Изба не ответила, но Казимиру отчего-то показалось, что та очень внимательно прислушалась к последним словам, словно затаив дыхание, если бы, конечно, она могла дышать. Вскоре, ведун уже тихонько посапывал, свернувшись калачиком, обхватив колени руками. Он очень вымотался, но оно того стоило, и теперь мирно и спокойно спал. В наступившей тишине было слышно лишь как в печи вспыхнуло робкое пламя, пощёлкивая полешками, и скоро живительное тепло наполнило комнату. Оконные ставни тихонько и бережно прикрылись, будто боясь нарушить покой уставшего человека.

Казимиру снилась огромная пещера, хотя назвать подобное место пещерой, язык не поворачивался. Чёрный провал в земле казался настолько бездонным и мрачным, что он не мог вести никуда, кроме как на тот свет. Ведун ступал босыми, сбитыми в кровь ногами, то и дело шипя от боли — голые камни были горячими, словно их только вынули из костра. Стены и потолок покрывала гарь. Приглядевшись, ведун заметил на стенах незнакомые символы, выбитые прямо в скальной породе — три черты сходились в одну, внутри замкнутого круга. Что-то неотвратимо толкнуло его, протянуть руку и коснуться загадочного символа. Едва ладонь легла поверх рисунка, тот вспыхнул, зардевшись алым огнём. Линии ожили, придя в движение, они начали извиваться, напоминая клубок змей. Казимир от неожиданности отдёрнул руку, как вдруг почувствовал боль. Повернув к себе ладонь, он увидел свежий ожог, который очень быстро заживал. Мгновение-другое спустя, жжение ослабло и глазам предстал белёсый шрам — круг, внутри которого три линии сходились в одну точку в самом низу.

В отдалении, там, куда тянулся мрачный и бесконечный туннель, раздался утробный рёв. Казимир инстинктивно втянул голову в плечи. Лицо обдало жаром, а ноги непроизвольно подкосились. Он даже облокотился на стену, чтобы не упасть, — колени предательски тряслись, норовя уронить полнящееся страхом неизвестности тело. Рёв повторился, но на этот раз ведун уже ждал его, внимательно вслушиваясь. Голос был низким и приглушённым, словно существо, его издавшее, находилось за непроницаемой преградой. Казимир отчего-то не сомневался, что это живое существо. Он знал, что, порой, пещеры, болота и даже леса могут издавать весьма необычные звуки, но это… не походило ни на что на свете.

Он брёл впотьмах, боязливо втягивая шею, каждый раз, когда вновь звучал могучий и тяжёлый рёв. Трепеща, словно колосок на ветру, Казимир безвольно шагал вперёд, не зная куда и зачем. Ничто хорошее там ждать не могло. Зачем он тогда туда идёт? Дышать стало тяжело, воздух был наполнен дымом и обжигал лёгкие. Ведун то и дело заходился мучительным кашлем, от которого всё нутро выворачивало наружу. Стены пещеры стали почти не различимы от сажи и копоти. Смахнув пот со лба, Казимир уставился на свою руку — та была черна, как ночь. Когда начало казаться, что он вот-вот упадёт замертво, от уже ставшего нестерпимым жара и задымления, проход расширился.

Глаза слезились от едкой гари, и ведун уже давно перемещался наощупь. Подслеповато шаря ладонями, он вдруг нащупал идеально гладкую поверхность. Базальт отшлифованный так, что не найдёшь и мельчайшей щербинки, был тёплым и слегка вибрировал. Казимир понял, что пришёл. Поднявшись на ноги, он смахнул кулаками сажу с век и открыл глаза. Ведун стоял посреди колоссальных размеров зала, подёрнутого сумрачными тенями, пляшущими на стенах. Безупречно гладкая поверхность пола была усыпана отбрасывающими мириады сверкающих огней самоцветами, вычурными искусно отделанными мечами, секирами, молотами и копьями. Наполненные золотом и серебром сундуки ломились от богатств, кои горами, искрящегося в пламенных сполохах металла, поблёскивали во тьме. Прямо в каменные стены были вбиты держатели для факелов, которых здесь пылала не одна сотня! И всё-таки света недоставало… Посреди этого великолепия губительных сокровищ таилось что-то ещё.

Казимир пытался разглядеть спящее нечто, но голова безвольно опускалась, прижимая подбородок к груди, всякий раз, как он силился поднять взор. То, что спало в центре зала, даже сквозь дрёму вселяло ужас, заставляя тело непрошенного гостя содрогаться от животного страха, лишая рассудка и воли. Оно было чернее самой чёрной бездны и, казалось, вытягивало свет факелов, подчиняя себе даже непокорное пламя. Тот рёв, что слышался от самого входа в пещеру, оказался лишь дыханием богоподобного существа, властителя этого места. Ведун вдруг отчётливо понял, что должен бежать. Здесь нельзя находиться ни ему, ни кому бы то ни было из смертных! Прямо сейчас, не медля и мгновения, бежать! Прочь! Прочь, не оглядываясь!

Он развернулся, но ноги отказывались подчиняться. С огромным трудом Казимир сделал неуверенный шаг, едва не упав от натуги. Следующий шаг дался ещё труднее. Ведун уже поднял ногу для третьего, как вдруг за спиной послышался шелест, скребущегося по камню металла. Сердце испуганно замерло, юркнуло в пятки, дыхание прервалось. Казимир так и застыл, недонеся ногу до пола. Затылок опалило таким жаром, что вспыхнули волосы. От неожиданности ведун вскрикнул, сбивая пламя. Оступившись, он упал навзничь и уставился перед собой. На Казимира смотрели шесть янтарных глаз со змеиными зрачками. В клубящемся дымном мареве угадывались смутные очертания чешуйчатого тела, покрытого ловящими блики пламени стальными пластинами. Мрачное и жестокое нечто смотрело на ведуна, заглядывая в саму душу. Это невозможно было вынести, Казимир едва не лишился чувств. Лёжа, будто парализованный, он не находил сил даже на то, чтобы закрыть лицо руками.

Знак из трёх линий в кругу, что остался на ладони, вспыхнул, заставив скорчиться от немыслимой боли. Казимир задрожал, чувствуя, как его плоть рвётся, и не в силах терпеть, закричал. Слёзы заливали щёки, но тотчас высыхали от жара. Ноги бессильно стучали по полу, а грудь ходила ходуном. Казалось, ещё миг этой муки и сердце остановится на веки… Янтарные глаза спокойно наблюдали за агонией смертного, как вдруг в голове ведуна зазвучал холодный и твёрдый голос, склонившегося над ним существа. Казимир не понимал, кто перед ним, и отчего он слышит неизвестный голос в своей голове, но тотчас уловил главное, — говоривший привык безраздельно властвовать, повелевать и принуждать.

— Как ты посмел смотреть на меня? Он осмелился!Он осмелился!

Голос звучал так, словно говорил не один, а трое. Они были очень похожи, как братья, но в то же время отличались.

— Я не смотрел… — прошептал Казимир, и неожиданно для самого себя тихо добавил в конце, — повелитель.

— Ты заплатишь сполна за свою дерзость, ничтожный рус. Приведи мне людей!Много людей! — взревел голос.

Ведун сжался, зажмурившись так, словно надеялся никогда больше не открыть глаза. Его голос, заикающийся и будто чужой, жалобно пролепетал:

— Скольких я должен привести, повелитель?

— Больше, — прозвучал мрачный ответ. Ведуну почудилось, что он слышит лёгкий смешок, повторяющийся эхом, хотя вряд ли обладатель голоса вообще когда-то смеялся.

Утро выдалось солнечным и тёплым. Ещё вчера казалось, что зима вот-вот заявит свои права, но едва Казимир очнулся ото сна, он почувствовал на щеке ласковый луч солнца. Ставни были раскрыты настежь, и комнату заполнял приятный аромат свежести. От печи аппетитно тянуло жаренным мясом, и ведун тотчас ощутил, как заурчало в животе. Когда последний раз удавалось поесть уж и не упомнить.

— Стоян, доброе утро! — весело сказал Казимир, зевая. — А чем это у нас так вкусно пахнет?

— И тебе не хворать, — проскрипела изба. — Тут это… рябчик на печную трубу уселся.

— Как удачно, — хохотнул ведун, натягивая лапти. — И что вниз упал?

— Вот, что значит ведун! Всё-то ты знаешь! Пожалуй к столу, коли так.

Казимир вооружился прихваткой и извлёк из печи один из немногих уцелевших глиняных горшков, ставя его на стол. Едва подняв крышечку, он сглотнул слюну. Мгновение колеблясь, ведун набросился на еду и принялся с чавканьем жевать, то и дело прихлёбывая горячий бульон. Казимир не стал ничего говорить вслух, но нельзя было не отметить разительные перемены в поведении избы. Стоян словно воспрял духом. Он поверил в ведуна и его силу, превращаясь из сварливой коряги в добродушного домового. Конечно, не стоило надеяться на то, что так будет всегда. Духи, хоть лесные, хоть домовые, а особливо те, что зачарованы, всё-таки не люди. Переменчивость их настроений, порой скоротечнее ветра. Хотя это была маленькая, но важная победа.