«Хорошо, что не изорвано», - мелькнула у меня мысль.

Я тихонько просочилась на кухню, ничего не говоря, достала из верхнего шкафчика две чашки, пачку мятного чая, пусть и в пакетиках, и стеклянную банку с мелиссой. Щепотку мелиссы я кинула в сеточку в виде шара, затем поставила на огонь чайник, и обернулась к Олегу.

- Ненавижу его, - прошелестел его голос в полутьме кухни. – Ненавижу. И стерву эту тоже ненавижу.

Я молчала. Хотела поддержать, но боялась сказать что-то не то.

Олег распрямился, кинул комок бумаги, в который превратилось письмо, на стол, затем откинулся на спинку стула. Подняв голову, он уперся затылком в стену.

- Честно говоря, я не мог даже предположить, что это она, что это Алиса… Мама доверяла ей.

Я покусала губы.

- А….что же отец Кристины?

Олег нахмурился.

- Ничего. Ему безразлична жена, он ещё радеет о жизни дочери, но жена – он её ненавидит. Ему вообще не нужна постоянная женщина, он всегда был завсегдатаем борделей. Там его знают, как лучшего клиента.

- Что будем делать, Олег?

Маковецкий помолчал. Чайник как раз закипел, и я сразу же заварила нам два чая с мятой и мелиссой. Одну чашку поставила перед Олегом, другую забрала себе.

- Я думаю, что всё это становится прологом к самому настоящему концу, - сказал Олег, беря чашку и придвигая ближе к себе. – Знаешь, я должен сначала обо всем сообщить матери, поговорить с ней. Хорошо, что она сейчас в санатории. Ей будет тяжело всё это узнать, поэтому я должен побыть с ней.

- Конечно, - пожала я плечами. – Но что потом?

- Кать, - Олег вдруг посмотрел на меня, протянул руку и взял мою ладонь в свою. – Поехали ко мне, а. Побудешь там… Если ты не против. Так мне будет спокойнее.

- Не вопрос…

Олег снова уставился куда-то в пустоту.

- Сразу от матери я поеду к отцу, - сказал Маковецкий через какое-то мгновение. - Я уже написал ему, что у меня к нему разговор. Мы решим всё за один вечер. Я знаю, что предъявить ему, чтобы он больше не смог увильнуть, но, думаю, что он и не будет пытаться уворачиваться.

- А Сережа, Олег? Как же Сережка?- спросила я взволнованно. – Они не доберутся до него?

- Нет-нет, - отмахнулся Олег. – Даже не думай об этом. Теперь это уже не имеет для моего отца никакого значения, дальше того, что он уже сделал, он не пойдет. Там слишком большие риски. Он вообще может всё потерять, а хуже этого для него ничего нет.

Я покивала.

- Хорошо. Тогда… Я должна собраться.

- Конечно. Жду тебя.

Мы выехали через двадцать минут. Сначала неслись по пустому городу, сверкающему огнями фонарей, мокрому и грязному – то ли зима, то ли весна... Тепло было какое-то аномальное, и после Куршевеля вызывало легкую тошноту. Мне хотелось поскорее добраться до дома. Олег сказал, что дома нет ничего съестного, поэтому сейчас Анжела закончит уборку, затем примет сумки с продуктами – курьер подвезет. Если что – беспокоиться не о чем. Я кивнула и поблагодарила Олега, затем вытащила из кармана смартфон и написала Сережке, маме, папе – всем написала по отдельности. Спросила как дела, как самочувствие. Мне почему-то было страшно, и я никак внутренне не могла решиться отпустить Олега к отцу – мог ли он причинить ему вред?

Мы подъехали к стекляшкам на Тропарево довольно быстро. Прошли по уже хорошо знакомой мне ухоженной территории, ровным дорожкам со столбиками фонарей, зашли в подъезд-музей и направились к лифтам.

Как и в самый первый раз, когда я приехала к Олегу, мы пересеклись с Анжелой на пороге. Она отчиталась о проделанной работе, улыбнулась и ускользнула к лифтам.

У Олега дома я вдруг себя почувствовала невероятно хорошо, так, словно бы его дом был моим местом силы. Здесь я как будто бы чувствовала себя под защитой. Мы с Маковецким пробыли вместе не дольше четверти часа, он помог мне расположиться, быстро собрался и, оставив на губах лишь мимолетный поцелуй, уехал…

Мне вдруг показалось, что навсегда…

Всё происходящее казалось мне невозможным, словно бы я попал в какой-то неправильный сон. Буквально несколько месяцев назад моя жизнь шла по ровной однообразной колее. Эта колея – рельсы до золотой клетки. Кто же знал, что одна маленькая деталька – такая, как наша случайная встреча с Катей, попав в мир, который построил из моей жизни мой собственный отец, вот так вот возьмёт и начнёт рушить эту тюрьму. А я ведь уже не мог так жить. Я уже не мог, не хотел.

Не знал, как выбраться…

Каждую ночь думал о побеге, каждое утро не хотел просыпаться и начинать это всё сначала.

И теперь я на пути к тому, чтобы эта тюрьма, эти оковы, сковавшие меня давным-давно, рухнули к моим же ногам. Осталось только победить.

Я сел в машину, повернул ключ зажигания, и на некоторое время словно выпал из реальности. Впервые за столько лет моей жизни мне было страшно до одури. Нет, я не боялся за себя, не боялся за бизнес, за деньги, за родителей. Я боялся за Катю.

Я закрыл глаза. Я боялся, что мой отец захочет наплевать на всё, что у него есть, и что им начнет двигать только то, что им, в принципе, всегда двигало – его злоба.

Но нельзя думать об этом сейчас, нельзя выходить на эмоции. Я всё решу. Я обязательно что-нибудь придумаю. Опустив руку в карман, я нащупал письмо Сережи, провел кончиком пальца по шершавой бумаге, затем подцепил смартфон и вытащил его из кармана.

«Как дела?» - написал я Кате, хотя мы виделись буквально четверть часа назад. Ватсап брякнул меньше, чем через минуту.

«Распиваю ванильную Колу и смотрю фильм про изготовителя сока и его любовницу-рыбачку».

Я усмехнулся.

«Что-то я никогда не слышал про такой фильм».

«Это корейский арт-хаус», - пришло почти сразу и как будто бы с важным тоном.

«Ну и как? Интересно?»

Я посмотрел на часы. Всё. Больше нельзя тянуть, надо ехать.

«Ты же за рулем?! Как я могу рассказывать тебе про корейский арт-хаус, когда ты ведешь машину!»

«Тогда готовься рассказывать, когда я вернусь».

Я вырулил со своего места и рванул по подземке к выезду с парковки. Я ехал за победой. Иначе было нельзя. Я должен был победить и обрести свободу для себя и для Кати. А ещё для мамы.

И для нашей новой жизни.

На моё счастье дороги были вполне свободны – час уже был поздний. Город сверкал великолепием огней, и мне было приятно ехать по знакомым мне дорогам. Я любил Москву, любил свой город. Высотки, стекляшки, пятиэтажки, реклама, метро, новые районы, старый жилой фонд, электрички, такси.… В одном флаконе было собрано столько граней, сплетшихся в единую паутину. И эта паутина была настоящим произведением искусства. Город жизни, город будущего. Сердце.

Выехав за МКАД, я прибавил на трассе. Машин было мало. Был шанс добраться быстро. Я надеялся, что маме удастся договориться с администрацией санатория и выйти ко мне на разговор. В конце концов, я не смог бы сказать ей всю эту правду по телефону или просто взять и написать в ВотСапп.

Она слишком много лет мучилась из-за того, что отец изменял ей, унижал, тиранил. И, когда поняла, что пора бежать, он не дал ей ни единой возможности для этого. Сколько бы она ни искала, не могла найти даже самую тонкую ниточку, чтобы выйти из этого брака так, чтобы нас с ней не растоптали. Отец знал, что у моей матери есть только одно слабое место – это я.

И он связал нас по рукам и ногам.

Но я должен был разрубить всё эти путы. Сейчас у меня был шанс для этого.

Нет, конечно, прямо он никогда не признавался в том, что у него кто-то есть, иначе бы подставил сам себя, и тогда мама могла бы спокойно развестись с ним. Но у него была женщина, это было понятно. Мелочи всегда выдают. Я думал, что у него разные женщины, но нет, нет. Определенно у него всегда была одна Алиса. При этом он хотел, чтобы я вступил в брак с этой полоумной Кристиной. Даже тошнит от одной мысли обо всём этом.