– Просто отлично! – возбужденно поделился Мартин, прихлебывая чай с чабрецом. – Мы с ребятами сотворили новую композицию. Готовимся к премьере. Я просто в нетерпении, всего неделя осталась.

– Да, это замечательная традиция, милый. В ней же каждый житель участвует, кроме, пожалуй, господина Зондера, ну ты знаешь, он не выходит из дома.

– А, я заходил к нему на днях. Суров, это точно.

Мартин с аппетитным хрустом раскусил круассан и продолжил делиться своими открытиями.

– А сколько у вас здесь удивительных людей живет! Один Философ чего стоит. Борода длиннющая, кажется, он может в нее обернуться несколько раз. Я заметил, к нему частенько жители ходят за советом, и стар, и млад, как говорится. А вот туристов не пускает к себе. Меня тоже не пустил, я ж тут пока тоже за своего не числюсь, – юноша заметно погрустнел.

– Не переживай, дорогой, еще приживешься. Помнишь, что он сказал тебе в первый день? – нужно Городу дать то, чего у него нет, и тогда обязательно он тебя себе оставит. По-моему, вы с ребятами неплохо справляетесь. Отличная идея пришла тебе в голову – организовать уличный музыкальный театр. Это и правда что-то новенькое для здешних мест. К тому же, у ребят и инструменты имеются, они ж не первый год уже играют на площади. Как ваша пьеса, уже начали репетировать?

– Пока нет, корректируем сюжет. Непросто это все, бабуль, хоть и чертовски увлекательно… Ты мне вот что скажи: а кто такой этот Тээм? Ну тот, что всякие разности продает в своей белой хижине на окраине. Говорят, он плату принимает не монетами, а снами. Это как вообще?

– Ох, внучек, многого я тебе рассказать не смогу – он же не так давно в городе появился. Вернее будет сказать, возник. Хижина та пустовала долгие годы, да никто туда особо и не ходил, кроме местной детворы, они там играли. И вот он хоть и выбрал для своей лавочки такое неприметное место, все равно от клиентов отбоя нет – это ж та еще диковинка, когда за понравившуюся мелочь можно расплатиться сном. А как это происходит, я и не знаю даже, сама туда ни разу не ходила. Необычный это торговец, скажу я тебе. Здесь-то у площади их полно, я их и по именам знаю, и какой у кого ассортимент. А вот где Тээм свои вещички добывает, для меня загадка. Они ж тоже удивительные, такое ни в одной лавке не купишь. Говорят, приехал к нему как-то турист с Материка и рассказал, что после смерти жены его дочка маленькая погрустнела совсем. Кушала плохо, на улицу не глядела, игрушки забросила. Сидела себе в комнате и в окно смотрела целыми днями. Ну как тут не запереживать. И Тээм продал ему статуэтку котенка, такую милую, что загляденье прям. Оказалось, статуэтка непростая: по ночам она превращалась в настоящего котенка, с которым малышка и начала играть. И представляешь, спустя некоторое время грусть сменилась радостью, она начала гулять, учиться ей интересно стало. Сейчас наверное подросла уже…

Магия, не иначе.

– Ладно, милый, заболталась я с тобой. Пора бы мне прибраться да посетителей ждать. Слышу, автобус подъезжает, вон уже громыхает по Кольцевой. Ух сейчас туристов набежит! Погуляют-полюбопытствуют, открыточек да диковинок понакупят и потом обратно. Ты-то не думал о том, чтобы вернуться на Материк? Прыгнешь в автобус к остальным, и через пару часов окажешься в своей прежней реальности.

– Да ты что, бабуль, смеешься что ли, у меня здесь только жизнь началась.

– Началась-то началась, – одними глазами улыбается Альба. – Но знаешь ли, сколько было таких энтузиастов, которые пытались остаться в Городе всеми правдами и неправдами, а потом все равно уезжали. То, от чего они сюда бежали, все равно их настигает. Потому что все внутри нас самих: и все проблемы, и все ответы. Это ж не просто переезд в новое место. Попадая сюда надолго, человек сталкивается с собой по полной. Эйфория первых дней проходит быстро, а потом ушатом холодной воды на тебя обрушиваешься ты сам со всеми недоговоренностями, со всеми переживаниями, болями, страхами, да что там, со всем дерьмом, что есть у каждого. Поверь, я знаю о чем говорю… Многие не выдерживают и сбегают в привычное окружение, думают, что это оно их когда-то вылепило такими, как они есть, и счастливо выдыхают, чувствуя себя младенцем в уютной материнской утробе. Но видишь ли, хотя бы единожды почувствовав себя Настоящего, невозможно снова существовать счастливой пластилиновой фигуркой… Ох, все-таки пойду я, а то за разговорами гостей провороню.

С этими словами Альба смахнула с клетчатой скатерти крошки и выпорхнула из-за стола, оставив внука с недоеденным круассаном во рту и кучей вопросов в голове.

Грэм открыл глаза, когда за окном только занимался рассвет. В отличие от обычных дней, сегодня у него была веская причина, чтобы встать ни свет, ни заря. Практически не глядя он нацепил одежду и уже через пару минут оказался на улице. Вдохнул полной грудью свежий прохладный воздух. Ночью прошел дождь, и все вокруг просто дышало влагой. Осторожно ступая по мокрым камням мостовой всех оттенков синего, Грэм двинулся в самый конец улицы Подсолнухов. Там, на отшибе, упираясь кирпичным носом в пустырь, стоял дом господина Зондера. Он был окружен старым посеревшим забором, за которым можно было увидеть запущенный сад – голые облезлые деревья и кусты, разделенные заросшими грязью дорожками – не самое привлекательное зрелище. Это был единственный палисадник улицы Подсолнухов, который совсем не выглядел жизнерадостным.

О господине Зондере рассказывали всякое странное. Это был замкнутый, нелюдимый пожилой мужчина, предпочитавший общению с соседями сидение в потемках. На улице его почти не видели, людей он сторонился, никого не пускал к себе и прослыл хмурым отшельником. Грэм выяснил больше других, поскольку не пропускал ни одного рассказа Умберто о горожанах. Он узнал, что Клаус Зондер в молодости был талантливым художником, который стал известным благодаря ярким, жизнерадостным видам Синего города. У туристов его картины были нарасхват, Умберто свое дело знал. Многие даже приезжали по несколько раз, только лишь чтобы купить новый шедевр. Говорили, что у Зондера когда-то была жена, но много лет назад она умерла, и тогда его реальность сдвинулась. Новые картины рождались все реже, а потом и вовсе перестали появляться. Только в первый день лета, в день рождения покойной жены, художник выходил из своей спячки и создавал одно единственное гениальное полотно, словно двенадцать месяцев копил на него весь свой оставшийся творческий запал. На остальной же год уныние захватывало его и его дом целиком. Старик запирался в своем покосившемся от времени жилище, лишь изредка выходя на крыльцо за продуктами, которыми заботливо снабжал его Умберто, и лето в его саду так и не наступало. Деревья и растения медленно засыпали до следующего сезона, и во всей округе не было сада печальнее.

Как и ожидал мальчик, на улице не было ни души. Солнце только начало нагревать землю. На его глазах с первыми робкими трелями просыпались птицы на деревьях, цветы на клумбе у дома бабушки Анны распустились и радостно повернули свои головки к солнышку. Он бы с радостью поприветствовал их, но Грэм очень торопился. Нужно было сделать все максимально тихо. Он подбежал к забору господина Зондера, присел в укрытие у отломанной доски и приготовился ждать.

Через невыносимо долгие несколько минут дверь старого дома со скрипом отворилась. На крыльцо вышел хмурый худощавый старик с дымящейся чашкой кофе в руках. Весь его вид излучал апатию, и он как нельзя лучше вписывался в окружающий его унылый ландшафт. Остановился, вдохнул аромат первого летнего дня, и в ту же секунду на лице его заиграла блаженная улыбка. А взгляд еще недавно потухших синих глаз стал ярким и ясным. Грэм почти не дышал, наблюдая за ним. Он знал, что сейчас начнется что-то волшебное, что никак нельзя пропустить!

Господин Зондер медленно спустился по скрипучим ступенькам в сад и сделал глоток кофе. Когда подошвы его ботинок коснулись земли, та странным образом начала меняться. Шаг за шагом в ней пробуждалась Жизнь. Вот серая высохшая земля стала темной, густой, влажной; вот будто под самой поверхностью что-то завибрировало, и вскоре на месте следов от ботинок проклюнулись первые нежно-зеленые ростки. Следуя за своим хозяином, земля оживала по всему саду, покрываясь свежей молодой травой, которая вытягивалась за считанные секунды. Зазеленели почки на кустах и деревьях, в воздухе запахло весной. Вдалеке послышалось пение птиц. Вытоптав небольшой круг неподалеку от крылечка, Зондер наконец аккуратно поставил чашку с кофе на старый трухлявый пень и, слегка подбоченившись, с довольным видом ушел осматривать свои владения.