В каждую минуту дня и ночи общее число рождающихся в России превышало число умирающих на 4 человека. Ежегодный естественный прирост населения не менее 2 млн. жителей (1,5%)…

Если прирост принять в 18 чел. на тысячу, как получилось для 50 губерний, то удвоение произойдет в 38,8 года, а возрастание народонаселения в 10 раз совершится всего в 129 лет, т.е. тогда в 2026 году должно быть в России 1 282 млн. жителей.

До назначенного в 2026 году срока, в котором по численности населения мы должны стать вровень с Китаем, осталось всего пять лет.

Получается? Не очень.

Нас сейчас на 30 000 000 человек меньше, чем перед Первой Мировой.

Безусловно, в прошлом XX-ом веке с избытком хватало объективных экономических, политических, военных и иных причин. Трижды за сто лет Россию ломали об колено: Первая Мировая, последующая Гражданская, Вторая Мировая и «святые девяностые», как выражалась Наина Ельцина.

Трижды за прошедшее столетие (в начале века, в середине, и в конце) большинство населения нашей страны теряло все или почти все активы. Да что там деньги или имущество – хотя и это не малое дело – речь шла о продолжении нашего существования как страны и народа.

Например, в Швейцарии, где серьёзных войн не было со времён Средневековья, есть деревни, где на 1000 жителей порядка 200 миллионеров. Почему? Сохранность активов, благоприятные условия для капитализации, передаваемое на протяжении многих поколений наследство.

За революционные годы в землю легло порядка 13 000 000 русских и не только людей, в Великую Отечественную порядка 27 000 000 человек, в 90-е с карты России исчезло 17 000 сёл и деревень – будто Мамай прошёл.

И всё же – как объяснить, что в схожих условиях #население других стран увеличивается в пять раз, Россия же не растёт и в мирные десятилетия?

Думается, дело не во внешних обстоятельствах, а в наших головах.

Причины бездетности и малодетности, разводов и абортов, «гражданских браков» и прочих сумасшедших движений вроде чайлдфри – надо искать именно там.

Польский историк Александр Кравчук пишет:

Это следовало из самой сущности римского брака, который представлял собой добровольный союз двоих (самих молодых или их родителей, если молодые оставались под их властью), соответствующих определенным условиям (возраст, гражданство, принадлежность к определенному сословию, не слишком близкая степень родства) и по обоюдной договоренности принявших решение о постоянном совместном проживании:

Consensus facit nuptias – для заключения брака необходимо обоюдное согласие. Брачный союз нигде не регистрировался и не заверялся – ни чиновниками, ни жрецами в храмах. Римский брак был институтом частно-общественным, а не бюрократическим.

Конечно, проводились традиционные свадебные церемонии, приносились жертвы богам, были гости и свидетели, торжественно соединялись правые руки, произносилась красивая традиционная формула Ubi tu Gaius, ibi ego Gaia, невесту с песнопениями провожали к дому жениха, который торжественно переносил ее через порог на руках, а самое главное – заключали имущественное соглашение.

Но все это имело второстепенное значение. Необходимым и достаточным для брака было лишь обоюдное желание сторон состоять в нем, то есть affectio maritalis.

Есть желание – есть брак.

Если же желание сохранять брак хотя бы у одной из сторон исчезает, семья разрушается и наступает развод. И тут тоже, как и при заключении брака, не требовалось никакого судебного процесса или расторжения в храме, не надо было обращаться ни в какие инстанции.

Достаточно было устного или письменного заявления, причем причина расторжения брака значения не имела, хотя достаточно часто таковой объявлялось бесплодие, несходство характеров, тяжелый характер супруга или супруги, подозрения в измене. Принцип полной свободы в этой сфере наиболее кратко и ясно сформулирован в конституции императора Александра Севера от 223 г.: Libera matrimonia esse antiquitus placuit – с давних времен супружество признается свободным союзом.

Первый известный нам развод (о нем сохранились письменные упоминания в хрониках) состоялся в Риме в 231 г. до н. э. Конечно, первым вообще он наверняка не был. Затем, особенно в период заката республики и в первые десятилетия существования империи, мы часто слышим о расторжении брака.

Следует однако иметь в виду, что имеющиеся в нашем распоряжении источники информации об этом историческом периоде касаются в основном верхушки общества – людей, связанных с большой политикой и имевших огромные состояния.

С другой стороны, многое свидетельствует о том, что, несмотря на подобную легкость разводов, они вовсе не приветствовались, и отношение к ним было скорее отрицательное, поэтому среди представителей низших слоев расторжение брака случалось нечасто. Возможно, именно тот факт, что любая из сторон могла так легко разорвать брачные узы в связи с тем, что любовь угасла, заставлял супругов заботиться о том, чтобы этого не случилось.

Кто знает, не был ли это самый верный способ поддержания прочности брака – куда более результативный, чем все юридические и религиозные запреты. Нам, воспитанным в убеждении, что брак – это союз, разорвать который невозможно, а если уж доходит до разрыва, то только в самом крайнем случае, по причинам совершенно исключительным, которые должны быть исследованы и доказаны в процессе крайне неприятного судебного разбирательства, подход римлян к этим вопросам может показаться весьма странным.

Но как были бы удивлены римляне тому, что можно заставить кого-то жить с человеком, который его не устраивает и с которым он жить просто не хочет! Ведь подобное принуждение – насилие над естественным правом, над самой его сутью. Точно так же, как невозможно заставить кого-то продолжать любить, когда любовь ушла. Ведь страсть посылают нам боги, и они же могут забрать ее обратно, а потому посторонним до этого не должно быть никакого дела.

Конечно, тут сразу же возникает вопрос: а что тогда делать с детьми и с имуществом? С детьми все было совершенно ясно – в соответствии с законом и традициями дети всегда оставались под опекой отца, и он нес за них ответственность. Имущественные же проблемы регулировались соответствующими договорами уже при заключении брака.

Годом основания Рима принято считать 753 год до Рождества Христова.

Первый развод отмечен в 231 году до н. э. Получается более 500 лет без расторжений брака. Понятно, не всё и не всегда в римских семьях было замечательно, и тем не менее.

И принцип «есть желание – есть брак» неизменен до сего дня.

Сейчас у нас есть и Конституция, и целый Семейный Кодекс, и ЗАГС, и свидетельства о регистрации брака, и много чего ещё – но если люди не хотят больше быть вместе – никакой закон и никакие документы их не удержат. Желание или нежелание первичны.

Закон вторичен и просто оформляет свершившийся факт.

На летних Олимпийских играх в Токио новозеландец Лорел Хаббард остался последним в тяжелой атлетике. Последним среди женщин.

Печаль.

Потому что Лорел на самом деле Гэвин.

Мужчина то есть.

Все эти привычные для западного слуха толерантные словеса: «трансгендер», «смена пола», «гендерная самоидентификация», «трансгендерная женщина» не должны нас смущать.

Глупость, миллион раз повторённая, глупостью и останется.

Здравый смысл и учебник биологии говорят нам о мужском поле и женском поле. Человек рождается мужчиной или женщиной и остаётся таким до конца жизни. Как над собственным телом ни издевайся (что-то отрезая или наращивая), какие гормоны ни пей, какие официальные документы ни получай – всё это детский лепет.

«Смена пола» это оксюморон – нелепица, логическое противоречие, хохма. Как «сухая вода» или «холодный огонь». «Смена документов», так будет правильней, потому что поменять пол невозможно по определению.