— Возвращаясь к Берну, — прервала размышления Кристабель леди Дженнифер, — могу сказать, что меня в нем раздражало — его упрямое пристрастие к «французским письмам». Мне нравится чувствовать внутри себя настоящую мужскую плоть. И я не проститутка, которая может заразить его дурной болезнью. Если он так уж боится зачать ребенка, то мог бы просто вовремя прерывать акт, как делают остальные.

Кристабель постаралась скрыть удивление. Такой способ никогда не приходил ей в голову.

— А мне нравятся «французские письма», — пожала плечами миссис Талбот. — С ними все гораздо аккуратнее. Он по-прежнему настаивает на их использовании, леди Хавершем?

Кристабель багрово покраснела.

— Я… я… предпочла бы не обсуждать это.

— Посмотрите только, она краснеет! — воскликнула леди Дженнифер. — Наша откровенная беседа шокирует вас, леди Хавершем?

— Нет-нет, нисколько, — соврала Кристабель.

— Но вы в ней почти не участвовали. Скажите, что вас раздражает в Берне?

Кристабель попыталась вспомнить о чем-нибудь наименее… нескромном.

— Он постоянно стягивает с меня одеяло. Мне приходится просыпаться среди ночи, чтобы вернуть его.

Женщины недоуменно переглянулись. Леди Хангейт наклонилась к Кристабель:

— Вы хотите сказать, что Берн действительно проводит с вами ночи?

— Ну разумеется.

— Ничего тут не «разумеется», — вмешалась миссис Талбот. — Берн никогда ни с кем не спит. Он может задремать, но не больше чем на пару часов.

Остальные женщины дружно закивали, и сердце Кристабель радостно забилось.

— Выходит, Берн ни разу не провел ни с одной из вас целую ночь?

— Ни разу, — подтвердила леди Хангейт.

Леди Дженнифер пренебрежительно махнула рукой:

— Это только потому, что она вдова. Он спит с ней всю ночь, потому что ей не надо спешить к мужу.

— Не думаю, что причина в этом, — возразила незнакомая молодая женщина. — Моего мужа часто не бывает в Лондоне, а слуги очень мне преданы, но, сколько я ни просила Берна остаться на ночь, он всегда уходил.

А с Кристабель он проводит всю ночь. Каждую ночь! Может, она все-таки значит для него больше, чем другие? Или остается с ней только для того, чтобы не спускать с нее глаз?

— Что меня всегда раздражало в Берне, — заметила леди Хангейт, — так это всякие дурацкие слова, которые он мне говорил: «детка», «моя маленькая» и тому подобные.

— Это его ирландская кровь, — объяснила миссис Талбот. — Ирландцы обожают всякие нежности.

— Да и я не возражаю против нежностей. Просто мне не нравится его выбор. Я взрослая женщина, какая же я, черт побери, «детка»? И уж точно не «его маленькая».

— А мне это нравится, — призналась Кристабель, — и я прямо таю, когда он называет меня «любимой».

Женщины еще раз обменялись между собой взглядами.

— Он называет вас «любимой»? — изумленно переспросила миссис Талбот.

—Да, иногда, — смущенно пробормотала Кристабель, чувствуя, что взгляды присутствующих устремлены на нее.

Леди Хангейт откинулась в кресле и недоверчиво произнесла:

— Ну-ну, это очень интересно.

— Это ничего не значит, — резко произнесла леди Дженнифер. — Он, кажется, и меня пару раз называл «любимой». Я просто не помню.

— А я отлично помню, — вставила молодая женщина, в голосе которой слышались нотки зависти. — Меня он так никогда не называл.

— Меня тоже, — призналась миссис Талбот.

— Похоже, к леди Хавершем Берн повернулся иной стороной, чем ко всем нам, — заключила леди Хангейт.

— Глупости, — разозлилась леди Дженнифер. — Леопард никогда не меняет своих пятен. Если он ведет себя не так, как обычно, значит, ему что-нибудь от нее надо.

Кристабель крутила в пальцах веер. Возможно, так оно и есть. Хотя она не понимала, каким образом Берн собирается приблизиться к своей цели, называя ее «любимой».

— Как бы там ни было, — добавила леди Хангейт, — Берн становится старше. В какой-то момент любой мужчина перестает разбрасывать камни и начинает их собирать. Даже такие, как Берн, иногда влюбляются и женятся.

— Берн? — переспросила леди Дженнифер с нескрываемым презрением. — Мечтающий о домашнем очаге? Не смешите меня. Этот мужчина не способен на любовь, а тем более на женитьбу.

— Это неправда, — раздался негромкий голос. Все повернулись к леди Кингсли, а она покраснела, но упрямо продолжала: — Я когда-то… хм… знала женщину, которая уверяла, что он любил ее и просил стать его женой.

— Эта женщина либо сумасшедшая, либо лгунья, — безапелляционно заявила леди Дженнифер. — Послушайте, да если вы хотя бы упомянули слово «любовь», разговаривая с Берном, то можете навсегда с ним проститься. Он, может, в этот раз и переспит с вами, но начиная с завтрашнего дня вы его уже не увидите. И вам уже не поможет, если вы станете уверять, что совсем не имели этого в виду, что просто шутили… — Леди Дженнифер осеклась, словно поняв, что сказала уже слишком много, но потом решительно продолжила: — Если хотите порвать с Берном, просто скажите ему: «Я люблю тебя», — и он порвет с вами сам.

У Кристабель пересохло в горле при мысли о такой ужасной возможности.

— Это правда, — грустно подтвердила миссис Талбот. — Нельзя говорить ему этих слов, если хочешь остаться его любовницей.

Кристабель взглянула на побледневшую леди Кингсли. Будь она проклята! Это из-за нее Берн стал таким. Как могла она разбить его сердце! Это она научила его быть холодным, не допускать никого в свое сердце, бояться даже упоминаний о любви и браке.

Кристабель вздохнула. Нет, это несправедливо. Конечно, эта женщина причинила ему боль, но были и другие вещи, сделавшие Берна таким: тяжелое детство, предательство принца…

— А кто из вас знает что-нибудь о пожаре, в котором погибла мать Берна? — неожиданно спросила Кристабель, решив, что сейчас самый подходящий момент хоть что-то выяснить про это. — Как это случилось?

— Кажется, дело было в неисправном очаге, — ответила миссис Талбот. — Я в хороших отношениях с владельцем театра, где когда-то служила мать Берна. Он рассказал, что случилась самая обычная история: съемная квартира, старый дом в бедном районе. В таких часто случаются пожары.

— А где же был в это время сам Берн? — продолжала допытываться Кристабель.

— Он был там же. Пожар начался поздно вечером, Берн уже спал, когда его мать вернулась домой с какой-то веселой прогулки и обнаружила, что дом охвачен пламенем. Она бросилась в квартиру, вытащила ребенка, но сама при этом так сильно обгорела, что позже умерла в больнице.

— Значит, адский огонь настиг-таки миссис Берн? — засмеялась леди Дженнифер. — Отличный сюжет для проповеди.

Кристабель почувствовала приступ дурноты от подобной бесчувственности.

— Элеонора, ради Бога! Имей уважение к мертвым, — резким тоном произнесла леди Хангейт.

— Не будь ханжой. Признайся, что все это очень поучительно и даже…

— Простите, — пробормотала Кристабель, вставая. Она почувствовало, что с нее уже всего этого хватит и надо уходить отсюда, пока она не выцарапала кому-нибудь глаза.

— Куда вы? Хотите пострелять вместе с мужчинами? — продолжала веселиться леди Дженнифер. — Я слышала, что вы хороший стрелок. Но попадать в птиц труднее, чем в людей. Люди — гораздо более крупные мишени.

Кристабель застыла на месте. Похоже, лорд Стокли всем разболтал об этой несчастной истории. Чертов сплетник! Кристабель повернулась к леди Дженнифер и произнесла с едкой насмешкой:

— Могу продемонстрировать свое умение на обеих мишенях, когда вам будет угодно, леди Дженнифер.

Миссис Талбот хихикнула у нее за спиной, а леди Хангейт громко рассмеялась. Графиня зло прищурилась:

— По-моему, сейчас самое подходящее время. В людей мы, разумеется, стрелять не будем, достаточно и птиц. Я и сама умею обращаться с ружьем. Почему бы нам всем не прогуляться? — Она отложила книгу. — Все равно пока совершенно нечем заняться.

— Мужчинам это может не понравиться, — предположила миссис Талбот.