— Эйлер очень лестно отзывался о работах Ломоносова, — возразил Соболевский. — Но научное сообщество — это не один Эйлер.

— Вот, я тут набросал несколько формул, — сказал Саша.

И протянул учителю два листочка с выводом основного уравнения.

— Что вы об этом думаете?

Соболевский взял листочки, пробежал глазами и сел.

— Что-то не так? — поинтересовался Саша.

— Я никогда не слышал об ученом по имени Авогадро, хотя эксперименты такие были.

— По-моему, Авогадро, но, может быть, путаю.

— Абсолютная шкала температур существует, — заметил Соболевский. — Её предложил английский ученый Уильям Томсон несколько лет назад.

— А не лорд Кельвин? — предположил Саша.

— Я не слышал, чтобы он был лордом.

— Ну, может быть, я путаю. Ньютон, кажется был лордом и спал на заседаниях.

— Нет. Он был членом парламента, но палаты общин, а спал вряд ли, он был очень добросовестным человеком.

— А как с остальным? Все логично? — спросил Саша.

— По-моему, да. Но я хотел бы показать это кому-то более компетентному, чем я. Александр Александрович, это чудо какое-то: из пары простых предположений вы выводите все газовые законы.

— Конечно, показывайте.

26 февраля была суббота. Иногда по субботам проводили уроки, но по случаю дня рождения обошлось без них. Первым его поздравили Гогель с Володей, потом зашел Никса с Зиновьевым, а после завтрака принесли посылку от бабиньки.

Посылка представляла собой солидных размеров ящик примерно метра на метр в основании и полметра высотой.

Под верхней фанерой лежало письмо с бабушкиной печатью, а ниже нечто плоское и упакованное в бумагу.

Письмо было написано по-французски, но на таком уровне Саша уже понимал.

«Милый Саша! — писала бабинька. — Поздравляю тебя с четырнадцатилетием…»

Саша пробежал глазами многочисленные пожелания успехов, здоровья и всего на свете, и быстро перешел к сути.

«Непростую задачу ты мне задал, продолжала бабинька. — Художники, картины которых ты просил найти, оказались совсем юными и малоизвестными людьми, так что удивительно, откуда ты вообще о них знаешь. Но что-то мы с Варей нашли.

Во-первых, пейзаж Камиля Писсаро. Сей иудей немного старше остальных, и у него довольно много картин, но они весьма заурядны. «Две женщины беседуют у моря», которую ты найдешь в посылке, пожалуй, лучшее, что у него есть. Но все равно до нашего Айвазовского ему еще очень далеко.

Если ты хочешь больше его пейзажей, пиши. Можно купить хоть все, они весьма дешевы».

Саша даже не знал, что Писсаро еврей. Знал, что импрессионаст и один из представителей пуантилизма, но совершенно не задумывался о национальности автора.

Он освободил от бумаги первую картину. Пейзаж был нежным, туманным и экзотичным, беседующие женщины были чернокожими, и одна из них несла огромный сверток на голове. Хорошая работа, но совершенно классическая.

Сколько же это может стоить лет через пятьдесят? Писсаро, конечно, но ранний. Если и представляет ценность, то не художественную, а, скорее, историческую. Ладно, проверяется экспериментально.

И он вернулся к письму.

«Мы нашли работы Эдуарда Мане, — писала бабушка. — Их не очень много, и они ученические. К тому же такое впечатление, что автор ленится прописывать детали. Ну, что это за крупные неаккуратные мазки?

Я выбрала три на мой вкус: «Голова старой женщины», «Портрет мужчины» и «Мальчик с вишнями». По-моему, ничего особенного, но, как знаешь. Стоят они настолько смешных денег, что и упоминать об этом не стоит.

У Мане есть иллюстрации к Данте, я подумала, что они могут тебя заинтересовать, но меня они оставили совершенно равнодушной.

Надо их все-таки купить?»

Саша распаковал три следующих картины. Честно говоря, Мане он всегда ценил меньше остальных импрессионистов. Но портреты ему понравились, особенно «Голова старой женщины», действительно написанная крупными мазками. В героине было что-то от бабиньки.

И задорный мальчик с вишнями в красной круглой шапочке был совсем неплох.

И да, Мане уже был не вполне классическим.

«В Парижской богеме все друг друга знают, — писала Александра Федоровна, — так что Ренаура и Дега мы нашли, но они пока учатся в школе живописи, и все их работы либо карандашные наброски, либо копии картин из Лувра. Не думаю, что тебе нужны копии.

Никаких следов ни Сезанна, ни Ван Гога мы не нашли совсем. Ты точно правильно написал фамилии?

А вот с Моне вышла забавная история. Мы с Варенькой уже отчаялись его найти, когда нам подсказали, что в Гавре есть популярный карикатурист с такой фамилией. Там все витрины единственного в городе художественного салона заставлены его работами по 20 франков за штуку.

Я поручила купить несколько рисунков поинтереснее. Карикатуры действительно забавные, но меня ждало разочарование. Дело в том, что они подписаны «O.Monet». Оскар или Оливье. А тебе же нужен Клод. Но я их все равно решила послать, думаю, они развеселят тебя.

Автору, между прочим, 18 лет, а карикатуры он продает с пятнадцати. Говорят, после нашей покупки, кто-то сказал ему, что рисунки купили по поручению русской вдовствующей императрицы. После чего юный паршивец тут же поднял цены на все свои работы. В пять раз.

Смешной мальчик! Что такое 100 франков!

Если тебе понравилось, я выкуплю остальные, несмотря на то, что он не Клод».

Карикатуры О.Моне и правда были забавны, исполнены мастерски и с фантазией. Например, один из героев был изображен в виде цветка, выросшего в горшке, а другой с крыльями, как у бабочки. Они напоминали чибиков из соцсетей будущего: огромные головы и маленькие тела.

Тот ли это Моне, Саша уверен не был.

Википедию бы сюда! Брат? Отец? Однофамилец?

Ладно! Золотые это карикатуры или ненамного дороже бумаги, на которой нарисованы, но все равно хороши. Путь лежат. Как только у него появится своя комната, он развесит их по стенам.

«Все-таки это невозможно, — отмечала бабинька, — ты не мог в Петербурге знать начинающих художников, которых и в Париже мало кто знает. А ведь мы только двоих не смогли найти.

Ты слышал их имена в твоих вещих снах? Они прославятся?»

Саша сел обдумывать ответ. Как бы ответить так, чтобы и бабушку не обмануть и не дать им с Варварой Нелидовой раньше времени взвинтить цены на будущих импрессионистов.

«Дорогая бабинька! — написал Саша. — Да, видел. Да, имеет смысл покупать их работы, только немного, потому что им еще далеко до расцвета творчества, так что лучше отложить основную закупку лет на пять-десять».

Вошел лакей доложил, что его хочет поздравить Елена Павловна.

— Пойдемте, Александр Александрович! — сказал Гогель.

Вид он имел заговорщический. Саша припомнил, что, когда он с увлечением рассматривал бабушкиных импрессионистов, Григорий Федорович о чем-то совещался за дверью с Зиновьевым.

Против ожиданий пошли не в сторону Дворцовой площади, а в противоположную: к Неве. Странно! Экипажи обычно подъезжали с Дворцовой.

В окнах, выходивших на Большой двор Зимнего, сияло лазурное почти весеннее небо.

Они спустились на первый этаж, и Саша, наконец понял, куда они идут: телеграфный коридор. Принцесса Свобода решила поздравить телеграммой? Тогда почему не передать её с лакеем?

На телеграфной станции ждали папа́ и мама́, а за ними стоял академик Якоби. Саша обнялся с родителями и пожал руку Борису Семеновичу.

— Я видел ваш вывод газовых законов из механики, Ваше Императорское Высочество, — сказал академик. — У Клаузиуса есть нечто похожее, но не настолько изящно!

— Спасибо! — поблагодарил Саша. — Без ошибок?

— Довольно грубо считать все скорости частиц одинаковыми, но это не ошибка, это именно приближение.

— Средние квадраты скоростей, — уточнил Саша.

— Я понял, — кивнул Борис Семенович. — Вам знакомы работы Клаузиуса?