Пилот кивнул, а Лев Саныч продолжил:

– Поздравляю вас, Чарли.

– С чем?

Геолог указал рукой на шлюз. Дверь тут же открылась, и на ступеньках возникла растерянная девушка, опоздавшая на шаттл. В руках она нервно теребила оставленное кем-то полотенце. Девушка спустилась на платформу, дважды обернулась, как будто не верила, что шаттл улетел. Мужчины глубокомысленно молчали. Девушка приблизилась к своему парню и выразительно посмотрела ему прямо в глаза. С упреком и страданием. Но ничего не сказала. Лишь ее грудь часто вздымалась, словно она пробежала стометровку. Потом она протянула геологу руку.

– Моника. Моника Витовв.

– С двумя «ф» на конце? – поинтересовался Абуладзе.

– Нет. С двумя «в»…

– Но, Моника! Я не мог знать, что ты опоздаешь! – воскликнул Кутельский.

– Знал! Все ты знал! Специально так сделал. И не называй меня милой!

В голосе ее звучали капризные нотки, но она быстро взяла себя в руки и коротко бросила геологу:

– Куда? Мне?

«Опаньки, у меня появились шансы! – вместо того, чтобы ответить Монике, Лев Саныч рассматривал ее в упор, ничуть не стесняясь. – М-да. Спальню ей придется уступить. Тут уж хошь не хошь, а придется погалантничать».

Девушка покраснела и опустила глаза. Лев Саныч почесал босую ногу об икру, с деланным сожалением вздохнул.

– Идите за мной.

Он направился к домику геостанции. Похолодало.

Вонь сгоревшего топлива медленно таяла в сгущавшемся тумане, окончательно стирая воспоминания об улетевшем шаттле. Три человека на планете, на непонятной, лишь поверхностно изученной Салактионе. Три чуждых этому миру существа, которым теперь предстояло выстраивать отношения между собой.

***

Здание геостанции было вполне себе стандартным. Такие компания штамповала на всех планетах, которые осваивала.

Однако здесь оно напоминало самого Абуладзе. Нет, ни грузным, ни кривоногим домик геостанции не был. Дело касалось не внешнего вида строения, а его ауры, духа, на которые наложила отпечаток личность хозяина.

Что-то едва уловимое и неосязаемое в стенах и крыше словно бы говорило: «Гляньте-ка на меня! Я тоже – Абуладзе».

Геолог распахнул дверь. За ней находился склад. Два ряда стеллажей с коробками, тюками, приборами образовали коридор. Вторые и третьи ряды стеллажей по обе стороны местами пустовали, а полки были заполнены образцами породы, колбами и пробирками. Освещения не хватало.

Абуладзе провел новых знакомых по этому проходу в жилую зону, где крохотная кухня пахла не едой, а химикатами. Та еще обстановочка. Холостяцкая, можно сказать. Круглые иллюминаторы под потолком. Медицинский сканер у левой стены – кушетка на колесах с томографом в изголовье, а между ним и стальным холодильником приоткрытая дверь, ведущая в темный коридор.

Лев Саныч повернул один из выключателей рядом с дверью и добавил света.

Плита, кофеварка и кухонный комбайн – все подходящие горизонтальные поверхности были заставлены немытой посудой, грязными колбами, усыпаны каменными крошками и песком. Зона рабочего кабинета геолога начиналась прямо посреди кухни: рыжее кожаное кресло уживалось с небрежно сколоченной из поленьев подставкой для ног. Клавиатура мерцала голограммами букв в кресле, на широком рабочем столе ученого ей не хватило места. Открытые справочники, стопки книг, планшет, клубки проводов, вездесущие колбы, соединенные трубками, тиски, россыпь слесарных и столярных инструментов – заваленный всем необходимым для исследований стол был повернут боком к кухне и лицом к правой стене на расстояние, достаточное для прохода. От стола до потолка на правой стене крепился трехметровой ширины монохромный экран, на котором светилось развернутое в плоскость изображение Салактионы-1, испещренное пометками.

– Ниче се! – Моника по-детски наивно распахнула глаза.

Кутельского богатства геолога не зацепили, преданными щенячьими глазами пилот смотрел на девушку и впитывал ее восторг.

Абуладзе отыскал среди сушившихся на крюках тряпок фартук и вручил его Монике. Полотенце отобрал.

– Что это? – Моника повертела фартук в руках.

– Тест на профпригодность! – буркнул геолог. – А я приготовлю вам комнаты.

Нахмурившись для пущей солидности, Лев Саныч отправился к стеллажам искать постельное белье.

Моника задумчиво осмотрела фартук, расправила, отыскала прорезь для головы, надела и беспомощно захлопала себя по бокам в поисках завязок.

– А завязок-то и нету, – геолог прошел мимо молодых людей со стопкой простыней в руках, – На кой они сдались? Ежели на узел завяжутся, кто мне его развязывать-то будет?

Абуладзе прижал простыни подбородком и ухитрился потянуть дверь на себя. За ней был микроскопический холл: прямо – санузел и две спальни по бокам.

Сам Лев Саныч решил ночевать в лаборатории.

Когда он исполнил обязанности горничной и спустя полчаса вышел из душевой, то стал свидетелем душераздирающей сцены. В наполненной чадом кухоньке Моника кормила с рук своего пилота. Слезы стояли в глазах Чарли, но он покорно жевал печенье. Помирившиеся влюбленные перемазались мукой с ног до головы, чему геолог усмехнулся.

– Ну как? – Лев Саныч обратился к юноше. – Наша гостья тест прошла?

– Тест? – бушующие гормоны ударили Чарли Кутельскому в голову и мешали соображать. – Какой тест?

– Меня мама научила печь печенье! – радостно возвестила Моника.

Пилот пришел в себя и бережно кончиком пальца начал счищать муку со смуглой щеки девушки. А так как руки у него были в муке, то личико Моники стало выглядеть совсем по-детски.

– Так точно! Одна сторона чуть-чуть подгорела, но ее можно не есть!

Чарли протянул Льву Санычу блюдо с печеньем, наткнулся на укоризненный взгляд девушки и покраснел.

Геолог откусил печенье, благодарно кивнул. Включил кофейник, осмотрел потолок.

– Пожарка отключена! Энергию экономлю. А в целом да. Отлично, хорошо, даже удовлетворительно. Спасибо. Вы же не будете сейчас спать?

Вопрос был риторическим. Абуладзе плюхнулся в кресло, вытянул босые ноги, пошевелил пальцами. Теперь все, как загипнотизированные, смотрели только на них.

– Так-с. Сутки здесь всего на два часа длиннее земных, распорядок дня стандартный. Когда вторая Салактиона убирается на ту сторону, у нас – день, полеты, полевые исследования и работы на станции. Я спать восемь часов уже не могу, потому по ночам тоже работаю.

Лев Саныч сделал паузу, хозяйским взглядом осмотрел лабораторию.

– Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет!

Никаких стульев в лаборатории не было и в помине. Моника и Кутельский беспомощно огляделись.

Лев Саныч хлопнул себя по лбу и без обиняков перешел с Кутельским на «ты».

– Сгоняй, с улицы притащи.

Пока Чарли ходил за стульями, Лев Саныч маленькими глоточками пил кофе и с удовольствием разглядывал Монику. На девушке по-прежнему был фартук, и геолог фантазировал на тему: «А как она будет смотреться в одном только фартуке?»

Моника медленно ходила по проходу вдоль экрана, изучая изображение Салактионы. Ее кофе остывал.

Кутельский поставил свой стул рядом с креслом геолога, подчеркивая, что он второй по званию на планете.

– Не знал, что такие экраны еще существуют. Монохромные.

– Зато батареи хватает на 21 день, а в цветном режиме – только на 8 часов. У меня тут, Чарли, нет атомного реактора. Только солнечные панели.

Молодежь продолжала пялиться на экран. Абуладзе сделал еще глоток и продолжил:

– И потом. Насмотришься за день в экран, кошмары снятся. Пусть уж лучше черно-белые, чем цвет…

Абуладзе умолк, приподнялся в кресле. Теперь и его привлекло изображение на экране. Он задумчиво уставился в пустое место на схеме планеты.

Первой нарушила молчание Моника.

– Интересно, вы на этой планете один, взаперти на станции, а пилот? Заболел?

– Ногу сломал…

– И не скучно?

– Интеллигентному человеку никогда не скучно, – Лев Саныч Абуладзе продолжал рассматривать схему Салактионы, – Исследование образцов, анализ показателей сейсмодронов. Флора, фауна. Да и море тут столько всего оставляет…