впустую, помедлит ― брат останется во тьме навсегда.

Ледяной пятки коснулось что-то теплое и двинулось дальше, согревая стопу. Он опустил взгляд и вскрикнул. Кровь. В то же мгновение сзади что-то глухо упало. Селур обернулся ― Чик ― и, собрав всю волю в кулаки, бросился к брату. Тот плашмя распластался в луже крови. Селур присел, схватил Чика за мокрое плечо, перевернул и невольно отпрянул. Жуткая рана, ему показалось, что он увидел кость. Слезы побежали по щекам, коленки затряслись, руки задрожали. Нельзя ждать! Быстро, насколько мог, он зубами стянул тугую пробку сосуда и вылил целительный эликсир брату на шею.

– Номед! ― крикнул Селур. ― Номед! Номед!

Ничего не произошло.

– Чик! ― Селур упал на колени и принялся трясти брата за плечи. ― Очнись, Чик! Номед! Номед! Чик, прошу! Прошу, очнись! ― Стены сарая задрожали, ставни залопотали, калитки в конюшне захлопали. ― Чик, пожалуйста! ― Кучка сена зависла в воздухе. Огонек каганца затрепетал. ― Номед!

Чик открыл глаза, поднялся, тупо уставился на брата.

– Чик! ― обрадовался Селур. ― Сработало. Ты был прав. Ты… ― Чик больно сжал его запястье. ― Ай! Мне больно. Отпусти.

– Не подходит, ― последовал ответ. ― Мне нужен ты.

Селур с силой дернул руку, надеясь высвободиться, и вскрикнул. Чик сжал только сильнее.

– Отпусти! Что ты делаешь? Что с тобой?

– Мо-о-олча-а-ать! ― прогремел Чик раздваивающимся голосом. Каганец мгновенно потух. Селур почувствовал, как ноги отрываются от земли, а по рукам от кончиков пальцев по предплечью течет нечто колющее и холодное. Закричать он больше не мог: сколько не пытался, губы не разжимались. Грудь сковал ужас. Что бы ни произошло, как бы не подействовал эликсир, Селур знал одно ― это не его брат.

Дверь отворилась, в сарай вбежала тетка Надия в просторной ночнушке, с масляной лампой в одной руке, граблей в другой.

– Что вы здесь… Святая Лека! ― воскликнула она, одним движением срывая с шеи треугольный медальон. Луна, солнце и книга ― каждый символ в соответствующем углу. Такой медальон выдавался каждому постояльцу местного храма. ― Именем Святой Леки, я изгоняю тебя, демон!

– Дура! Дура! ― протянул Чик инфернальным голосом. ― Того, кого призвали, не изгнать. Когда же вы поймете, что святость вся ― брехня. Есть жизнь ― вы, есть смерть ― мы. Посередине пустота.

Селур замычал, холод полностью парализовал руки и теперь полз по спине и шее.

– Отпусти мальчика! Именем…

– Молчать! ― Лампа лопнула в руке у Надии, осколки впились в грудь, шею, щеки. Горящий фитилек попал на сено, и сено вспыхнуло, освятив сарай.

– Именем…

Она вскрикнула. Раздался хруст. Левая рука Надии струной вытянулась вперед и резко вывернулась под неестественным углом. Из сгиба локтя торчала окровавленная кость. Надия завопила.

Неподвижный, немой, беспомощный, Селур смотрел на страдания соседки, на жуткое лицо брата, на языки разрастающегося пламени.

– Мама! ― раздался голосок Ненки. Очевидно, крик Надии разбудил ее. ― Мама, мне страшно! Ты где?

Чик жутко оскалился.

– Кто это там у нас?

– Не смей! ― Надия снова взвыла. Пальцы на ее сломанной руке выгнулись, коснувшись тыльной стороны ладони, завертелись, как полости мельницы, и вконец оторвались с мерзким хрустом. Пять фонтанчиков крови забрызгали светлую льняную ночнушку.

– Ты не можешь мне помешать…

– Я, Надия Внемир, даю тебе, демону, право завладеть моим телом! ― заревела тетка, и демона передернуло.

– Нет! ― прогремел он. Селур почувствовал, как холод, добравшийся до пупка, пополз обратно к шее. ― Как ты смеешь?

– Бери! ― Надия прыгнула вперед, у нее хрустнула нога, сначала левая, затем правая. Надия упала плашмя и поползла по мокрой от крови земле к ножу для разделки мяса. ― Бери, ― повторила она тише и потянулась к рукояти. ― Бери меня.

Чика затрясло. Он отпустил Селура, тот упал боком, сбив дыхание, прямо на рукоять ножа, не позволив тетке коснуться оружия. Надия всхлипнула. Чик, пошатываясь, брел к ней. Селур закричал, изо всех сил уползая оттуда. Рукой случайно зацепил нож, отпихнул назад, почти в правую руку Надии. Она не растерялась, одним движением вогнала лезвие себе в живот.

Чик остановился, точно врезался в невидимое препятствие, его передернуло, он упал и обмяк. Убегавший Селур краем глаза заметил, как из тела брата выплыл ярко-красный силуэт, подлетел к телу Надии, но, так и не сумев в него войти, бесследно растворился. Треснуло горящее дерево, на Надию и Чика обрушилась крыша.

Селур вылетел из сарая, споткнулся о булыжник и промял траву. К сараю по узким дорожкам, выложенным галькой, бежали соседи, с ведрами воды, мокрыми тряпками, лопатами. Селур отполз подальше от горящего здания, за куст красной смородины, где уселся, поджав колени к груди, и расплакался.

Его брата больше нет. Ненки потеряла мать. И все из-за того, что Селур не остановил Чика.

– Смотрите! ― воскликнул Ронни Сиголер, сухопарый мужик, живший в двух домиках слева. ― Там кто-то есть! Селур? Селур, это ты?

Ронни подошел поближе и закричал:

– Гонька, сюда, быстро! ― Присел на корточки рядом с мальчиком, каждый второй палец которого на руках был черным. ― Сильно болят, да? Твои пальцы?

Селур не ответил. Просто открыл заплаканные глаза и поглядел.

– Матерь божья! ― Ронни отпрянул. Радужки глаз паренька были красные. ― Эй! Все сюда! Живо!

– Я во всем виноват, ― шептал Селур. ― Я должен был его остановить.

– Он говорит, что во всем виноват! ― громко продублировал Ронни. ― Поглядите, разве это нормально?

Вскоре Селур находился в кольце из человеческих тел, глазеющих на него с неприязнью и ужасом. Но Селур не мог их винить. Из-за него погибли два человека, из-за его глупости, из-за его трусости. Он сильнее поджал колени к груди и совсем разревелся.

Лунный свет заливал выложенную галькой и сланцем дорожку меж бревенчатых изб. По дорожке шел человек, в серой накидке с капюшоном, и белой перчаткой держал бечевку, подвязанную к прыгающему за спиной мешку. Твердая подошва потесанных сапог глухо стучала по камню.

Человек вдруг свернул вправо, переступил через растяжку, двинулся по вспаханной земле, потом по траве. Сверчки играли свою тихую песнь. Впереди зачернели развалины сарая, и человек остановился. Покрутил головой, словно проверяя, не подглядывает ли кто, снял капюшон и уселся, скрестив ноги. Слева рос жиденький куст смородины. Возле куста вилась кусачая мошкара, больше всех в округе обрадовавшаяся гостю.

Человек поднял глаза с красными радужками к небу, тяжело вздохнул и неторопливо вытащил из мешка длинный сверток. Поднес сверток к носу, потянул острый аромат специй и нахмурился. Сзади.

– Ты так и будешь там сидеть? ― Раздался звонкий женский голос. ― Может, зайдешь, Селур?

Селур обернулся. На крыльце домика напротив с каганцем в руке стояла Ненки Внемир.

– Зайду, ― бросил он, вроде и негромко, но гулко. ― Только доем сначала.

Ненки поставила лампу на небольшой столик на крыльце и поспешила к Селуру, покачивая широкими бедрами. Он ел и смотрел на эти качания, одновременно и такие знакомые, и такие чужие.