Но, положив начало объединению Германии созданием таможенного союза, Фридрих Вильгельм III во всех других отношениях замыкается в узких рамках чисто прусской политики и как бы совершенно отказывается от общегерманских задач. Венский конгресс снова сделал Пруссию первоклассной державой, отдав ей Познань, часть Саксонии, Шведскую Померанию, часть Вестфальского королевства, Кельн, Бонн, Трир, часть территории на правом берегу Рейна. Снова у нее оказались большие владения на запад от Эльбы, снова к ней вернулась часть ее прежних польских владений. Но условия, в которые Венский конгресс поставил Пруссию, совершенно отнимали у нее возможность в ближайшем будущем решить объединительные задачи: по-прежнему она была разделена на две части, разрезанные Ганновером: рейнские провинции и Вестфалия — на западе, и так называемые старые прусские области с Познанью — на востоке. К тому же земли по Рейну представляли для нее довольно опасное приобретение: там жили католики, притом находившиеся уже одно время под управлением французов и имевшие возможность оценить превосходство наполеоновского кодекса над прусскими законами. В начале XIX в. они тянулись к Франции и были плохими прусскими патриотами. В силу такого положения Пруссии прежде, чем взяться за объединение Германии, надо было еще самой добиться внутреннего объединения, уничтожить чересполосицу внутри себя самой и привязать рейнских католиков к основному ядру своих владений прочными узами. Но для этого требовалась очень энергичная политика; ддя этого надо было начать новую эру завоеваний, потому что без присоединения Ганновера и других владений между Рейном и Эльбой Пруссия все-таки оставалась еще недостаточно сплоченной и неготовой к тому, чтобы стать ферментом германского объединения. Фридрих Вильгельм III по своей нерешительности и слабости воли совершенно не подходил для такого рода деятельности. После бурной эпохи освободительных войн он хотел только покоя и ставил себе в большую заслугу, что все последние десятилетия его царствования Пруссия наслаждалась миром. Он охотно передал Австрии председательство в союзном сейме Германского союза, состоявшем из представителей правительств 38 германских государств и Никогда не пытался ни оживить это мертвое, созданное дипломатами Венского конгресса учреждение, ни отстоять Пруссии руководящую роль в нем. Покорно следуя за реакционной политикой Меттерниха, он оттолкнул от себя либеральные и конституционные государства Южной Германии и те три саксонских герцогства на севере, которые — единственные из всех северогерманских княжеств — получили конституцию в начале XIX в.; он даже внушил им боязнь к самой идее германского единства, ибо от объединения Германии под главенством тогдашней Пруссии или другой возможной объединительницы — Австрии они не ожидали для себя ничего хорошего. Вследствие такой политики Фридриха Вильгельма III во второй половине его царствования Германия, несмотря на зарождение идеи таможенного союза, стояла гораздо дальше от объединения, чем в годы освободительных войн, когда Пруссия выступала в роли инициатора в борьбе против Наполеона и сосредоточивала надежды всех активных сил немецкого народа.

Фридрих Вильгельм III умер в 1840 г., и на престол вступил его сын Фридрих Вильгельм IV. В момент вступления на престол ему было уже 45 лет, но в его характере было много черт, присущих еще совершенно молодым людям. Он был по-юношески экспансивен, не умел обдумывать свои слова и поступки и всегда вносил в свои действия какую-то странную неустойчивость и торопливость. Из всех прусских государей, царствовавших в XVII–XIX столетиях, он в наименьшей степени обладал чувством действительности и реальным смыслом. В противоположность «великому курфюрсту» и Фридриху II, его идеал был не в будущем, а в прошлом, — в туманных далях средневековья, в романтических временах Оттонов и Барбароссы. Природа не отказала ему в талантах — он умел прекрасно говорить, был хорошо образован, любил общество ученых и поэтов, обладал подвижной натурой; при этом он совершенно не ценил те устои, на которых выросла политика его предшественников — армейскую выправку, бюрократическую аккуратность и исполнительность и коммерческую деловитость. В писателях и музыкантах он видел родственные себе натуры, и беседе с ними он часто предпочитал общество генералов и министров. Поэтому прусское общество возлагало на него большие надежды; но уже очень скоро обнаружилось, что король-романтик не способен ни на какую реформаторскую деятельность, тем более в либеральном и демократическом духе. Его голова была забита мистическими бреднями о том, что король — посланник небес для своего народа и непосредственный выразитель божественной воли; всякое проявление оппозиционного настроения он рассматривал как личную обиду, а в требовании конституции видел недоверие к божественной миссии королей и оскорбление их священного сана. Он вступил на престол в то время, когда прусское общество начинало пробуждаться от своего тридцатилетнего сна, когда оно снова начинало предъявлять к уплате все свои старые и некоторые новые счета; ясность разума и твердость воли были для короля в такое время особенно важны, но именно этими свойствами король и был обделен; романтическая фантастика совершенно затмила его разум и лишила его действия всякого здравого смысла. В результате он оказался одним из самых непопулярных монархов Пруссии, хотя в некоторых отношениях по личным качествам он был не ниже, а выше многих из своих предшественников. Сбитый с толку стремительным ходом событий, чувствуя гнет народной ненависти, он в конце концов потерял остатки душевного равновесия и кончил настоящим умопомешательством, уступив фактическое и формальное управление страной брату Вильгельму за четыре года до своей смерти (1861 г.).

Начало царствования Фридриха Вильгельма IV было как будто бы либеральным. Политические преступники получили амнистию. Для печати наступили более мягкие времена; толстые книги были совершенно освобождены от цензуры; в Берлине был учрежден высший цензурный комитет, куда могли жаловаться недовольные строгостью местной цензуры издатели и писатели. Но уже очень скоро выяснилось, что король совсем не склонен пойти за обществом в его главном требовании — введении в Пруссии конституционного образа правления. Когда областной ландтаг в Кенигсберге напомнил королю о конституционном обещании, данном когда-то его отцом, король ответил туманными обещаниями развивать принцип провинциального представительства, совершенно оставив в стороне принцип национального представительства. Во время коронации в Берлине король уже более определенно заявил, что никаких гарантий относительно будущего он не может дать и что отчетом в своем правлении он обязан одному Господу Богу, от Которого он получил корону. Раз вступив на путь борьбы против общественных желаний, король уже не мог остановиться. Общество не успокоилось после отказа короля ввести конституцию; появились брошюры, в которых на разные лады варьировалась мысль о необходимости конституции для Пруссии. Король ответил на это приказом отдавать смелых публицистов под суд. Но так как судьи не в достаточной степени были проникнуты идеей единения с администрацией и часто оправдывали авторов политических брошюр и статей, то был издан новый закон (от 29 марта 1844 г.), устанавливавший судебную и дисциплинарную ответственность должностных лиц за поступки, хотя и не противоречащие закону, но признанные их начальством неудобными. Писатели и печать стали подвергаться не только судебным, но и административным гонениям. Поэт Гервег был выслан из Пруссии, «Рейнская газета» — орган тогдашнего прогрессивного бюргерства, в которой сотрудничали К. Маркс, Макс Штирнер, Гейне и др., — была запрещена. Вновь назначенный министр народного просвещения Эйхгорн старался проводить не только в средней, но даже и в высшей школе идеи чинопочитания и пиэтического мракобесия; некоторые профессора были лишены своих кафедр.