Миха опять макнул. И снова, посоветовал:

— Пей. Вода помогает.

В общем, вода ли помогла или так, обстоятельства, но спустя четверть часа Джер и вправду пил, жажно, крупными глотками. По волосам его, по одежде стекала вода. Лицо было бледным, он и не говорил-то, икал, что, впрочем, не мешало пить.

— А еще бароном назвался, — Миха подал руку, и мальчишка уцепился за нее. Поднялся он не с первой попытки, но сумел-таки. Только опять икнул.

Но не стошнило.

— Я…

— Ты, — Миха отер рукавом воду с баронской физии. — Думай в следующий раз. Сам.

Джер попытался было кивнуть, но едва не упал.

— Это… то… я… не хотел.

— Верю, — Миха подхватил бедолагу, не позволив нанести урон баронской чести.

Откормить его бы надо, а то никакой солидности.

— Она ж сама… и все смотрели.

— И будут смотреть. Всегда. Ты ж барон.

— Неудобно отказываться было.

— Зато блевать удобно, — согласился Миха, волоча несчастного к дому. Барон ногами перебирал, старался, но тело его, отравленное алкоголем, слушалось плохо. — Думать надо о себе, а не о том, что там и кто о тебе подумает.

Оратор из него, конечно, хреноватый, но мысль Миха в целом донес.

— Я… б-больше не буду! — пообещал барон и зевнул во всю пасть. — Поспать бы.

— Поспишь. Эй, — Миха обернулся, но девки не было.

И никого не было.

Улица опустела, только тощая псина старательно царапала пыльную землю. Вот ведь. Ну ничего, деревня такая, что не заблудишься.

Барона Миха усадил на лавку, из-под которой высунулась косматая голова Ицы.

— И ты тут, — Миха потрепал мальчонку по вихрам. — И правильно.

Ица выглядел грязным, косматым, но вполне довольным жизнью. Выбравшись из-под лавки, он озабоченно ткнул в барона пальцем.

— Пить не умеет, — пояснил Миха. — Ничего, к завтрему отойдет. И сам не рад будет, что пил.

Если Миха что и помнил из той, своей жизни, так это то, что похмелье — на диво неприятная штука. Вот и барону предстояло ощутить на себе всю его мощь. Пока же мальчишка сгорбился и сгреб Ицу.

— Теплый, — сказал он. — Сиди уже. Со мной не обидят.

И снова зевнул.

— Я же ж барон как-никак…

Это он сказал, забираясь на лавку с ногами. Ица лишь вздохнул.

— Ум. Нет, — сказал он.

— Никакого, — согласился Миха. — Пригляди за этим… бароном, чтоб его. Пойду поищу, где переночевать можем.

Сперва он собирался вернуться в дом, но народ гулял. К чему мешать людям? Благо, рядом стоял сарай. Крепкий. Теплый. И если внизу вздыхали коровы, копошились в грязи свиньи да тоненько жалобно блеяли овцы, то наверху лежали вязки старого прошлогоднего сена и тюки соломы. Было их немного, но для ночевки хватит.

Миха вернулся к лавке и поднял спящего мальчишку.

Точно откормить надо, этакого барона любая коза затопчет.

— Идем, — сказал он Ице. — Надеюсь, ты поел?

Тот молча вытащил из-под драной рубахи лепешку, которую протянул Михе.

— Спасибо. Сам ешь, я как-нибудь.

Ица покачал головой.

— Надо, — сказал он и потянул носом воздух. — Плохо. Тут.

— Уходить надо?

Пацаненок задумался, но покачал головой.

— След. Найдут.

Понятно.

— Тут. Встреч.

— Встречу, — пообещал Миха, закидывая барона на плечо. — Уж я всех встречу.

Мальчишек он устроил, распотрошив тюк соломы. Та слабо пахла плесенью, кололась, но была легкой и теплой. А уж драное одеяло, обнаруженное здесь же, на чердаке, и вовсе дало понять, что жизнь понемногу налаживается.

— Такхвар с ними?

— Нет. Не он. Не другой. Не тот, что слово, — Ица задумался. Он жевал лепешку медленно и пальцами шевелил, явно пытаясь выбрать нужные слова. — Слово дать. Не он. Не его кровь. Другой.

— То есть, не староста? Не тот, который тут главный?

— Да!

— А его кровь в смысле сын?

— Да! Один. Два. Три нет.

— Два сына, а третий нет?

Кивок. И сосредоточенное выражение лица.

— Они. Думать я не знай. Слово не знай. Говорить. Ты спать. Он спать. Старый спать. Отец спать. Всех бить. Звать кого. Тот бить. Палить. Много. Беда.

Ица развел руками, явно не способный сказать больше.

— Что ж, — Миха засунул в рот последний кусок и зажмурился. — Хрен им, а не палить. Обождем.

Оружия бы еще.

Хоть какого-нибудь.

У стены обнаружились вилы, которые, конечно, выглядели грозно, но Миха сомневался, что с них будет много толку. А вот топор порадовал. С топором всяко лучше, чем без.

На улице стемнело.

В доме еще гуляли, но постепенно народ расходился.

— Дикарь? — этого человека Миха узнал сразу и молча выступил из темноты. — Барон с тобой?

— Со мной.

От Такхвара пахло кислой брагой, но хмельным он не выглядел.

— Гости, — счел нужным предупредить Миха. — Будут.

— Уверен?

— Нет.

Но с топором не расстанется. Он с этим топором можно сказать сроднился уже.

— Староста не может предать. Клятва его крепко связала.

— Только его. И сыновей. Двух. Вроде как.

— Стар, стало быть, — Такхвар понял сразу. — То-то ушел. Рыбку ловить. Чтоб, стало быть, с утра всех ушицей порадовать.

Он добавил пару слов, выражавших всю глубину испытываемого разочарования. А Миха запомнил. Что сказать, мир такой. Иногда и выразиться охота, а это тоже надо делать умеючи.

— Надо упредить. Хотя… — Такхвар оглянулся.

— Перебрали?

— На радостях, — он потер шею и мотнул головой. А потом развернулся и сунул в рот два пальца. По телу прошла судорога. Но Такхвар устоял.

Миха не мешался.

И верно. Вряд ли здешние мужики так уж всерьез обрадовались появлению молодого барона. Начальство, оно ведь чем дальше, тем лучше. И сомнительно, чтоб в здешних местах иначе было. А потому пить бы мужики пили, но осторожно.

Ситуацию понимая.

А вот все одно упились. Почему? Не оттого ли, что в брагу добавили какой пакости? Миха, соберись он родного папашу к местным богам отправить, всяко озаботился бы, чтоб сей папаша пребывал в состоянии, для упокоения подходящем.

— Так-то лучше, — Такхвар вытер рот рукавом и икнул. — А я смотрю, какая-то брага горьковатая. Я-то почти и не пил, а все одно ведет.

Он отряхнулся совершенно по-собачьи и сказал:

— Оружие?

Миха молча топор поднял.

— Погоди, тут было.

Такхвар тенью скользнул в хату. Отсутствовал недолго, а вернувшись, сунул Михе в руки широкий короткий клинок. Да и себя не обидел.

— Барон где?

— Спит.

И вряд ли проснется в ближайшее время.

— Тогда ждем.

Ждать пришлось долго.

Дикарь встрепенулся, выдернув из полудремы.

Ночь.

Уже не та, тягучая, что бывает ближе к полуночи. Напротив. Небо серело и эта стылая серость затопила деревню. В ней-то вдруг растворились тени, и все вокруг казалось таким ненастоящим, блеклым, что Миха ущипнул себя.

Молча открыл глаза Такхвар.

Глянул вопросительно.

А на краю деревни разразился судорожным лаем кобель. Правда, тотчас захлебнулся. Жалко псинку.

— Идут, — одними губами прошептал старик.

Миха согласился. Пусть даже ни он, ни дикарь в нем не ощущали пока близости чужаков, но сомнений не оставалось: и вправду идут.

Не через ворота.

На воротах дремлет стража, пусть обленившаяся, попривыкшая к безопасному житию и, быть может, вовсе полагающая, что в сторожении этом нет никакого смысла.

Нет, должен быть иной путь.

Для своих.

Миха взглядом указал на сарай. Барончик все еще спал. И Миха даже уловил сопение его, причмокивание и прихрапывание. Пускай. От мальца пользы немного. Под ноги не лезет – уже хорошо.

Миха тенью соскользнул к стене.

Куда?

Направо? Налево?

Заворочался пес во дворе, поднял сонную голову, но тут же уронил на лапы.

Или ждать? Можно. Только не здесь.

И Миха ловко вскарабкался на крышу, лег, сродняясь с темною соломой. Та прогнулась под тяжестью веса, грозя вовсе обвалиться, но вроде держала.