Колкость ударила Эванджелину прямо в сердце.

Агнес улыбнулась, как будто ей не терпелось произнести эти слова.

– Я собиралась подождать и поделиться с тобой после того, как это увидит Марисоль, но передумала.

Агнес потянулась к своему столику с заявлениями, достала из него сложенный лист бумаги и протянула Эванджелине.

Девушка осторожно развернула записку.

Эванджелина не смогла дальше читать. Ей не нужно было дочитывать до конца, чтобы понять, что почерк принадлежит Люку.

Люк писал ей письма, но они обычно были короткими, как та записка, которую она нашла вчерашним вечером. Он никогда не называл ее своим самым драгоценным сокровищем и не упоминал о биении своего сердца.

– Это не может быть правдой, – вздохнула Эванджелина. – Что ты с ним сделала?

Агнес рассмеялась.

– Ты и впрямь глупый ребенок. Твой отец выставлял твою особенность верить в то, чего не видят другие, как невероятный дар. Но тебе не помешало бы начать верить в то, что видишь ты.

Семья Люка Наварро жила в изысканном квартале на окраине города, где дома были больше и стояли на значительном расстоянии друг от друга. У Эванджелины всегда захватывало дух, когда она приближалась к этому месту.

В тот день, когда Марисоль объявила о помолвке с Люком, Эванджелина бежала со всех ног сюда. Стучала в дверь его дома в полной уверенности в том, что Люк откроет дверь и скажет, что все это – величайшее недоразумение.

Люк был ее первой любовью, он подарил ей первый поцелуй и свое сердце, когда ее собственное перестало справляться. Невозможно было представить, что он не любит ее, – столь же невозможно, как и путешествовать во времени. Какая-то ее часть понимала: есть шанс, что это правда, – но душа подсказывала, что это не так. Она надеялась, что Люк подтвердит это. Но он так ничего и не сказал. Слуги выдворили ее, захлопнув перед самым носом дверь. То же произошло и на следующий день, как и в каждый день после.

Но сегодня все было по-другому.

Сегодня никто не открыл дверь, когда она постучала.

Эванджелина не слышала ни шагов в доме, ни чьих-либо голосов. Когда она наткнулась на щель в задернутых шторах, по ту сторону была видна лишь мебель, покрытая простынями.

Люк вместе с семьей действительно уехали, как и было сказано в записке.

Эванджелина не знала, сколько времени простояла там. Но, в конце концов, она припомнила слова Джекса и подумала, прав ли был бог, когда говорил: «Люби он тебя в ответ, то не стал бы жениться на другой. Конец истории».

Время шло.

Дни становились холоднее.

Листья меняли свой окрас.

На углах улиц появились яблочные киоски, где продавались пироги, пирожные и другие угощения в честь сезонного урожая. Каждый раз, проходя мимо такого киоска и улавливая сладковатый фруктовый аромат, Эванджелина думала о Джексе и своем долге перед ним, и ее сердце билось, как скачущая галопом лошадь, порываясь выскочить из груди. Но, похоже, Джекс забыл о ней, как и говорил Отрава.

Люк тоже не вернулся, а лавка диковинок так и не отворила свои двери.

Эванджелине удалось убедить Агнес позволить ей работать в подпольной книжной лавке ее отца. Там была не такая волшебная атмосфера, как в лавке диковинок, но зато ей было чем себя занять. Хотя зачастую она чувствовала себя под стать какой-нибудь из тех пыльных потрепанных книг на задних полках магазина. Томов, которые некогда были весьма востребованными, а теперь никому не нужны.

Она до сих пор не потеряла своей известности, чтобы мачеха могла не колеблясь вышвырнуть ее на улицу, но Эванджелина боялась, что однажды это произойдет. Скандальные полосы разнесли слух, что ее поцелуй превращает джентльменов в камень. И с тех пор ее имя появлялось лишь мельком и изредка. Кутлас тоже начал забывать о ней, как и говорила Агнес.

Но Эванджелина не теряла надежды.

Ее мать, Лиана, выросла на Великолепном Севере и воспитывала дочь на местных сказках.

На Севере сказки и реальные исторические факты трактовались как одно и то же, потому что на всех вымышленных и истинных историях лежало проклятие. Некоторые сказки нельзя было записать, не вспыхнув ярким пламенем, другие не могли покинуть пределы Севера, а большинство историй менялись всякий раз, когда их сказывали, с каждым пересказом становясь все менее и менее реалистичными. Поговаривали, что каждая сказка с Севера брала свое начало как правдивая история, но со временем проклятие северных историй исказило легенды, оставив в них лишь крупицу правды.

Одной из сказок, которую Лиана рассказывала Эванджелине, была «Баллада о Лучнике и Лисице» – романтическая история о хитрой крестьянской девушке, которая обладала даром превращаться в лису, и о молодом лучнике, который полюбил ее, но злые чары вынудили его выследить и убить возлюбленную.

Эванджелине нравилась эта история, потому что она тоже была лисой[5], хотя и не из тех, кто обладает способностью оборачиваться в животное. Возможно, и лучник вызывал у нее симпатию тоже. Эванджелина снова и снова упрашивала маму рассказывать эту историю. Но поскольку на этой балладе лежало проклятие, каждый раз, когда мама приближалась к финалу, она вдруг забывала, о чем говорила. Ей так и не удалось рассказать Эванджелине, поцеловал ли лучник свою девушку-лису, жили ли они с ней долго и счастливо до конца их дней, или он убил возлюбленную, запятнав их историю смертью.

Эванджелина всегда просила маму поделиться, чем, по ее мнению, закончилась история. Но мама всегда отказывалась.

«Я верю, что существует гораздо больше возможностей, чем счастливый или трагический финал. В каждой истории кроется потенциал для безмерного количества концовок».

Мать Эванджелины повторяла эту мудрость так часто, что она вросла внутрь девушки, укоренившись в самом сердце ее мировоззрения. Послужила одной из причин, по которой Эванджелина выпила яд, превративший ее в камень. И дело было вовсе не в том, что она отличалась бесстрашием или героизмом, – просто Эванджелина смотрела на мир с большей надеждой, чем другие люди. Джекс говорил, что единственный шанс обрести счастливый конец – это уйти; что если она выпьет яд, то останется статуей навек. Но Эванджелина не могла поверить в это. Она знала, что у ее истории может быть безмерное множество концовок, и ее вера в это не изменилась.

Ее ждал счастливый конец.

Колокольчик, подвешенный над дверью книжной лавки, звякнул. Дверь еще даже не открылась, но колокольчик, видимо, почувствовал, что входит кто-то особенный, и потому подал знак немного раньше.

Эванджелина затаила дыхание, надеясь, что войдет Люк. Ей хотелось бы избавиться от этой привычки. Но та надежда, благодаря которой Эванджелина продолжала верить, что ее ждет счастливый конец, и порождала мысли о том, что однажды Люк возвратится. Казалось совершенно неважным, сколько недель или месяцев минуло с тех пор. Всякий раз, когда звонил колокольчик книжной лавки, в ней теплилась надежда.

Она знала, что некоторые люди могут счесть ее излишне наивной, но невероятно трудно разлюбить кого-то, когда больше некого любить.

Эванджелина проворно спустилась по лестнице, на ступенях которой стояла, и поспешила мимо нескольких посетителей, изучавших ассортимент среди торговых проходов лавки. Последним человеком, вошедшим в дверь, оказался вовсе не Люк, но и этот визит оказался неожиданным.

Марисоль никогда не навещала Эванджелину в книжной лавке. Марисоль, по правде говоря, никогда не выходила из дома, она почти не покидала пределов своей комнаты, и потому сейчас ей было явно не по себе оттого, что она сделала и то и другое в один день. С каждым шагом она все сильнее сжимала перчатки в руках.

Учитывая, что книжная лавка была своего рода местом тайным, снаружи она выглядела весьма непривлекательно. Лишь неприметная дверь с ручкой, которая, казалось, вот-вот отвалится. И все же, переступив порог, можно было почувствовать некую магию. Атмосферу той самой магии создавал сумеречный свет, разбавленный сиянием множества свечей, бумажная пыль, витающая в воздухе, и бесконечные ряды необыкновенных книг на покосившихся полках. Эванджелина с трепетом относилась к этому, но Марисоль пробиралась меж стеллажами так, словно все они в одночасье могли рухнуть прямо на нее.