180205 - Южная Корея, Сеул, 12:00

Его хоронят в полдень. Что примечательно, мир не переворачивается, земля не трескается и не наступает вечная мерзлота. Нет, всё происходит куда прозаичней: Чимин как в бреду наблюдает за тем, как в землю погружают гроб, игнорируя всяческие нехорошие мысли, рождающиеся в голове, и родственников и знакомых умершего, подходящих со своими никому не нужными соболезнованиями.

… И головой он понимает, что никто здесь не симулирует свою боль: всем так же тошно и плохо, как и ему, но с каждым сочувствующим словом в него будто вбивают гвоздь, как в крышку гроба несколькими минутами ранее. Он отчаянно пытается отвлечь себя, удержать наворачивающиеся на глаза слёзы, но стоит очередному скорбящему подойти с краткими словами сожаления и поддержки, как крупицы самообладания разбиваются к чертям, заставляя обессилено глотать прорывающуюся наружу истерику, оседать на понимающем человеке напротив и чувствовать себя как никогда ничтожно и жалко.

Финальной точкой становится тётя умершего: она выжимает Чимина, как половую тряпку, пространно рассуждая о том, как они хорошо смотрелись вместе с ним; как были дружны; как гуляли и дрались за девчонок-одноклассниц, которые, по иронии судьбы, нравились им обоим в одно и то же время. На словах про их внешнюю схожесть Чимин уже не может плакать, а потому лишь прерывисто всхлипывает. Тётушка, которую он, если честно, видит впервые, удовлетворённо продолжает свой словесный поток, когда её резко прерывает чей-то голос, раздающийся позади Чимина.

— Женщина, ради всего святого, чего вы добиваетесь? Довели до истерики несчастного человека, поспорили с батюшкой… Будьте любезны, оставьте парня в покое.

— А вы ещё кто? — тётушка смеривает стоящего позади Чимина презрительным взглядом. — Неужто его троюродный брат, который в загуле уже как полгода?

— Побойтесь Бога, — голос усиливается, — некто подходит к нему и Чимин мелко вздрагивает, когда на продрогшие от прохладной февральской погоды плечи приземляются тёплые мужские ладони, — и хватит превращать похороны в мыльную оперу.

Тётушка, имя которой никто так и не удосужился узнать, возмущённо набирает воздух в лёгкие, чтобы высказать всё, что думает по поводу такого «вопиющего хамства», но ни Чимин, ни загадочный незнакомец этого уже не слышат. Тот, продолжая придерживать его за плечи, мягко отводит слегка трясущегося от эмоций и холода парня в сторону, после чего протягивает ему термос с чем-то красным внутри. Чимин делает глоток и чувствует, как глинтвейн приятно оседает на языке и разливается теплотой в грудной клетке.

— С-спасибо, — выдавливает он, едва заметно ведя плечами. — Кажется, мы не встречались до этого? Меня зовут Чимин.

— Юнги, — Чимин отмечает мелодичный голос собеседника и только сейчас понимает, что всё это время смотрел куда-то вниз, а потому так и не смог разглядеть человека, спасшего его от ещё парочки красочных описаний, ударяющих по и без того подорванной психике.

— Вы его родственник? — на порядок тише спрашивает Чимин, осторожно поднимая взгляд.

Исходя из слуховых ощущений, он думал, что разговаривает с мужчиной лет сорока с лишним, но нет: человек, стоящий перед ним, старше него разве что на пару лет. Чёрные волосы, опущенные уголки губ, несколько серёжек в ушах и пирсинг в брови — выглядит так, будто сошёл с обложки «PlayBoy» для женщин, а говорит, как диктор на экзамене по иностранному языку.

Приятно, но напрягает излишним спокойствием в тоне.

— Я — муж его сестры. Теперь уже, правда, бывший, но это не отменяет того факта, что он был потрясающим человеком, по которому я буду скорбеть. В отличие от его сестрицы, — Юнги, до этого выглядевший максимально серьёзно и сосредоточенно, вдруг озорно улыбается, подмигивая Чимину, впрочем, в ту же секунду возвращаясь к прежнему скудному спектру эмоций.

В какой-то момент Чимин даже думает, что ему это померещилось, но что-что, а визуальное восприятие мира пока что его не подводило.

— Послушай, — тем временем легонько трогает его за плечо Юнги, — мы уже встречались на одном из семейных ужинов, но я не удивлён, что ты этого не помнишь — тогда мы только поздоровались и пару раз кивнули друг другу. Я понимаю, насколько тебе остоебенило слушать бесконечный поток чужого сознания, но я действительно хотел бы тебе помочь.

Юнги суёт руку в карман и извлекает оттуда ручку, на ходу подхватывая салфетку с наспех собранного раскладного стола:

— Здесь мой номер: звони и пиши в любое время суток, если почувствуешь, что тебе нужен собеседник, собутыльник или кто-либо ещё.

И Чимин бы отказался в любой другой ситуации, но Юнги смотрит на него так ободряюще и поддерживающе, что это читается даже сквозь абсолютно равнодушное на первый взгляд лицо.

— Спасибо, — вновь шепчет он, забирая салфетку из чужих рук и заранее прикидывая, куда её выкинуть, а то и разорвать сразу после или даже во время поминального обеда, чтобы уж точно не сорваться и не позвонить.

***

180215 - Южная Корея, Сеул, 02:35

… И всё-таки Чимин ему звонит. Переводит дыхание после очередного ночного кошмара, в котором его мёртвый, но в то же время такой живой друг протягивает к нему руки и зовёт к себе, и радуется, что так и не выбросил злосчастную салфетку с похорон. Сейчас ему как никогда нужна поддержка, а Тэхён, его сосед по квартире и, по совместительству, хороший приятель, который обычно ею занимался, как назло уехал на длительные каникулы, чтобы хоть немного побыть со своей семьёй, живущей в Тэгу.

— Да? — отзывается довольно бодрый для поздней ночи голос по ту сторону экрана.

Чимин только сейчас задумывается о том, что в такое время все нормальные люди обычно спят, как и он спал буквально три минуты назад, но Юнги сам сказал, что ему можно звонить в любое время, поэтому пусть теперь самостоятельно разгребает последствия своих решений. Вполне удовлетворённый своим выводом, Чимин откашливается и говорит:

— Доброй… эмм, ночи, Юнги. Вы дали мне свой номер десять дней назад, на похоронах Дж…

— Да-да, я помню, Чимин. И, ради всего святого, обращайся ко мне на «ты» — я старше него всего на три года.

Ага. А у Чимина с ним разница в два года. Получается, Юнги двадцать девять лет и он на пять лет старше.

— Что-то произошло? — уточняет голос в динамике, выводя Чимина из состояния лёгкой задумчивости.

— Да, — кратко отвечает он, прикладывая руку тыльной стороной к голове.

— Мне приехать?

— Да, — вновь отвечает он и сбрасывает звонок, скидывая адрес смс-кой, после чего обессилено отбрасывает телефон на соседнюю подушку.

Немного непривычно думать, что абсолютно незнакомый ему человек, как-то косвенно связанный с его умершим лучшим другом, готов побросать все свои дела и в три часа ночи помчаться к нему домой, чтобы помочь. В подобных мыслях Чимин мается ровно до тех пор, пока не слышит звонок домофона: нехотя поднимаясь с кровати, он нажимает на кнопку, открывает замок и присаживается на диванчик возле входной двери. Юнги входит бесшумно, осторожно прикрывая за собой дверь, после чего, немного подумав, присаживается рядом, осторожно опуская руку, покрытую татуировками, на его плечо.

— Всё хорошо, — то ли спрашивает, то ли утверждает Юнги, слегка поглаживая оголённую из-за сползшей рубашки кожу. — Всё хорошо.

Какое-то время они проводят в уютной, ничем не обременённой тишине, но потом Чимин открывает рот и уже не может остановиться.

— Я не могу заснуть, — неожиданно для самого себя отзывается парень, после чего продолжает: — Мне каждый день снится он, улыбается, протягивает руки и зовёт с собой. Ну, сам понимаешь, куда. Какой-то сраный ситком, ей-Богу, в какой-то момент мне даже захотелось пойти с ним, ну так, чтоб проверить, что будет.

— Примета плохая — за мёртвыми идти, — флегматично замечает Юнги, ненавязчиво вплетая пальцы в волосы насыщенного пшеничного цвета. — Я могу тебе чем-то помочь?

Позднее эта фраза сыграет огромную роль в жизни Чимина, но сейчас он и не подозревает об этом, а потому кивает и, замявшись на пару секунд, добавляет: