Да, ну, впредь думай об этом дерьме тихо.

Я кивнул один раз, но еще мгновение не сводил с него глаз, прежде чем снова начать идти.

— Думаю, что союз с Ближним Востоком — это именно то, что нам нужно, — сказал Кармайкл, скорее мне, чем Хантингтону.

Конечно, он мог так думать. Женщины были товаром. Чувства были обязательствами, а брак был всего лишь очередной деловой сделкой. Я не был с ним полностью не согласен, за исключением тех случаев, когда дело касалось этого, ее.

Какое-то движение привлекло мое внимание краем глаза. Ну и хрен с ним. Здесь не было гор, но точно был гребаный лев. Я усмехнулся про себя и крепче сжал винтовку. Не приказав никому из нашей группы остановиться, я стоял неподвижно и наблюдал за величественным существом в ста ярдах от нас. Он лежал под деревом, облизывая лапы, как будто только что закончил хороший обед. Его золотистая грива сливалась с длинными, развевающимися травинками и шевелилась от дуновения ветерка.

Разумнее всего было бы продолжать движение. Льву не было до нас никакого дела. Но благодаря Хантингтону моя кровь бурлила в жилах, а благодаря Пирсу мне было что сказать отцу. Я практически слышал его слова в своей голове. Лев или антилопа?

Я не собирался бежать. У этого льва не было ни единого шанса.

Группа перестала идти, как только увидела, что привлекло мое внимание.

Папа наклонился к моему уху. — Знаю, что тебе не терпится, но это твой первый раз. Если ты промахнешься...

— Я не буду. — И бы не стал.

Он вздохнул и отошел, не сказав больше ни слова.

Я поднял винтовку. Мир сомкнулся вокруг моего прицела. Были только лев и я. Я затаил дыхание, сердце бешено колотилось. Прохладный металл спускового крючка был как тонкий пульс на пальце, как спасательный круг под моим контролем. Приклад ружья упирался мне в плечо. Я жил ради этого ощущения, ради кайфа власти и это было высшей точкой. Закрыл один глаз, наводя прицел на пятисотфунтового прирожденного убийцу. Отец был прав. Одно неверное движение, и это животное без колебаний вырвет нашу плоть из наших костей.

Не мог знать точно, но я был уверен, что в этот момент никто больше не дышал, даже Вексли, проводник, которого мы наняли, чтобы сопровождать нас на охоте. Мир был неподвижен, тих, захваченный предвкушением того, кто окажется на вершине пищевой цепочки.

Три.

Два.

Один.

Я прицелился и нажал на спусковой крючок.

Лев вскочил, как только пуля попала в него. Его громовой рев эхом разнесся по открытой земле, он кружился по кругу, а затем снова зарычал.

Черт, — крикнул Пирс. — Ты промахнулся.

Только я не промахнулся. Я ударил его именно туда, куда и собирался — в переднюю ногу, и всегда старался учиться на чужих ошибках. Я знал, что не существует такой вещи, как убийство одним выстрелом, не здесь, не для новичка вроде меня. И я не собирался позволить этому льву броситься на нас, как это сделал буйвол. Такому зверю понадобилось бы всего четыре секунды, чтобы преодолеть расстояние в сто ярдов между нами.

Не обращая внимания на проклятия позади, я снова поднес палец к спусковому крючку.

Лев перестал кружиться и наконец заметил нас. Его пасть широко раскрылась с очередным ревом, обнажив острые как бритва зубы и заставив воздух вокруг вибрировать.

Я оглянулся на него и улыбнулся.

Затем занял свое место на вершине пищевой цепи.

ГЛАВА 4

Татум

Два года спустя...

Шестнадцать лет

В океане было что-то особенное. Внешне он был спокойным и пленительным. Его волны манили нас, звали, как песня сирены, подойти ближе, ближе. Нас манила его красота и безмятежность, которую он предлагал. Но в его глубинах, в местах темных и глубоких, которые мы не могли видеть, он обладал силой затягивать нас в темноту и никогда не отпускать. Он был мягким объятием и опасным хищником. Он был величественным и ужасающим.

Меня всегда завораживал океан.

Я прислонилась к перилам, глядя на бескрайнюю голубую воду. Огни отцовской яхты освещали поверхность. Позади, подо и вокруг меня люди праздновали мой день рождения. Они пили, смеялись и танцевали в честь дня моего рождения. Я хотела поехать на выходные в дом в Хэмптоне. Папа настоял на том, чтобы устроить для меня самую большую и лучшую Sweet Sixteen, какую только видел Нью-Йорк. Если только не стояла на сцене в пуантах и купальнике, исполняя идеальную вариацию перед безымянной толпой, я ненавидела быть в центре внимания. К сожалению, когда твой отец был главным игроком в политической игре, внимание было образом жизни.

Прямо сейчас он находился в одной из внутренних кают, которую превратил в комнату для покера, делая ставки и потирая локти с некоторыми из самых влиятельных людей страны. Мама была на нижней палубе, пила шампанское и сравнивала образ жизни богатых и знаменитых с жизнью богатых и знаменитых. Здесь, на верхней палубе, диджей работал над плейлистом моих любимых песен, а люди, которых я знала всю свою жизнь, но никогда не знала по-настоящему, дефилировали вокруг в бикини и плавках, прыгая в бассейн и выходя из него в перерывах между потягиванием напитков и поцелуями. Некоторые из них использовали тридцатифутовую горку на боковой палубе, чтобы окунуться в океан. Я любила воду, но не после наступления темноты. Никогда после наступления темноты.

— Сладкие шестнадцать. — Знакомый голос раздался у меня за спиной, обволакивая меня, как нежелательная вонь.

Я повернулась и улыбнулась. — Сенатор Поллак. Знаю, мой отец рад, что вы пришли. — Будь вежлива, но не говори ничего, чтобы не подтолкнуть его. Сенатор был старше меня по крайней мере на двадцать лет. По обычным меркам он был привлекателен своей безупречной белоснежной улыбкой и стилем загородного клуба. Если верить шепоту в школьной столовой, у него было больше молодых домработниц, чем это было уместно, а его красавица жена, вероятно, внизу обменивалась информацией о дизайнерах интерьеров с моей мамой и другими женами. Кто-то постоянно что-то пристраивал, переделывал или ремонтировал. Это было их представление о том, как оставаться занятым.

Он придвинулся ближе. — Моей дочери будет шестнадцать в следующем году. — По коже поползли мурашки, когда он провел пальцем по моему горлу. — Есть идеи, что шестнадцатилетняя девочка может пожелать на свой день рождения? — Его рука скользнула вниз по моей спине, его пальцы остановились, чтобы возиться со стрингами бикини, прежде чем остановиться прямо над моей попкой. — Есть ли что-то особенное, что ты могла бы пожелать на свой день рождения?

Желчь обожгла горло, когда я переместила свой вес на другую ногу, уходя от его прикосновения. Прохладный воздух ласкал кожу, когда его рука соскользнула с моей спины.

— Родители подарили мне машину. — Mercedes Benz E450 Coupe с блестящей черной отделкой и полностью кожаным салоном. Меня бы устроил и джип, но машина все равно была великолепна.

— Ааа, Бенц. Мы назвали ее Катнисс, потому что она плохая сучка. — Лирика выскочила рядом со мной с красным пластиковым стаканчиком в руке.

Моя лучшая подруга.

Моя маленькая петарда.

Кимми Гибблер для моего диджея Таннера.

И прямо сейчас — мой самый любимый человек во всем мире.

Глубокий хмурый взгляд прочертил его идеальное лицо. — У тебя определенно неплохой рот. — Его голос был как кислота, когда он переключил свое внимание на Лирик.

Она пожала плечами и поднесла чашку к губам. — Люди говорят, что я похожа на своего отца.

Ее отец был всемирно известным рэппером, известный своей невозмутимостью, безразличием, обесцвеченными светлыми волосами и широко известными дисс-треками, большинство из которых были направлены на его бывшую жену и испорченное детство. И так же, как и он, Лирика была изгоем в нашем мире, потому что у нее не было фильтра. Узы этикета и воспитанная генетика не связывали ее.