– Ну ты чего? Ерундой себе голову не забивай. Мы ведь друзья, ты мне как сестра, да ведь? Ну, да??

Герда посмотрела на него сквозь хлынувшие градом слезы, сразу ей вспомнилось, как однажды года два назад Кай, узнав, что у нее проблемы с одноклассниками сходил с ней в школу и просто поговорил с одним из самых гадких парней в классе, и после этого Герду никто не обижал ни словом, ни делом. А еще как в прошлом году ей нужно было обязательно сделать проект по МХК, потому что оказалось, что у нее за четверть спорная оценка, а учительницу по уровню стремления к компромиссу можно было сравнить разве что с Халком. Герде надо было сделать макет какого-нибудь знаменитого архитектурного сооружения, вся перепачкавшись клеем она ушла спать в слезах, а утром на столе в столовой обнаружила прекрасный макет Казанского собора, сделанного Каем из гипсокартона. И еще вспомнилось, как Кай для нее и готовил и стирал, и гладил, когда бабушка в больнице лежала три года назад. И Герде вдруг стало очень-очень стыдно.

– Да, друзья. Конечно. Я пойду….

Потом она ушла. С этого момента все опять встало на свои места. Герда в халатике с Микки Маусом по утрам ругалась с бабушкой, а вечером на виолончели играла Бетховена и Шопена.

А Кай знал, что скоро в его жизни появится она – самая главная в жизни женщина. Та самая женщина. Вечерами смотрел на картину, которую он в прошлом месяце привез с дачи Екатерины Георгиевны и улыбался. Картина была живой и настоящей. Такой будет и его любовь – живой и настоящей.

Вероника

Сегодня. Осень. Похороны

Живой и настоящей казалась Вероника всем, кто пришел на ее похороны. Было очень тепло, почти по-летнему. Тринадцатое сентября две тысячи двадцать первого года. С утра уже приходили и уходили люди. Разговаривали шепотом. Много цветов. Цветы приносили еще со вчера. Прощались на улице. Из морга тело должны были привезти в час. Позавчера в похоронном агентстве попросили принести одежду в морг. Витя растерялся, он не задумывался о таких мелочах. Передал просьбу Марусе. Попросил съездить в квартиру Вероники и что-нибудь выбрать. Отдал ключ. Маруся зашла в квартиру Вероники Владимировны, теперь она казалась просто захламленной и бездушной. Маруся пошла в спальню и долго выбирала наряд, в котором можно будет похоронить. Нашла в глубине шкафа красивое длинное бордовое платье с маленькими пуговицами. Нашла нераспечатанные чулки, достала жемчужные серьги из шкатулки. Осталось выбрать туфли. Маруся на мгновение закрыла глаза и представила себе Веронику Владимировну в этом платье, она видела его на ней только раз, какие туфли? Какие тогда были туфли? Этого Маруся не могла вспомнить. Помнила улыбку, помнила голос. Как может быть так на свете, что больше не будет ее. Ее – самой лучшей из всех людей, которых встречала Маруся, самой женственной из женщин, самой доброй, самой странной, самой милой. Слезы, стоявшие в горле комом, прорвались наружу. Лились без контроля. Долго, до отупения. Маруся сидела на полу, среди обувных коробок.

Опять в памяти мелькнул образ. Точно. Были темно-зеленые замшевые туфли. На похороны – обувают покойника в зеленые туфли? Разве так принято? Бабушку хоронили всю в черном. Но Вероника Владимировна не бабушка, она вообще не должна была еще умирать. Да, пусть будут зеленые туфли. Маруся открывала коробки, искала туфли, той самой, где хранились темно-зеленые, обнаружилась небольшая записная книжка. Маруся застыла с блокнотиком в руках. Открыть или нет? Можно ли это смотреть? Вероника Владимировна жила одна, и прятать что-то подобное от кого-то просто не было надобности. Но все же это было спрятано. Вероника Владимировна прятала это от самой себя. Можно ли Марусе смотреть то, что было спрятано от самого себя. Может быть это дневник? Маруся не хотела узнать что-то, что изменило бы раз и навсегда ее представление о Веронике Владимировне. Эти рациональные мысли пронеслись в мозгу, не оставив и следа. Маруся открыла блокнот. Это были стихи. Маруся ничуть не удивилась, что Вероника Владимировна оказывается писала стихи. Скорее удивительно, что они были спрятаны. Открыла на последней странице:

Внизу дата – за день до смерти. Слезы опять предательски полились из глаз. Марусе стоило большого труда взять себя в руки.

Съездила, отдала одежду и обувь. Потом заехала к Вите, обсудили поминки. Потом было уже поздно. Солнце село и, проникающая сквозь пространство, темнота принесла в себе снова тоску. Когда приехала домой ее муж, который в обычное время не знает, как плиту разжечь, оказывается, уже приготовил ужин, накормил и выкупал Юленьку, и терпеливо ждал жену. В эти дни Маруся еще больше любила своего мужа. Он был весь взъерошенный, не знал, как себя вести, немного стеснялся Вити – бывшего мужа Вероники Владимировны. Витя был прокурором города и явно привык к тому, что все его боятся и подчиняются, в крайнем случае, мечтают договориться. Но Серега поддерживал Марусю во всем, что касалось похорон. Оказалось, что только Маруся знала Веронику настолько, чтобы правильно организовать ее похороны. Никакого оркестра, никаких искусственных цветов, никакого огромного памятника, на котором настаивал Витя. Даже фотографию для памятника выбирала тоже Маруся, тут никто не стал спорить. Дочка Юлечка была передана на два дня на воспитание тете Лине – сестре Сереги. В конце концов, Витя перестал лезть в Марусины хлопоты, просто через Серегу просил ей передать, что с деньгами никаких проблем – он все оплатит.

А люди все шли и шли. У всех на лице растерянность. Почему смерть такой странный выбор сделала? Ей было тридцать девять. Инфаркт. Сердце просто остановилось и все. Все удивлялись – как так, ведь совсем молодая. Красивая. Много детей на похоронах. Цветы, цветы….

Потом гроб несли до самого кладбища. Обычно только до поворота, затем в катафалк ставят. Но несли до кладбища. За процессией цветы на дороге. Астры, георгины. Много цветов. На кладбище не было крика, истерик. Просто грустные молчаливые слезы. Поминки в школьной столовой. Оплатил все Витя. Он ходил потерянный. Оказывается, за те годы, что прошли с тех пор как они развелись, он так и не смог ее разлюбить, не представлял мира без нее. Рядом с ним его жена, беременная. Третий ребенок должен быть. Витя потом через два месяца со слезами, с криком, с руганью, но настоит на своем – новорожденную девочку назовут Вероникой. И до конца жизни он будет вглядываться в свою дочь и искать в ней хоть что-то, напоминающее о той Веронике.

А Егор, он был среди тех, кто нес гроб. Все ему было непонятно вокруг. Ему было тридцать один, но он впервые был на похоронах. Даже все его дедушки – бабушки у него были еще живы. А Вероника умерла. Это было необъяснимо. Он смотрел вокруг и видел точно таких же людей с таким же недоумевающим взглядом. В душе – непонимание. Бессмысленная и непрочувствованная скорбь.

Вероника была учительницей музыки. Один из странных предметов, рожденных кадавром системой государственного образования. Еще хореографом в местном доме культуры. Просто когда-то, в общем-то, не так давно, она была балериной. Три года солировала в «Щелкунчике», еще до окончания балетного училища, потом кордебалете в «Жизели», Одетта в «Лебедином озере». Ей прочили большое будущее и вокруг уже начинали плестись интриги, но неожиданно Вероника Одинцова пропала со сцены, совсем. Она вышла замуж и уехала с ним в небольшой районный городок, где тополя были выше пятиэтажек, чтобы стать там учительницей музыки. Все удивлялись, а для нее это был естественный поступок- она больше всего хотела семью и детей.