Чья-то тяжёлая рука опускается на моё плечо. Густой и горький запах дешёвого табака, от которого у его любителей мгновенно и навсегда желтеют зубы и кончики пальцев, окутывает меня. Мсье Хайгон весь такой: даже грязно-серые волосы приобрели оттенок пряной куркумы, пожелтели и склеры маленьких, всегда недовольных глаз.

Ну что ему от меня надо?! Я сделала всё, что велели, правда, времени потребовалось немало: сняла чехлы с кресел и стульев, перестелила бельё на постели Его Высочества, отскребла давно присохший воск с резных подсвечников, протёрла чугунную решётку... муторные заботы, на которые жаль тратить время и силы слугам постарше. Впрочем, грех жаловаться: из-за того, что Алисия так не вовремя подхватила лёгочную хворь, я и оказалась в покоях Его Высочества. Раньше я почти никогда не поднималась выше второго этажа, убирая комнаты слуг и низкостатусной аристократии, в изобилии мельтешившей в королевском замке.

Если Алисия не поправится в ближайшее время, а я хорошо покажу себя… Ох, нет, стыдно так думать, нельзя. На чужой беде счастья не сваришь — так меня мать учила.

— Мсье Хайгон, я уже всё... — заныла было я, и в этот момент почувствовала, как тоненькая струйка крови предательски побежала из носа — моё обычное недомогание. Рот тут же наполнился неприятным ржавым привкусом. Как же некстати!

Впрочем, Хайгона можно было не опасаться. Я торопливо вытащила платок из кармашка на платье, подставив ладонь, чтобы не испачкать корсажа.

— Умыться бы тебе, — недовольно буркнул старший. — А не то…

Я собиралась ответить, что непременно сделаю это, вот только уже у себя, как вдруг пронзительно, гулко, тревожно забубнили колокола.

— Мсье Хайгон...

Не говоря ни слова, старик сгрёб меня в охапку и потащил за собой. Я не сопротивлялась: на моей памяти это было второе Прибытие, со времени последнего прошло десять лет, я тогда ещё ребёнком совсем была. Так же тревожно зазвенели колокола, мать схватила меня за шиворот, затолкала в погреб и захлопнула крышку. А я, пока она волокла меня за собой, таращила глаза, пытаясь высмотреть хоть кусочек неба в окне, но ни одного Золотого так и не увидела.

Десять лет — достаточно большой срок, чтобы поверить: Золотые больше не побеспокоят нас никогда. Однако сейчас приходилось признать, что для "никогда" требуется срок куда больший.

— Что происходит? — осмелилась окликнуть старшего я. — Куда мы...

— В укрытие, — второй рукой Хайгон прихватил пробегавшую мимо раскрасневшуюся повариху Катину и изменил направление ее хаотичного бегства на противоположное. — Поторопись, Кнопка. Сама слышишь. Прибытие!

«Кнопка» — это моё прозвище от «конопатой», сократили для удобства. Вообще-то зовут меня Клэри, но с самого рождения всё моё лицо покрывают маленькие золотистые и серые пятнышки, словно кто-то небрежно набрызгал краски. Сколько слёз из-за своего рябого лица пролила я, как только стала понимать, что к чему! Но слёзы ничего не стирают, привыкла. И на "Кнопку" не обижаюсь. Так меня все здесь зовут, даже Хайгон.

Какая-то часть меня отчаянно хочет наружу. Увидеть громадных парящих в небе мистических существ, роняющих снопы чистого смертоносного пламени. Никто не знает, в чем причина пробуждения древних исполинов — кому придет в голову вести переговоры с источающими огонь монстрами! Кто-то видел в них крылатых ящеров, кто-то птиц, но правда состоит в том, что рассмотреть огненных невозможно, как стремительно приблизившееся солнце: глаза слепит.

Чем дальше, тем больше паникующих мы встречаем. Тяжелый гул колоколов звучит позади перепуганных всхлипываний и выкриков. Все бегут, но дай боги, хотя бы четверть понимает, куда.

На первом этаже королевского замка — столпотворение. Слуги вперемешку с господами мечутся, точно обезумевшие мыши в крысоловке. Кто-то догадался задёрнуть тяжёлые портьеры на высоких, в три моих роста, окнах — на всех, кроме одного. И через это самое окно видны редкие ослепительные вспышки. Крошечные.

Золотые ещё далеко.

Что останется в моём родном Ахлее, столице высокошпильной Льерии, после того, как они насытят свою жажду убийств и разрушений?

Увидев Хайгона, другие слуги чуть ли не бросаются на него, удивляюсь, как он на ногах-то смог удержаться. Но уже в следующий момент стенания, всхлипывания и бормотания стихают, как по волшебству, и, оборачиваясь вслед за остальными, я уже знаю, кого увижу.

Принц Алтерей оглядывает паникующую толпу, презрительно сощурив светлые глаза. Я, как и прочие, опускаю взгляд, склоняю голову. Я тружусь в замке всего год, устроиться удалось каким-то чудом, и за всё это время видела Его Высочество Алтерея бессчётное множество раз, каждый раз — о боги! — поражаясь тому, насколько прекрасным может быть телесная оболочка смертного создания.

Принц Алтерей, безусловно, ошеломительно прекрасен. Но это не мешает мне каждый раз, оказываясь вблизи него, замирать от невольного липкого и холодного страха, проползающего змеёй под одежду.

Сейчас он рассматривает своих разношёрстных подданных с привычной гримасой легкой брезгливости на лице. Но сквозь эту столь полюбившуюся ему маску проступает что-то ещё.

Почему он здесь, почему не прячется?

— Ваше Высочество! — склоняется Хайгон в низком поклоне, который ему уже давно не по годам. На месте принца, фактически правящего Льерией вместо своего хворого отца, отошедшего от мирских дел, но по закону всё ещё занимающего трон, я бы освободила верного слугу от необходимости лишний раз гнуть спину, демонстрируя верность и покорность.

Годы службы говорят громче гротескных жестов.

— Всем в укрытие! — величаво командует принц, как будто без него и до него эта мысль никому не пришла в голову. Но Хайгон, разумеется, не спорит, снова кланяется и открывает было рот — самом Алтерею не пристало отдавать приказы всем подряд, но принц внезапно делает шаг по направлению к нам и снисходительно цедит сквозь зубы:

— Кто это?

Его тонкий длинный палец с отполированным до блеска ногтем указывает на меня, но я до последнего не верю, что Его Высочество по какой-то причине обратило на меня внимание. И именно в этот момент очередная кровавая струйка устремляется к губам из моего многострадального носа, и я непочтительно зажимаю ладонью лицо.

— Кно… Клэри Пэйс, Ваше Высочество. Младшая горничная.

— Возраст?

— Восемнадцать лет.

— Семья?

— Сирота.

— Хорошо, — равнодушно кивает принц. — Девчонка пойдёт со мной.

Хайгону на мгновение изменяет его обычная величавая невозмутимость, дёргается кончик острого носа, но он не спрашивает, не возражает, не говорит ничего. Рука, всё ещё сжимающая моё плечо, сперва беспомощно опускается вдоль туловища, а потом старик слегка подталкивает меня в сторону принца.

— Иди.

И я иду, тоже ничего не говоря. Я не рабыня, рабство давно запрещено в Льерии, но будем смотреть на жизнь открытыми глазами: принц вправе сделать с бедной сиротой, не имеющей могущественных покровителей, всё, что угодно. Уложить в постель или задрать подол, не тратя времени на путь до спальни, вышвырнуть из замка пинком просто по причине дурного настроения, и ладно, если через дверь, а не в окно, обвинить в заговоре, не заботясь о доказательствах, и отправить прямиком к палачу…

Я стараюсь удерживать его высокую сильную фигуру в поле зрения и в то же время не смотреть слишком явно, что может быть сочтено дерзостью. Вокруг нас всё ещё паника и перепуганный люд, колокол не утихает, но перед принцем и, соответственно, мной, все расступаются. Мы выходим из дворца, и я на мгновение замираю, глядя на далёкие золотые вспышки в небе, будто огромные звёзды несутся к нам из космоса, становясь всё ближе и ближе.

Мы садимся в экипаж, запряжённый восьмёркой лошадей — я слышу тревожное фырканье и ржание, голоса встревоженных слуг: кучера, гайдуков, лакеев и прочих… невольно сжимаюсь в комок. Вблизи принц не кажется менее пугающим. Он абсолютно всамделишный: светлые пряди волос спускаются ниже плеч, серые пустые глаза, пухлые губы, тёмные ровные брови. Одна моя знакомая портниха говорила: таких боги рисовали пуховой кисточкой.