Вот и в этот день он с утра был вызван к начальнику, Родиону Никифоровичу, с целью уничтожения в глубинах Лёхиной души малейших ростков надежды на карьерный рост. Начальник, растянув рот в амикашонской улыбке, предложил Лёхе стул, а сам сел в своё начальственное кресло за столом.

– Уважаемый Алексей… – Родион Никифорович пощёлкал пальцами, пытаясь этими щелчками стимулировать свою память и выудить из её недр Лёхино отчество.

– Николаевич, – подсказал Половинкин, тоже улыбаясь.

– Николаич, – намеренно упростил Лёхино отчество начальник, – Я безумно рад, что Вы работаете в нашем коллективе! Такой незаурядный человек! Вы подняли логистику нашей компании на непостижимую, сверкающую, не побоюсь этого слова, грандиозную высоту!

Половинкин неловко покряхтел и начал краснеть.

– Наши фуры бороздят поверхность земного шарика, как космические корабли летят в безвоздушном пространстве – быстро и беспрепятственно!

Лёхина краснота становилась болезненной.

– Так, очевидно, в твоём представлении, я должен был говорить с тобой, Половинкин?! – остановил поток дифирамбов начальник.

Лёха насторожился.

– Быстро и беспрепятственно! – повторил Родион Никифорович, и вдруг лицо его резко изменилось – улыбка сползла с него, как сгущённое молоко с куска хлеба, и он начал краснеть, точно также как и Половинкин, – Так должны были бы передвигаться наши грузовики, если бы в наших рядах не появился вредитель! И этот вредитель – ты, Половинкин!

Лёхино лицо сначала стало пятнистым, а потом – однотонного серого цвета.

– Дети в песочнице справляются с машинками куда лучше тебя! – переходил на фальцет начальник, – Контрагенты жалуются, что грузы задерживаются!

Половинкин не верил своим ушам, кровь стучала у него в висках, он собрался с духом, наклонился поближе к начальнику и доверительно сообщил ему.

– С этого дня, Родион Никифорович, я – сверхчеловек, – Лёха оглянулся на дверь, боясь, что кто-то войдёт и подслушает их, – Я могу галактиками управлять, не то, что грузопотоками…

Родион Никифорович пристально посмотрел на Лёху, наклонился к нему и также интимно сообщил.

– С этого дня, Половинкин, ты – унылое говно, потому что ты уволен…

Лёха долгим взглядом попытался отыскать хоть тень иронии на лице начальника, но не нашёл. Полное осознание услышанной фразы докатилось до его мозга с большим опозданием, как эхо в горах. Половинкин почувствовал, что вновь разрастается.

– Ладно, даю тебе последний шанс, Половинкин, – произнёс начальник, глядя на подчинённого, как ядовитая кобра на свою жертву, – Иди и работай! Хорошо работай!

Выйдя из кабинета начальника, Лёха попытался отдышаться, снова успокаиваясь и уменьшаясь, подобно Халку. Уменьшившись до нормальных размеров, он пошёл в свой кабинет и до конца рабочего дня не выходил из него, прокладывая маршруты грузовиков (он мысленно сравнивал эти маршруты с нитью Ариадны), и совершая телефонные звонки. Лёху не покидало чувство, что в этот раз работа сделана превосходно. Логистика теперь была идеальной, сам господь бог не смог бы сделать лучше.

В конце рабочего дня его мобильный телефон, словно сообщая о чьей-то кончине, завыл протяжной заунывной музыкой – очевидно, когда то это была романтическая песня. На дисплее высветилась фотография блондинки с ярко голубыми глазами, сопровождаемая надписью внизу «Лютик». Половинкин нетерпеливо схватил мобильник.

– Привет! – почти крикнул Лёха.

– Привет, – произнёс в микрофон сдержанный женский голос, – мне надо поговорить с тобой сегодня.

– Давай через полчаса, Люсь, у Макдональдса недалеко от твоей остановки! – обрадовано согласился Половинкин, – Мне тоже многое надо тебе рассказать, я уже бегу!

Половинкин выскочил из кабинета и побежал по лестнице, перескакивая через несколько ступенек и снова ощущая себя сверхчеловеком.

У Макдональдса было слякотно – снег, перемешавшись с реагентами, превратился в неприглядную серую жижу. Жижа сладострастно причмокивала, когда Половинкин вышагивал у входа в Макдональдс в ожидании девушки. Наконец, он увидел знакомую лёгкую походку, стройную фигурку в стильной строгой одежде, развевающиеся белокурые волосы без головного убора, несмотря на холодный снежный март, и в очередной раз сам себе позавидовал. Однако Лёха тут же заметил про себя, что сверхчеловеку завидовать некому.

– Привет! – ещё раз повторила Люся произнесённое в телефон приветствие.

Что-то во внешнем виде подруги настораживало Половинкина – она не посмотрела Лёхе в лицо, взгляд её был каким-то отрешённым, как будто все её мысли были заняты некой серьёзной проблемой.

– Здравствуй, Лютик, – нежно и с улыбкой произнёс Лёха.

Люсино лицо перекосила недовольная гримаса.

– Перестань! – раздражённо произнесла девушка, – Здесь народу, как на вокзале… Мне с тобой переговорить надо тет-а-тет, а тут сидят, чуть ли не друг на друге, и уши греют. Впрочем, мне без разницы…

Люся решительно шагнула в двери фастфудовского заведения. Лёха, озадаченный, засеменил за ней следом.

Они взяли кофе, пирожки и сели за столик в углу, где народу было поменьше.

Люся молчала. Она вся была похожа на сжатую пружину. Лёха решил нарушить молчание.

– Со мной сегодня случилась очень странная вещь, – осторожно заговорил Лёха, – Знаешь, Лютик…

– Хватит! – пружина разжалась, Люся почти кричала, – Не надо больше! Не надо больше называть меня этим дурацким прозвищем! И вообще не надо больше…

– Что не надо больше, Лют… Люся? – ошарашено спросил Половинкин.

– Ничего не надо! – первый раз посмотрела Люся в Лёхины глаза, – Ни звонить, ни встречаться, ни писать мне в вайбере идиотские послания…

Лёха снова, как утром в кабинете начальника, долго осознавал услышанное.

– Ты меня бросаешь? Но почему?! – вид у Половинкина был, как у раздавленной автомобильным колесом банки из-под пива.

– Да потому… потому… – Люся никак не могла собраться с духом, и вдруг, выплеснула, – Потому, что мне надоели твои нудные нежности, постоянные вздохи, молчание, твои всё время чего-то просящие взгляды, стихи Бродского под луной, которые ты, кстати, совершенно не умеешь читать, твоя мягкотелость, твои заумные речи, якобы, о возвышенных вещах, а на самом деле ни о чём, постоянное нытьё о несправедливости жизни, неприспособленность твоя, рассеянность, детские обиды на недостаток внимания… в общем, ты – редкостное ничто…

– Вот это картинка… – произнёс, глядя перед собой стеклянным взглядом, Лёха.

– Да, неприглядная весьма, – успокоилась Люся, – и, главное: я встретила другого человека, он полная твоя противоположность. Прости….

Люся встала из-за стола, и вышла из заведения, не оглядываясь, будто подбросила котёнка к дверям чужой квартиры и убегала прочь, боясь, что хозяева квартиры окликнут её и вернут ей несчастное ненужное животное.

Лёха себя и чувствовал, как животное. Не котёнок, конечно, а подстреленная птица – он почти физически ощущал пулю, которая прострелила ему крыло и прервала его гордый полёт.

Он просидел в оцепенении, совершенно не двигаясь, около часа. Вывел его из комы вопрос парня с девушкой, свободны ли места за столом. Лёха встал и, покачиваясь от внезапно навалившейся на него усталости, вышел на улицу.

Вечерняя мартовская темнота нещадно уничтожалась светом фонарей, к тому же, в пятидесяти метрах услужливо освещал к себе дорогу цветными огнями винный магазин. Лёха безвольно поплёлся по разноцветной манящей дорожке. Циничное название магазина «Парадиз» покоробило Половинкина, но он купил там четвертинку водки и пошёл, куда вели его ноги, украдкой прихлёбывая из бутылки.

С каждым глотком водки, переживания его становились глубже и благороднее, ночь становилась темнее и мягче, звёзды на её небе горели, как глаза у чёрной пантеры, вместе с этим, ему показалось, что восприятие его стало изумительным – водка снова возвращала его к сверхчеловеку.

Лёха совершенно не заметил, как забрался в какие-то новостройки. Он шёл, бесцельно, по строительному пустырю, глядя пьяными глазами на звёзды. Из темноты у забора раздался тихий ровный мужской голос.