Что уж теперь, пускай попробует, если действительно желает узнать что-то новое.

— Хорошо, — кивнула Илзе, и Ив с готовностью повернулся к дивану у стены. — Нет-нет, завтра начнём, не сегодня, — поспешила отмахнуться. — Сегодня я… устала очень и хочу лечь спать пораньше.

— Тогда завтра, — согласился Ив покладисто. — Благодарю тебя, тётя…

— Рано ещё благодарить. Иди уже.

— Добрых снов.

— Добрых.

Она и впрямь легла спать раньше обычного, но сон не шёл вопреки тайным надеждам на недолгий ночной отдых. Ворочалась беспокойно с боку на бок, старалась не занимать ум лишними сейчас мыслями.

Не получалось.

И в какое-то едва уловимое мгновение поняла, что не одна в спальне.

Понимание это соткалось разом из тончайших нитей мелочей: звуков, неслышных человеческому уху, легчайшего флёра запахов, движения воздуха. Кто-то бесстрашно пробрался в спальню на втором этаже, воспользовавшись открытым окном. И незримый полог защиты, сплетённой из сил охранных артефактов, установленных по периметру ограды, не потревожил.

Действительно бесстрашный.

Белый покров занавесей вокруг кровати скрадывал очертания предметов и обстановки, и незваный гость благоразумно держался в тени стен, в стороне от более светлого прямоугольника окна.

Ему же хуже.

Не поднимаясь, Илзе перебралась к краю постели, аккуратно сдвинула одну занавеску и бесшумно соскользнула на ковёр, присела. В Финийских землях кровати редко когда устанавливались на помосте, даже в богатых домах, да и настолько высокими, как в западных странах, их не делали. Илзе замерла на полу, не торопясь распрямляться в полный рост. Её и нежданного визитёра разделяла постель, которую он, впрочем, пытался обойти. Вглядывался в наполняющий спальню полумрак, в сбившиеся складки одеяла за зыбкой преградой занавесей в желании понять, есть ли там кто. Следовать отдать ему должное: ступал предельно осторожно, двигался скупо, так бесшумно, как только мог двигаться обычный чистокровный человек. Если бы Илзе сейчас спала, не бодрствовала, то наверняка заметила бы его слишком поздно. Секунду-другую она размышляла, в каком обличье стоит встретить гостя. С одним человеческим мужчиной она справится в любом облике… но змеиное тело с высокой долей вероятности произведёт эффект неожиданности. Возможно, неизгладимый. И спальня достаточно просторна и не заставлена той кучей дурацких столов и столиков, которыми в Империи в домах фрайнов так любили загромождать центр помещения.

Не вставая с колен, Илзе сняла ночную рубашку, отложила на ковёр.

Смена обличий не занимала много времени. И пусть с длинным, громоздким хвостом укрываться за кроватью куда сложнее, но и визитёр вряд ли ожидает что-то подобное. Ожидал бы — в окно вот так запросто не полез.

Кончик хвоста скользнул вдоль постели навстречу тёмному силуэту. Увлечённый разглядыванием очертаний за занавесями, за тенями на полу тот явно не следил. И момент, когда хвост обвился вокруг щиколоток, пропустил. Живая петля замкнулась, сжалась, захватывая добычу, и Илзе дёрнула её на себя. Под шум упавшего тела подалась к гостю, выпрямилась, повела рукой в сторону ближайшей огнёвки.

Вспыхнул свет.

— Блейк?!

— Добрый вечер, Илзе, — он огляделся с таким искренне недоумевающим видом, словно совершенно не ожидал обнаружить себя опрокинутым на спину, с петлёй змеиного хвоста вокруг ног.

— Добрый вечер? Добрый?! — повторила Илзе резко и умолкла, пытаясь собрать воедино крохи стремительно рассыпающегося самообладания.

Интересно, что чувствовала Астра, когда Стефан вот так же явился к ней незваным гостем среди ночи? И где вообще они оба понабрались привычек столь престранных, не подобающих государственным мужам и благородным фрайнам? Лезть в женскую спальню через окно, в поздний час! И пусть Стефан вошёл через дверь, но как-то же он замок открыл! Он не стучал и Астра его к себе добровольно не пускала. Сколь помнила Илзе, запор последних съёмных комнат, где жила подруга с дочерью, особой сложностью не отличался, да и саму дверь можно было выбить с одного удара… Но как обойти вниманием факт, что правитель Франской империи дверной замок вскрывал, будто мастеровитый взломщик.

И этот по той же тропинке пошёл.

Взгляд Блейка сосредоточился на нависающей над ним Илзе. С изрядным интересом изучил верхнюю половину туловища, известную ему не меньше, чем Илзе знала его тело. Затем опустился ниже, где начинался плотный покров чешуи, гладкой, тёмно-зелёной с вкраплениями чёрных пластинок. Горчащее смущение, замешанное на остром недовольстве, стегнуло вдруг, и Илзе отодвинулась от Блейка. Освободила его ноги, отползла к кровати и, подтянув кончик хвоста, вернулась к облику, более привычному человеческому взору. Стоя спиной к Блейку, слышала, как он поднялся, чувствовала, как он продолжает пристально рассматривать её, хотя теперь-то там не было ничего, чего бы он не видел прежде, у неё ли, у других женщин. Подобрала ночную рубашку, надела.

— Как ты сюда проник, не потревожив при том защиту? — спросила, надеясь, что голос звучит в достаточной мере ровно.

— Вошёл, — спокойно ответил Блейк. — И даже через главные ворота.

— И кто тебя пустил? — Илзе обернулась к нему, глянула подозрительно.

— Никто. Я проскочил вслед за твоим племянником, когда он возвращался после свидания с Ирис. У вас ведь стоят артефакты того же типа, что и у Сагилитов, верно? И активируются они не сразу после пропуска входящего-выходящего, а где-то через три-четыре минуты. И Ив не особо по сторонам смотрит.

— Но Ив когда ещё вернулся!

— Я подождал в саду, пока все лягут спать.

— Ты точно обезумел, Блейк! Залез в чужой дом, словно вор, да к тому же в дом змеерожденных! Ты не подумал, что любой из нас мог тебе шею свернуть или задушить, лишних вопросов не задавая?

— Потому я нашёл окно именно твоей спальни прежде, чем лез… заходить.

— О-о! То есть ты вообразил, что я-то тебя не придушу ненароком?

— Значит, придушила бы, — Блейк с возмутительной беспечностью пожал плечами, и Илзе внезапно захотелось воплотить это его желание в жизнь.

Придушить.

Прямо здесь и сейчас.

И пусть потом не жалуется.

Илзе покачала головой и отвернулась. И не увидела, как Блейк приблизился к ней, — услышала.

Почувствовала.

Оказавшись рядом, обхватил её лицо ладонями, поворачивая к себе, и поцеловал.

Илзе дёрнулась, упрямо мотнула головой, избавляясь от капкана рук.

— Прекрати, — прошипела, едва Блейк отстранился.

Но не отступил.

— Прекрати, — повторила, хотя он ничего не делал.

Только головой отрицательно покачал.

Они замерли друг перед другом, разделённые расстоянием не больше ладони, озарённые неярким светом огнёвки у стены. Лицо Блейка непроницаемо, глаза чернее ночи, взгляд сумрачный, напряжённый, ищет что-то в её глазах, взгляде. Губы Илзе горели, словно он успел их заклеймить, обжечь простым, почти мимолётным поцелуем, на который она даже не ответила. Дыхание обоих рваное, сбившееся, и Илзе казалось, что она слышит, как его сердце тяжело, неровно бьётся в унисон с её собственным, растревоженным не меньше.

Всё просто.

Оттолкнуть, коли он, упёртый такой, по-хорошему никак не уразумеет. Сказать, чтобы убирался отсюда, желательно прямиком в Империю, а ещё лучше вышвырнуть его самой, можно через окно, раз уж он опрометчиво залез через него.

Даже руку вскинула, готовая подтвердить слова делом.

Потянулась к нему, застывшему парковой статуей, и поцеловала сама. Порывисто, требовательно, точно желая заклеймить и его губы, поставить, будто художник, свою неповторимую подпись. Отметила смутно, краешком затуманивающегося разума, что дала явно не тот ответ, что следовало бы.

Он всё не так поймёт…

Наверное.

Или это она всё понимает не так, как нужно?

Мужские руки сомкнулись тесным кольцом, пальцы смяли тонкую алую ткань ночной рубашки. Руки Илзе обвились вокруг его шеи, пальцы зарылись в тёмные волосы, растрёпывая их ещё сильнее, перебирая прядку за прядкой. Они вжимались друг в друга в едином неистовом порыве, погружались безоглядно в дурман, так похожий на тот, из недавнего прошлого, и одновременно капельку иной, переменивший оттенок незаметно, исподволь. Без жалости, без устали терзали губы друг друга и всё же не находили сил, чтобы отстраниться даже на мгновение, ослабить чересчур крепкие объятия. И чудилась в долгом этом, полном обоюдного нетерпения поцелуе нотка одержимости, того безумия, в котором Илзе обвиняла Блейка. А может, она тоже обезумела?