Зато Ирис больше не боялась госпожи Илзе. С первой встречи она казалась такой надменной, холодной и чем-то похожей на незаконного Рейни — тот тоже порой вроде смотрел прямо на Ирис, а вроде и мимо, словно она пустое место, хуже нищенки какой, внимания благородных не стоящей. Теперь же только с госпожой Илзе Ирис могла разговаривать, не подбирая слов и не пытаясь по глазам, жестам и интонациям угадать, что хочет сказать собеседник. Госпожа Илзе отвечала на её вопросы, разъясняла то одно, то другое, помогала в изучении здешнего языка, не повышала голос и не гневалась, если Ирис ошибалась или сразу не получалось. И за новой одеждой Ирис ездила с ней, потому как Ив, разумеется, не имел ни малейшего представления, где лучше приобретать женские платья и всё необходимое. Они-то и ту подарочную шляпу купили вместе, когда бродили по базару, и Ирис глянулась эта шляпка среди прочего многообразия головных уборов, выставленных на прилавке и полочках под полосатым навесом. И по женской нужде Ирис обращалась к Илзе, ведь не объясняться же, в самом деле, знаками с прислугой в надежде, что те сразу смекнут, что вдруг потребовалось этой странной молодой госпоже. И дело для Ирис Илзе нашла: попросила помочь с камнями, которые привозились в дом целыми ларцами, рассортировать, поискать искру силы. Если найдёшь, отложить в один ларец, если нет — в другой. Камни с искрой отправятся к артефакторам, пустышки станут украшениями, резными фигурками и многим другим, о чём Ирис раньше не подозревала. Думала, драгоценные камни и драгоценные, есть дорогие, есть более дешёвые и последние кроме украшений идут на артефакты. А тут вон сколько всего ещё. Искать искру оказалось нетрудно, Илзе всё подробно объяснила и Ирис была ей благодарна за возможность чем-то заниматься. Ив, правда, удивлялся, зачем это Ирис, а она всё пыталась растолковать ему, что не привыкла день-деньской бездельем маяться.

Дома всё было иначе.

Но дом, родной дом, нынче далеко, и она сама выбрала другой, отказалась от отчего крова.

Жаль, с мамой Ива не случилось того же взаимопонимания, как с госпожой Илзе. Госпожа Озара совершенно не понимала девушку, которую её сыну вздумалось привести в их дом, а Ирис не хватало ни знаний, ни ловкости, чтобы научиться ладить с матерью возлюбленного. Вот она-то наверняка Ирис презирала, просто не демонстрировала открыто. Она никогда не обращалась к девушке, когда им случалось ужинать всем вместе за одним столом, не просила сестру перевести фразу-другую для Ирис и избегала сталкиваться с ней в коридорах, а если уйти от встречи возможности решительно не было, то почти на неё и не глядела. Конечно, госпожа Озара и с незаконным Рейни мало разговаривала, но всякому понятно, что возлюбленный сестры и возлюбленная сына, да ещё неподходящего положения и происхождения, — две разные величины.

Беседа с Эпифанией текла худо-бедно, не слишком увлекательная, но Ирис старалась. Держала бокал, как держала его госпожа Илзе, брала сладостей понемножку, не накидываясь, словно голодная, вежливо улыбалась и смотрела на Эпифанию так, как должна смотреть радушная хозяйка на желанных гостей. По крайней мере, надеялась, что в её взгляде читаются именно радушие и сдержанный интерес.

Наконец госпожа Илзе будто невзначай заметила, что гостье пора, и Эпифания засобиралась. Бурно, суетливо попрощалась с Ирис, обняла её так, словно они уже много лет дружили, накинула на волосы покрывало и в сопровождении госпожи Илзе направилась к двери. Ирис с ними не пошла, осталась в гостиной. Через неплотно прикрытую дверь слышала громкий восторженный голос Эпифании — госпожа Илзе отвечала тише, спокойнее. Взяла с тарелки горсть вареных в меду орешков, отправила в рот и замерла, расслышав третий голос.

Мужской.

И совершенно точно фрайну Рейни не принадлежавший.

Охваченная смутной тревогой, Ирис выскочила из гостиной в коридор и застыла, увидев, как Эпифания обнимает Ива. Как обвивает тонкими руками его шею, как прижимается бесстыдно всем телом.

И как впивается в его губы совсем не дружеским поцелуем.

Согнувшись, Ив замер не хуже Ирис, вроде не обнял в ответ, но и сразу не высвободился. Госпожа Илзе в лице переменилась, схватила бесцеремонную гостью за руку, дёрнула в сторону и тут заметила Ирис. Помрачнела сильнее, бросила что-то отрывисто на изумирдском. Эпифания же невозмутимо отстранилась и, продолжая обнимать Ива второй рукой, заворковала нежным голоском. На Ирис она не смотрела, то ли не видела, то ли предпочитала не видеть. Ив голову повернул, посмотрел на Ирис и наконец снял с себя девичью руку. Шагнул было к Ирис, но Эпифания вцепилась в его локоть почище клеща и продолжила говорить, только тон переменился, стал умоляющим, жалобным. Ив ответил коротко, стряхнул её пальцы, и Ирис поспешила вернуться в гостиную.

Быть может, это какой-то изумирдский обычай, о котором ей не поведали? Быть может, принято у них, чтобы девушка на незнакомого юношу кидалась с поцелуями, будто собираясь проглотить его целиком?

Или они знакомы? Наверное, Эпифания не раз бывала в этом доме, а коли бывала, то не могла не замечать Ива, он ведь такой…

— Ирис? — Ив возник на пороге гостиной, метнулся к Ирис, поймал в объятия.

Ирис застыла в его руках, отвернула лицо.

Эпифания действительно красива.

А Ирис что цветок полевой, очаровательный в диковатой своей прелести, но не способный тягаться с роскошными садовыми собратьями.

— Ирис? — встревоженно повторил Ив и беспорядочно погладил её по волосам. — Ирис, что? Ты подумать… эм-м… Эпифания, она… не моя, да? Теперь не моя.

— Что значит — теперь не моя? — Ирис всё же посмотрела Иву в лицо. — Эпифания твоя… возлюбленная? Или была ею?

— Нет! Теперь не моя!

— Но была, верно? Прежде, до меня.

— Быть… была, — подтвердил Ив неохотно.

— Давно? — Ирис и сама не знала, зачем спрашивает.

Понимала, что Ив женским вниманием избалован с юных лет, и речь не только о матери и бабушке. Собственными глазами видела, как другие девушки на него смотрели, как шеи ему вослед выворачивали, как улыбались и даже глупо хихикали, стоило ему в их сторону мимолётно глянуть. Даже помощница кухарки и та провожала Ива бесконечно тоскливым, несчастным взором. И порой Ирис нет-нет да льстила мысль, что выбрал Ив её, а не местную красотку, её назвал «моя любовь», её не побоялся привести в свой дом, наперекор матери. Знала, что грех это немалый — так думать и вообще гордиться на пустом месте, задирать нос перед теми, кто на самом деле ничем-то от неё не отличался.

Знала, но иногда, изредка думала. Гордилась. Тешила себя недостойными греховными мыслишками.

А теперь, должно быть, расплачивается за ту глупую гордыню. Благодатные всё видят, даже если вокруг полным-полно других богов.

— Давно, — только как-то неуверенно прозвучало.

— Как давно?

— Ирис…

— Если бы действительно давно, то вряд ли она так открыто кинулась бы на тебя. Если она не глупа и успела хоть немного узнать тебя, то должна понимать, что по прошествии времени истает всякая надежда, что ты снова будешь с ней. А раз набросилась, то, верно, думает, что всё ещё можно вспять повернуть.

— Ирис, не говорить так, — удручённо покачал головой Ив.– Ты моя любовь. Выбор моя сердца.

— Её ты тоже выбрал, и она была твоей любовью.

А потом перестала.

— Она не…

— Я всё понимаю и ни в чём тебя не виню. Я, может, и мало в жизни видела, но даже мне ясно, что у такого, как ты, девушек всегда… много.

Было.

И будет — кому, кроме богов, ведомо, как жизнь повернётся? Однажды наскучит Иву Ирис-простушка, однажды засмотрится он на красавицу вроде Эпифании и станет как те мужи, которые при живой жене любовниц заводят. В дома утех ходят, а то и содержанки у них появляются — уж что-что, а в Беспутном квартале Ирис всякого наслушаться успела, как ни старался Редж оградить её от подобных речей. Даже у самого императора фаворитка была, при двух жёнах точно, и всем о том было известно.