— Опять прокололись, — пробормотала Агнесса.

А ведь Правдоруб в чём-то прав. За низкий личный рейтинг и почти нулевое годовое портфолио действительно могли поставить вопрос об исключении.

В дверь позвонили. Охранник вышел и через пару минут принёс свёрток, уже прошедший внутреннюю проверку.

— Спасибо, — кивнула Агнесса. Когда охранник ушёл, она отложила журнал и развернула посылку. Это прибыл её заказ — бумажные «Записки из мёртвого дома» в хорошем состоянии. Листая книгу, Агнесса медленно пошла в библиотеку, где хранилась коллекция бумажных книг, которую отец считал пустой тратой денег.

Агнесса, пожалуй, могла бы писать записки из своего дома, который живым тоже не назвать. Только вот не пишется. Уже год. Книга отправилась на полку к другим раритетным экземплярам.

В углу, на нижней широкой полке примостился пластиковый макет головы. Рядом — фотография с прицелом. И ещё карточка с лицом, практически один в один повторяющим черты самой Агнессы. Только стрижка короткая, а в петлице — алый бант. Варя Гранитова, она же графиня Иоанна Русакова, красная карательница, не подлежащая реабилитации. Только вот документы, которые Агнесса достала у подпольных архивариусов, говорили о том, что Иоанна спасала людей. Выдавала трупы случайных покойников за якобы расстрелянных ею священников и белых офицеров, помогая последним бежать.

Надо же, какой взгляд. Агнесса наклонилась к фото ближе. Иоанна смотрела на неё живыми чёрными глазами. Интересно, и Агнесса так смотрит? Как снайпер?

В затылке засвербело. Агнесса резко обернулась, но увидела лишь сгущающуюся тьму. Вдохнула. Выдохнула. Мерзкое липкое чувство, будто за ней кто-то идёт по пятам.

И как ребята могли встретить Варю-Иоанну? Вряд ли она до сих пор жива, хотя сведений о смерти вообще не удалось найти, она сгинула в послевоенное время. Исчезла. И документы тогда потерялись во всеобщей неразберихе.

Но Ева клялась, что в заповеднике была именно она. И остальные подтвердили. Массовая галлюцинация? В общем-то, ничего удивительного. В той зоне отчуждения вообще много чего непонятного происходит.

Ева. Такая живая, эмоциональная, весёлая. Интересно, почему Ева с ней дружит? Агнесса не стала бы с собой дружить.

А не так уж и плохо, что её заперли. Как же трудно каждый день изображать эмоции, смеяться, отвечать на вопросы, улавливать, что говорят другие и реагировать, как нормальный человек. Когда внутри — пустота.

Агнесса закрыла лицо руками. Она каменная. Бесчувственный булыжник. Кругом голоса, смех, люди с эмоциями, влюблённостями, планами, воспоминаниями. А она в полном одиночестве, как маяк на скале посреди моря. Всегда одна, даже в толпе. Как тогда, когда поезд перевернулся. Кругом кричали, выли, бежали, помогали друг другу. Маленькая Агнесса сидела в снегу, глядя на окровавленную ладошку, а все пробегали мимо. Вот тогда она и осталась одна.

Многие ожидали, что разразившийся скандал станет для «Скандерии» последним, особенно учитывая, что за год репутация школы сильно пошатнулась. Однако трудности заставили студентов и их родителей сплотиться и использовать своё влияние и связи на благо школы.

Шумиху в прессе успешно увели в русло разговоров об общем падении нравственности, кое-то откопал похожие случаи, происходившие в других школах страны. Эксперты на ток-шоу часами спорили о пересмотрах законов, методах преподавания и обучения педагогов, но, как это обычно бывает, по факту никаких мер принято не было, и всё ушло в слова и пререкания.

Вечеринку объявили рядовой попойкой, хотя и имевшей неприятные последствия. Истомин получил очередное предписание на занятия с психологами и другими специалистами Управления.

Линнику повезло меньше. Началось новое расследование, обещавшее быть долгим и неприятным. Связи с учениками, о которых открыто писал Правдоруб, считались одним из наиболее тяжких преступлений и при наличии малейших подозрений или слухов преподаватель сразу отстранялся от работы. С другой стороны, за подобную клевету можно получить срок, но ведь ещё нужно разобраться, кто прав, а кто виноват.

Хотя Истомина и не лишили лицензии, вопрос о его допуске к работе в Гимназии оставался открытым. Вопрос о контракт на следующий год оставался открытым. Михайловскую до сих пор не восстановили в должности, а Третьякова не спешила включать Истомина в перечень заслуживающих доверия педагогов.

Из профессорского состава Гимназии уже выбыла Тяпкина-младшая, добровольно отказавшаяся от лицензии, а Москвина-Котова обещала вернуться к работе в сентябре, когда «шумиха немного уляжется».

Никто из студентов тоже не получил серьёзных взысканий, за исключением Сони, в деле которой уже стояла пометка о нарушении общественного порядка и порче муниципальной и частной собственности. Теперь ей пришлось посещать психолога, а в деле появились записи о непристойном поведении. Впрочем, такую метку поставили всем участникам вечеринки в Тополях.

Травма Викента Левиафана оказалась не слишком серьёзной, он отделался небольшой трещиной в затылочной кости и сотрясением мозга.

На этом шумная часть истории с вечеринкой завершилась. Ей на смену пришла кампания против Агнессы Русаковой. Когда с неё сняли ограничения, Правдоруб снова забился в истерике, вопя о подлоге доказательств, затёртых записях камер и опасности для студентов.

Истомин внимательно следил за делом и знал, что момент нападения на Дину в радиус обзора видеокамер не попал, зато почти весь путь Агнессы в тот день в «Лабиринте» оказался записанным почти пошагово. Но многие верили, что она вполне способна была из мести организовать нападение. Истомин же сомневался, что Агнесса могла так глупо проколоться. С другой стороны, он давно перестал понимать, чего от неё можно ожидать.

Упиваясь ролью жертвы, Дина наотрез отказывалась находиться в «опасной близости» от Агнессы, о чём кричала во всё горло прямо в коридорах. Но занятия уже закончились, и на неё мало кто обращал внимание.

Истомин принял экзамены, и к концу июня был совершенно свободен, однако из-за непонятной ситуации с контрактом не мог уехать домой. Он проводил время за книгами, фильмами и прогулками.

Утром двадцать пятого июня Истомин отправился на пробежку. В конце месяца установилась безветренная засуха, так что газоны и скверы зеленели лишь благодаря механическому поливу. Из-за духоты и пыли дышалось трудно, но Истомин своей привычки не бросал, потому что бег всегда помогал ему расслабиться, особенно если нужно было что-то обдумать и принять решение. Истомин не заканчивал пробежку до тех пор, пока не находил выход из проблемной ситуации. Теперь же он просто наматывал круги по Профессорскому кварталу, стараясь вообще ни о чём не думать.

Когда Истомин принимал душ после пробежки, в дверь позвонили. За всё время, которое Истомин провёл в этом городе, у него ни разу не было гостей. Наскоро натянув на ещё влажное тело домашний спортивный костюм, он открыл дверь. На пороге стояла Агнесса.

— Здравствуйте, — произнесла она обычным ничего не выражающим тоном.

— Здравствуйте, — машинально ответил Истомин. Он прирос к полу у открытой двери, ошарашенный её приходом, и не мог придумать, что сказать.

— Вы меня не пригласите? — медленно произнесла Агнесса, когда пауза затянулась.

Истомин молча отступил, пропуская Агнессу. Ну вот, теперь он собственноручно вобьёт последний гвоздь в гроб своей карьеры.

На Агнессе было очень короткое серое летнее платье, собранные в высокий пучок волосы открывали длинную шею с розовыми шрамами. Агнесса медленно вошла в квартиру, цокая по паркету высокими каблуками.

Истомин шёл за ней, чувствуя, как холодные струи воды стекают с волос за шиворот.

— У вас мило, — бесцветно произнесла Агнесса, окидывая жилище Истомина отрешённым взглядом. — Даже порядок. Редкость для одиноких холостяков.

— Вы знаете много одиноких холостяков? — спросил Истомин. Агнесса смерила его медленным, ничего не выражающим взглядом. Из-под неглубокого выреза платья резче проступили розовые шрамы с обеих сторон шеи.