Казимир вышел от воеводы ни сколь не разбогатевшим, но всё-таки живым и свободным, что тоже немало. Ратибор настаивал на том, что выделит для ведуна повозку с провожатым, но тот только отмахивался.

«Так дойду, — решил он, едва разговор зашёл о возвращении к дому. — Ежели теперь это мой край, надобно его узнать получше».

Миновав арку врат, Казимир долго шёл не оглядываясь, чтобы затем, отойдя подальше, вновь прочувствовать тот чудный миг — увидать статный град Белозерск издалека. Высокие башенки с тёмными провалами глаз-бойниц молчаливо смотрели ему вслед. Едва различимые щиты красовались над воротами, приветствуя и провожая путников.

«Интересно, на кого они пойдут? — рассуждал Казимир, бредя по дороге. — И что за срочность? Ратибора явно подняли с постели спозаранку… Похоже, он побывал у самого кнеса».

Приближался лес, укромные объятия которого, уже вот-вот должны были принять одинокого скитальца. Бросив последний взгляд на высокий вал и городскую стену, ведун невольно вспомнил Златомира. Казимир так и не зашёл к нему, после того, как старатель отвёл его в лес, а потом бежал, увидав чудовищного Шишигу. Стоило ли с ним объясниться? Ведун решил, что нет, но теперь сомневался. Одинокий всеми покинутый мужик упивался кислой брагой, трясясь от страха, вновь и вновь вспоминая пережитый ужас. Сколько ещё таких уставших душ ожидают встречи с близкими, не чая того при жизни? На душе стало чёрство и тоскливо.

Когда опустилась ночь, ведун трижды пожалел, что не остался ещё на день в Белозерске. Пришедшее по утру желание бежать, как можно дальше, нынче уже не казалось оправданным. Склизкая серая хандра запустила цепкие когтистые лапы в сердце Казимира. Разведённый костёр не грел, словно языки пламени были призрачными неощутимыми тенями. Скудный паёк, собранный ему в дорогу Васильком, не возбуждал аппетита, комок в горло не лез. Ведун не мог взять в толк, отчего ему так плохо? Решение сохранить случившееся на болоте в тайне не было вынужденным, Казимир действительно верил в то, что делает лучше для всех… Но что тогда не давало покоя, будоража рассудок, как назойливый комар?

Покопавшись в себе, Казимир всё-таки понял. В памяти ослепительной вспышкой молнии восстали изумлённые глаза Марфы, которую он предал. Но предавал ли? Спасённая жизнь была же им и отнята. Фантом из закрывшейся до срока памяти стоял словно живой, немым укором. Костяной кинжал проклятой ведьмы снова и снова пронзал тело Марфы, забирая надежду и свет этих изумлённых глаз. Первая и единственная жизнь, которую он отнял. То, что происходило потом, словно провидение судьбы, гнало ведуна прочь от места, где случилось кровавое подношение. Его преследовали, а он бежал, отринув всё. Но теперь… когда над миром вновь разливалась тьма, а Златомир безутешно топил своё горе на дне бочонка с хмельной бормотухой... Казимир всё вспомнил, и сердечная рана закровоточила с утроенной силой. Можно сотни и тысячи раз убеждать себя в том, что цена одной жизни ничто в сравнении со спасением многих, но бремя до конца своих дней вспоминать эти глаза, будет лежат лишь на нём одном.

Подкинув побольше веток в потрескивающий костерок, ведун завернулся в плащ и попытался уснуть. Растревоженный разум послушно угас, подчиняясь усталости после вчерашнего бдения на ели посреди болота. Веки опустились, и тьма, царившая вокруг, мягко нырнула в его душу.

Бушующий ветер яростно раскачивал травяное море, раскинувшееся покуда хватало глаз. Стебли высоких колосьев волнами трепетали, вздрагивая с каждым новым порывом. Небо застилали низкие и тёмные облака, но дождь всё не начинался в преддверье грозовой бури. Клубящиеся угольно-чёрные тучи двигались так быстро, словно их гнал незримый наездник. Казимир заслонился рукой, ветер швырял в лицо пыль, от которой жгло в глазах. Проведя по щеке, он заметил, что ладонь окрасилась в чёрный…

«Это не пыль, — догадался он, растирая на пальцах песчинки. — Сажа».

Новый порыв ветра был столь силён, что чуть не опрокинул ведуна навзничь. В отдалении нарастающим воем громыхал приближающийся ураган. Ослепительная вспышка осветила окрестности, и тогда он разглядел… вдалеке стеной бушевало пламя. Казалось, что огненная преграда высотой способна дотянуться до небес! Она двигалась безучастно и неотвратимо, пожирая всё, что встречалось на пути. Мягкие и сочные, полнящиеся жизнью стебли трав стремительно чахли, превращаясь в солому, которая вспыхивала, в мгновение ока превращаясь в прах, уносимый ревущим ветром. Казимир вздрогнул.

«Нужно бежать! — кричало сознание. — Сейчас же! Прочь! Времени нет!».

Ноги застыли, как вкопанные, и шагу не сделать. Сердце же не хотело поверить, крича, что не сдастся! Бешено стуча и разгоняя кровь в жилах, оно пробуждало одурманенный разум.

«Бежать! Сейчас же! Скорее! Очнись!».

Ведун с трудом развернулся, оставив пламя за спиной и… упёрся взглядом в незнакомку. Она была молода, едва ли четырнадцать, может пятнадцать лет. Узкие миндалевидные глаза смотрели строго и без страха. Карие, такие глубокие и сильные… Широкое лицо, чуть приплюснутый нос, тонкие губы, из-под которых торчат два ряда белоснежных зубов. Тёмные волосы подобраны тонкими цветными лентами, к которым привязаны монеты, трепещущие на ветру и отбрасывающие блики, бушующего за спиной ведуна пламени. Её по-детски крошечный заострённый подбородок утопал в пышном меховом воротнике из шкуры лисы.

— Беги прочь, — хотел было вымолвить ведун, но от сухости во рту, язык прилипал к нёбу. — Спасайся, там огонь! — вновь попытался сказать Казимир, но из глотки вырвался лишь приглушённый хрип.

Вдруг его поразила довольно странная и неспокойная мысль.

«Кто она такая? Почему застыла позади меня? А может всё наоборот? Ведь прямо сейчас стена пламени наступает за моей спиной? Может пламени вовсе нет или… пламя это и есть я?».

Раскат грома грянул после очередной ослепительной вспышки, заставив людей втянуть головы в плечи. Девушка нервно озиралась, словно ища защиты. Казимир протянул руку, коснувшись её. Он снова хотел что-то сказать… что-то ободрительное, но та отшатнулась, неловко сделав шаг назад и упала на спину. С ужасом глядя на подступающего ведуна, который всё ещё тянул к ней руку, она закричала. Зрачки бедняжки расширились от страха! Её пронзительный вопль врезался в уши, и снова глянул гром… Ливень стеганул, словно плеть, бесчисленными ударами проливая капли, изрыгнутые мрачными чернильными тучами.

«Что за бесовщина?» — мысли возникали в сознании ведуна медленно, словно, он с трудом передвигал ноги, увязающие в болотной топи.

Капли дождя были алыми, будто кровоточили сами небеса! Крик девушки оборвался… Она промокнула ладонями лицо… Уставилась на руки, затем на ведуна… А потом резко встала, шагнув навстречу к нему, неотрывно глядя глаза в глаза.

Дорога обратно к дому заняла больше времени, чем до Белозерска, но Казимир преодолел её шутя. После затяжного сидения на одном месте, растрясти тело, провалявшееся всю зиму у печи, сошло за радость. Когда на горизонте показался, ставший столь мил сердцу, островок посреди реки, ведун невольно улыбнулся. Из-за деревьев струилась тоненькая струйка дыма.

«Учуял, значит, — хмыкнул ведун про себя. — Встречает!».

Однако едва его нога ступила на землю, послышалось скрипучее и сварливое бормотание.

— Всё ходит и ходит куда-то, а я тут, значит, торчи! — ругался Стоян, разговаривая как бы с самим собой. — Можно подумать, я ему жена очаг поддерживать, да с чужедальних земель ждать.

— Я всё гадаю, чего же мы с тобой сделать-то забыли? Ещё с зимы… не припоминал, а тут на тебе, осенило! — вместо приветствия бросил Казимир. — Мы ж засов для ставней так и не повесили.

— Какой ещё засов? — полыхнула от возмущения изба, закачавшись из стороны в сторону. — Зима кончилась! Какой тебе ещё засов подавай?!

— Ну, знаешь ли, готовь сани с лета, как говорится… — невозмутимо ответил ведун.