— Перестать смотреть на меня так, как будто смирилась с тем, что случится, — Виктор закуривает сигарету. — Мне просто нравится приходить сюда и размышлять. Выглядишь так, как будто тебе тоже нужно немного тишины.

Он передает мне сигарету, и я зажимаю ее между двумя пальцами с выкрашенными в красный цвет ногтями.

— Что сподвигло тебя начать встречаться с Дональдом Ашером? — интересуется Вик, я корчусь от вопроса, заданного прямо в лоб. — Он не похож на того, кто мог бы быть в твоем вкусе.

— Он богат, своего рода билет из Южного Прескотта. Разве не ясно? — говорю я, заметив, что Вик вновь смотрит на меня тем взглядом, который говорит о том, что пусть мы только начали, с моим дерьмом он уже покончил.

— Не надо так со мной. Ты играешь всеми, кто есть в твоей жизни. Чего тебе терять со мной? — Вик заливается смехом, звук какой-то избитый и отдаёт горечью. — Нечего, блять, — тихо добавляет он и отводит глаза к закату.

Отворачиваюсь и тоже смотрю на небо, а Вик зажигает уже вторую сигарету. Какое-то время мы так и сидим, вместе покуривая сигарету. Никакие рекламы, призывающие бросить курить, не смогут изменить мою жизнь или забрать боль. Что плохого в том, что я хочу получить немного удовольствия? Я не мешаю другим людям есть гамбургеры, которые забивают поры и влияют на газы категории 6, а он, кстати, отправляет воздух похуже моего табачного дыма. Ущерб одинаковый. Рак уже не кажется чем-то страшным, когда ты не знаешь, протянешь ли до своих двадцати.

— Ты привёл меня сюда, чтобы подумать? — недоумеваю я, и он опять начинает смеяться, качая головой, как будто уже устал от меня. Он проводит пальцами по черно-фиолетовым волосам и поворачивается ко мне всем телом, его взгляд был таким открытым и прямым, что я не была уверена, что долго смогу его выдерживать. Этот мужчина, да он целиком состоит из секретов, при этом смотрит на меня, словно он просто открытая книга.

Что прикажете с ним делать?

— Ради чего еще? Думаешь, я привел тебя сюда, чтобы трахнуть?

— Да ты читаешь мои мысли, — огрызаюсь я, поднимая сигарету в радостном жесте.

Взгляд, которым он меня окидывает обжигает.

— Думаешь, если бы я хотел тебя трахнуть, то не сделал бы этого раньше? — я напрягаюсь, когда он придвинулся ближе, его палец очертил край моей куртки. — Ты принадлежишь нам, Бернадетт. Ты — девушка Хавок. У меня нет причин для того, чтобы ехать сорок пять минут лишь для того, чтобы поиметь тебя.

Я стискиваюсь зубы, и я выбрасываю сигарету через край, не волнуясь о том, что я, возможно, учинила лесной пожар. Какая к черту разница? Я хочу, чтобы вся моя жизнь сгорела.

— Меня тошнит от ожидания, я лишь хочу покончить с этим.

— Нет, — Вик меняется, словно по щелчку пальцев, темнота наполняет его с ног до головы, одно это слово сочится злостью. — Ты не сможешь просто покончить с этим.

Поворачиваю к нему лицо и натыкаюсь на его взгляд. На необъяснимый, похож на загадку, к которой невозможно подобрать решение.

— Нет. Так между нами не будет, Бернадетт Блэкбёр, — еще один шаг ко мне, и вот его огромная татуированная рука обхватывает мое лицо.

Его запах одурманивает меня. Янтарь и мускус заставляют меня засомневаться в верности собственного тела. Так было всегда: я против своего тела. Это идиотское тело, которое всегда приносили мне только боль. Почему так больно ненавидеть саму себя?

— Тогда как же будет? — я внезапно осознаю, что уже какое-то время пытаюсь сдержать слёзы. Я никогда не хотела быть красивой, это стало проклятьем, наложенным на меня. Мне так много пришлось пережить, что я подумала, а почему бы и нет? Почему бы не накрасить ресницы с губами, чуть-чуть подрумянить щеки? Почему нет, почему бы и нет, почему?

Монстры в любом случае объявятся и плевать они хотели, будешь ты в короткой юбке или штанах. Рыдание застревает где-то у меня в горле, прерывается и утихает, когда Вик поднимает подбородок к своему лицу, склоняется надо мной. Глаза его никогда не были такими тёмными, а рот скривился косой чертой.

— Ты будешь любить каждый момент, Бернадетт. Мы нужны друг другу — ты и я.

— Откуда ты знаешь? — голос звучит сухо и разбито. Прямо как его. Он тоже сломлен. Может поэтому он думает, что мы нуждаемся друг в друге?

Ухмылка, которой он одаривает меня, дерзкая и вполне понятная — Виктор знает, что со мной делает, знает, какая я мокрая, как плотно сжимается мое тело, жаждая его прикосновений.

— Мне нужно способ, который поможет выпускать наружу демонов, а тебе нужно научиться противостоять им, — он поглаживает заднюю часть моей шеи рукой и пробует меня. Это сразу и больше и меньше простого поцелуя.

Руки сжимаются в кулаки на груди Вика, облаченной в черную майку, и вся кровь из тела резко приливает к голове, и у меня кружится голова. Поцелуи Виктора похожи на изысканные пытки, момент, оторванный от времени, моей жизни. Это причиняет боль и заводит одновременно.

Я предложила свое тело за возможность нанести ответный удар.

Я не ожидала получить чего-то еще, но ощущение того, что я получаю куда побольше не покидает меня. Больше, куда больше.

Его язык берет контроль над всем, оставляя за собой лишь пульсирующую боль, заставляющую желать большего. Жар разлился между нашими губами, и я выгибаю спину навстречу его телу. Это длится всего пару секунд, но с таким успехом, может продолжаться целую вечность, и я понятия не имею, как бы справилась.

Внезапно Вик отпускает меня, и я натыкаюсь спиной на твердую поверхность. Я не собиралась этого делать, оно просто произошло. Кажется, я не способна различить свое дыхание, или где стоят мои ноги. Поднимая глаза, натыкаюсь на его, черные, как обсидиан, как ночное небо, пустующее без звёзд. Он смотрит на меня с таким холодным, настроенным вести дела взглядом, что это моментально заставляет забыть о страсти, бушующей только что.

— Сегодня вечером произойдет что-то плохое Бернадетт. Ты же это понимаешь?

— Понимаю, — отвечаю я, и Вик кивает, оглядываясь в сторону заросшей парковки, ведущей к городу. Он смеется, и наружу вырывается дерьмовенький смех, обещающий выполнить угрозу. То, что он действительно собирается осуществить свои планы, и делает его таким страшным.

— А теперь пойдем и хорошенько надерем зад каким-то ботанам.

Он уходит, оставляя мне единственный выбор — следовать за ним. Он привык, когда люди следуют за ним по щелчку пальцев. Даже стремные до усрачки говнюки вроде Хаэля и Оскара делают то, что скажет Вик.

Но мне он кажется самым мягким из Хавок.

Но все же, тот смех предсказывает какое-то страшное дерьмо, разве нет? А Виктор Чаннинг, блять, полон его.

Подготовительная Академия ОАК Велли находится в двух часах езды от города, с именными воротами, охраной и видеонаблюдением. Как мы собираемся пробраться в кампус остаётся загадкой, не говоря уже о мести Дональду.

Я просто здесь стою, но полная боли волна все равно меня охватила, один взгляд на школу — и сработал спусковой крючок, должно быть, это посттравматический синдром. Какие там у него признаки? Избегать любых триггеров? Есть. Реакция тела на вышеупомянутые триггеры? Есть. Ночные кошмары? Есть.

— Как мы проникнем внутрь? — я притупляю боль всеми известными мне способами и дополнительно выполняю дыхательные упражнения. Отражать атаки собственных эмоций чем-то схоже с добровольным желанием вывернуть себя наизнанку, но это все равно лучше, чем плохо себя чувствовать или испугаться. Я выбираю это. Облизывая губы, изо всех стил стараюсь перенаправить это глупое онемение в ярость. Это единственное, что спасало меня все эти годы.

— Легко, — говорит Оскар, тыкая по экрану своего айпада. С каким-то пугающим грохотом генератор в охранной будке затихает, и свет гаснет. На улицу выходит чертыхающийся охранник, освещая все вокруг своим фонариком, не заметив шестерых детей, стоящих в тени позади него.