– Знаток, – закатила глаза Марго. – Видала?

– Серьезно, – заверил нас Грач. – Это отцовское чутье.

На такое заявление мужа подруга лишь прыснула смехом.

Я могла лишь искренне порадоваться за друзей. Вот только моя радость все равно отчего-то царапала мне ребра изнутри…

День прошел как в тумане. Жизнь у меня была суматошная, особенно после выходных. Но самое главное, что мне эта загруженность нравилась.

Я ловила кайф от того, что делала. Я просто ловила кайф!

Как долго я к этому шла? Не возьмусь сейчас считать, но иногда мне казалось, что целую вечность. И вот, помимо прочего, у меня теперь имелась школа танцев. Для детей, взрослых, людей с ограниченными способностями – мы принимали всех.

Когда открывала ее, поджилки тряслись, а сейчас… Сейчас мне даже переработка в радость была, ведь я наконец занималась именно тем, что приносило радость. Своим делом. И чувствовала себя здесь как рыба в воде.

А уж после того, как в моей школе провел несколько мастер-классов известный хореограф Хорьков… дела пошли еще лучше.

– Вась, выручай, – сразу выдал Саша, едва мне стоило ответить на звонок.

– И тебе привет. А я как раз тебя вспоминала, – хмыкнула я, расчесывая волосы до блестящей волны.

Рабочий день был окончен, Руся накормлена и под присмотром няни, а я собиралась в ресторан.

– Вась, горит, правда. Спаси меня!

– И где же у тебя горит, Хорьков? – хмыкнула я, надевая сережки и застегивая кулон, что ложился аккурат в ложбинку, выгодно подчеркивая мое декольте.

– У меня премьера скоро, а Маринцева, будь она неладна, ногу умудрилась сломать, – выдал мужчина. – Замени ее, а?

– Ты с ума сошел? – подавилась воздухом я. – У тебя официальной замены нет?

– Лучше, чем ты, ее все равно никто не станцует, – уверил меня Хорьков. – Ты прожила эту роль, ты создана для нее.

– Ты бредишь?

– Ты так ломаешься, будто ни  разу на сцену не выходила.

– Иногда участвовать в твоих постановках на заднем плане – это одно, и совершенно другое – потянуть главную роль, – поджала губы я.

С Хорьковым мы поддерживали дружеские отношения. Мне действительно нравилось иногда выступать в его театре или клубе Марго. Так я держала  себя в тонусе и утоляла временную жажду славы, когда она давала о себе знать.

– Набиваешь себе цену, Рогова? Ты и не потянешь? Не смеши меня.

– Не понимаю, откуда тебе вообще такая шальная мысль в голову пришла и как ты умудрился предположить, что я на это подпишусь.

– Кроме тебя, некому.

Он говорил так уверенно и с таким жаром, что меня через расстояние опалило догадкой.

– Только не говори, что это та самая постановка…

– Та самая, – сказал Саша, отчего я выругалась. – Твоя последняя роль перед тем, как ты меня бросила.

– Мы сотню раз уже говорили об этом. Никто тебя не бросал, просто так сложились обстоятельства, и моя карьера танцовщицы закончилась, – поморщилась я.

– На пике.

– Хорьков, – закатила глаза я.

– Ты забыла, что у меня юбилей? Это должен быть лучший концерт за всю мою профессиональную деятельность. Неужели ты сможешь так меня подвести и отказать?

Он прекрасно знал, на что давить.

– Я не в форме.

– Не смеши меня, если ты не в форме сейчас, то я инопланетянин, – фыркнул Саша.  – Или забыла, что у меня глаза есть? Уж я твою форму вполне способен оценить.

– Тоже мне, оценщик нашелся, – буркнула я.

– Несколько репетиций, и твое тело вспомнит движения. Выручи меня, а?

– У меня слишком плохие воспоминания связаны с той постановкой, – призналась я. – Неужели тебе не жаль окунать меня в те эмоции?

– А зачем тебе окунаться в прошлое? Никогда не поздно плохой опыт заменить хорошим, – не дрогнул Хорьков. – И только ты сама это можешь сделать.

– С каких пор тебя потянуло на философию?

– Старею, – хмыкнул Саша.

– Ты настоящий идиот, если думаешь, что я соглашусь на эту авантюру, – покачала головой я, хотя мужчина и не мог меня видеть.

– Согласен быть идиотом, только спаси меня. Вась, как друга прошу.

– Я подумаю, – выдохнула я. – А теперь отстань и не порть мне вечер.

– Слушаюсь и повинуюсь, – со смешком выдал мужчина и завершил звонок.

Я лишь поджала губы, вглядываясь в собственное отражение. Знакомый огонек в глазах подсказывал мне, что решение давно было принято. Хорьков отлично меня знал.

И пусть внешне я бурно протестовала, но внутренне уже согласилась. Потому что действительно этого хотела.

Из квартиры Руся проводила меня недовольным взглядом, но хоть комментировать  мой уход не стала. Хватило ума не нарываться на неприятности, а то ведь материнское терпение имеет свойство обрываться в самый неподходящий момент.

– Все будет в порядке, Василиса Дмитриевна, – заверила меня Тамара – бессменная няня этого рыжего чертенка. – Не волнуйтесь.

– Я знаю, – заверила я ее.

Вечерняя трасса была перегружена, но мне удалось добраться до ресторана, избежав пробок. Чудом просто. Или, может, удача оказалась на моей стороне.

– Ты изумительна, – заверил меня Паша, встретив у входа в ресторан.

– Ты еще даже ничего не видел, а уже сыплешь комплиментами, – хмыкнула я. – Откуда такая расточительность?

– У меня хорошая память, – улыбнулся Вершинский. – Ты всегда изумительна.

– Мне кажется или ты подлизываешься ко мне? – рассмеялась я.

– Разве что чуть-чуть, – согласился Паша и подарил мне поцелуй.

Ужин прошел в лучших романтических традициях: играла приятная музыка, была изумительно вкусная кухня, роскошный букет алых роз в вазе на столе радовал глаз, а легкая, необременительная беседа позволила мне расслабиться.

Атмосфера между нами с Пашей неуловимо изменилась, когда подали десерт.

– Василиса, – позвал меня Вершинский. Он явно нервничал, это было заметно, отчего мне сделалось не по себе.

– Что-то случилось?

Музыканты вдруг заиграли венский вальс, а Паша опустился передо мной на одно колено. Мое сердце, казалось, перестало биться.

– Я люблю тебя, – сказал Вершинский, протягивая мне кольцо в красной бархатной коробочке. – Ты выйдешь за меня?

Официант подошел к нашему столику с бутылкой шампанского.

Пауза затягивалась.

Спина у меня взмокла от неловкости момента, а улыбка Павла становилась все более и более неестественной.

Музыканты продолжали играть.

Взгляды всех присутствующих в ресторане, казалось, скрестились на нас. Мне хотелось подорваться и убежать подальше от внимания, которое сейчас выкачивало здесь весь кислород.

– Василиса? – напомнил о себе Вершинский. – Ты ничего не хочешь мне ответить?

– Я… – протянула я и замолчала.

На шее будто удавку кто-то затянул, поэтому я жадно отхлебнула вина, которое вдруг решило пойти носом. Я закашлялась, схватила салфетку…

– Я подумаю, – пискнула Паше, когда совладала с собственным телом.

– На такую реакцию я точно не рассчитывал, – нахмурился мой любовник, присаживаясь обратно за стол.

– Разлить? – предложил официант.

– Не стоит, – отбрил его Вершинский. – Праздновать нечего.

Я закусила нижнюю губу, чувствуя себя последней стервой. Павел был словно в воду опущенный. И взгляд от меня прятал.

– Паш. – Я накрыла мужскую ладонь своей. – Ты что, обиделся?

Уровень неловкости между нами зашкаливал, а еще напряжение, казалось, можно было резать ножом. Такого не было даже в первые дни нашего знакомства.

– Нет, – коротко ответил он. – Я всего-то предложил выйти за меня замуж любимой женщине и получил отказ.

– Ну во-первых, я тебе не отказывала…

– Женское «я подумаю» в этих случаях равнозначно «мы вам перезвоним» от работодателя – обыкновенная вежливая ложь, чтобы сгладить острые углы, – хмыкнул Вершинский.

– Вот скажи, разве нам плохо вместе?

– Похоже, это мне у тебя спрашивать нужно.

– Ладно, я отвечу, – попыталась выступить в роли миротворца я. – Нам хорошо вместе.