– Я могу пойти и поговорить с ним, – сказал Исайя. – Мы можем ему посоветовать вернуться в школу и получить аттестат. Расписать ему его светлое будущее и все такое. Но что-то мне говорит, что он залез в палатку не для того, чтобы выслушивать проповеди.

– А что, ты думаешь, ему нужно?

– А ты сам как думаешь? Что тебе нутро подсказывает?

Я закрыл глаза, так же, как делал это пятничными вечерами в Вашем кабинете. Успокоил свои мысли, спустился глубоко внутрь себя и спросил Личность, что она посоветовала бы касательно Эли. Когда я открыл глаза, Исайя сказал, что его радует моя молитва, а когда я решил его не поправлять, добавил, что я обязательно обрету веру. Потом он сказал, что если кто и может помочь Эли, то это я. «Даже со всем тем, что случилось», сказал он.

– Этот парень поселился у тебя во дворе не просто так, – добавил он. – Как ты собираешься ответить на зов Господний, Лукас? Как исполнишь служение Всевышнему? Ты одарен духовной силой. Я видел ее. Скрывать от мира такой свет – просто грех.

Исайя ухватил мою голову и прижал к себе, так что мой лоб уперся ему в ключицу. Руки у него были сильные, он держал меня и обращался к своему богу с просьбой помочь мне исполнить мое предназначение. В своей молитве он еще раз упомянул, что я добрый человек, что я помог многим подросткам, а потом сравнил меня с Самсоном, которому филистимляне сначала отрезали волосы, а потом ослепили и заковали в кандалы. Потом он сказал: «Господи, ниспошли моему другу и коллеге Лукасу силу, достаточную, чтобы повалить столпы, в которые он упирается, и восстановить порядок и согласие в помощь этому мальчику. Отче наш, Ты знаешь, что я молю тебя обо всех твоих чадах ежедневно, но этому, во дворе, нужна лишняя порция. А наш Лукас – именно то, что нужно, и мы с Тобой оба это понимаем. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь».

Тут Исайя отпустил меня, но сжал мое плечо еще крепче обычного, так, что я поморщился, а потом притянул к себе для дополнительного объятия. Потом он дважды похлопал меня по щеке, а потом рассказал, как дела в школе, и упомянул, что его дочь Ализа ждет ребенка. Он засмеялся, потому что Ализа, оказывается, объявила, что это они с мужем беременны, и сказал, что мы с ним окончательно устарели и скоро совсем перестанем понимать младшее поколение.

В выпускной год, который для нее был уже много, много лет назад, Ализа часто приходила ко мне в кабинет, поскольку с ней случилось то, что обычно называют «кризис веры» – то есть она начала сомневаться в той религии, которая досталась ей по наследству от Бесс и Исайи. Она настолько запуталась в своих чувствах по этому поводу, что совсем перестала есть. Я по большей части просто сидел и слушал, но иногда также вставлял замечания, что она теперь взрослая девушка и только от нее самой зависит, как устроить свою будущую жизнь. Я помню, какое страдальческое было у нее выражение. Родители ожидали, что она так и будет петь в церковном хоре и учить малышей в воскресной школе, а у нее больше не было на это душевной энергии. И еще я помню, что удивлялся тогда – как это Бесс и Исайя, будучи настолько чуткими и заботливыми людьми, воспитали дочь, которая боится сказать родителям, чего ей на самом деле хочется. Меня это огорчало, но Исайе я не проронил ни слова. Это был секрет Ализы, а не мой.

Сразу после выпускного она отыскала меня на школьном футбольном поле, поцеловала в щеку и заключила в объятия, которые продолжались немного дольше, чем позволяли рамки приличия, шепча мне в ухо: «спасибо, спасибо». В конце того лета она улетела в университет в Лос-Анджелесе. Я ее в последнее время почти не встречал – она осела в Калифорнии и в Пенсильванию наведывается редко.

Так вот, мы сидели в гостиной послемолитвенно, и я был рад за Исайю и за беременных Ализу и Роберта, ее мужа – и я так и сказал вслух, – но на самом деле я был гораздо сильнее обеспокоен появлением Эли у меня во дворе.

Чего он хотел?

Что ему было нужно?

Почему он выбрал меня?

А вдруг он явился, чтобы наказать меня, потому что решил, что я в чем-то виновен? Я легко представляю себе, как неокрепший ум мог запутаться, пытаясь сопоставить все детали событий того вечера в кинотеатре, попавшие в прессу, и тем более вывернутые наизнанку в интернете, не говоря уже о том, как слухи искажаются последствиями посттравматического стресса.

К моему удивлению, Исайя принес дорожную сумку и сказал, что Джилл останется на ночь с Бесс – чтобы «переговорить по-женски», – а сам он будет спать на моем диване, на случай если с Эли будет что-то не так.

– Каин и Авель, – сказал Исайя. – С первым, самым трудным заданием ты справился. Теперь пришла пора заняться юным пастухом, который и сам не более, чем агнец. У этого мальчика во всей его сущности не найдется ни крупинки злобы, но последние события научили нас, что ни на что нельзя полагаться. Так что давай медленно и внимательно.

Я думаю, он хотел сказать, что трагедии странным образом влияют на сознание, но не мне Вам об этом рассказывать. Думаю, и Юнг бы согласился.

Той ночью, когда я запер дверь и встретился со своей окрыленной Дарси, она указала на пятно оранжевого света за окном и сказала: «Путь вперед лежит через этого мальчика».

Я спросил, что это значит.

– Путь вперед лежит через этого мальчика, – повторила она.

– Было бы лицемерием с моей стороны продолжать писать письма Карлу, и в то же время отказываться от общения с Эли, так? – уточнил я. – Это в своем роде духовное испытание, да?

– Путь вперед лежит через этого мальчика.

Больше моя окрыленная Дарси ничего не сказала.

Утром Исайя встал и пошел в школу, а мальчик никак себя не проявил, даже когда Джилл к обеду вернулась и потыкала в палатку метлой.

Эли сидит в палатке уже четвертый день. Я не смог его застать снаружи от нее, хотя следил довольно внимательно. Все это очень странно, и – прошу прощения за подробности – мне очень интересно, каким образом он облегчается.

Я написал Вам это письмо, подпитал, так сказать, свои силы при помощи нашей терапевтической общности и теперь собираюсь поговорить с Эли – как только вернусь с почты.

Видите ли Вы меня, когда я иду мимо Вашего дома? Я всегда машу Вам рукой. Иногда я представляю себе, будто Вы подглядываете в щелку и улыбаетесь. Я прохожу мимо несколько раз на дню, в надежде, что когда-нибудь планеты сойдутся, как любят говорить.

Я очень скучаю.

Ваш самый верный анализируемый,

Лукас

Дорогой Карл!

Вы знакомы с Сандрой Койл?

Юрист.

Член родительского комитета.

Мелированные волосы до плеч?

Тяжелые очки в черепаховой оправе?

Дорогие костюмы?

Ее муж Грег – профессиональный игрок в гольф – погиб в кинотеатре «Мажестик» и немедленно преобразился в ангела. Я видел, как он вознесся в небеса, как и остальные шестнадцать, включая Дарси и Леандру.

Вы знаете, что Сандра была первой, кто согласился говорить с прессой после событий в кинотеатре «Мажестик»? Только она почему-то использовала при этом местоимение множественного числа. «Мы не позволим замолчать эту трагедию. Мы будем бороться. Мы будем осаждать политиков. Из этого хаоса мы извлечем порядок» – и это все не спрашивая никого из нас.

В сети есть видео с ней, снятое в ночь после стрельбы. Она смотрит прямо в объектив, макияж размазан, волосы всклокочены, на шее пятна крови. Уставив в камеру свой длинный палец, она вещает: «Позор трусливым политикам, благодаря которым подросток может свободно приобрести оружие и патроны. Позор оружейным дельцам, взявшим мзду от девятнадцатилетнего, да еще явно не в своем уме. Позор родителям, воспитавшим убийцу».

Когда я смотрю это видео, мне становится тошно. Мне не кажется, что вину можно вот так аккуратно распределить. Возможно, позор распространяется на весь город Мажестик, за то, что он коллективно произвел Джейкоба Хансена, которому, кстати, в день трагедии был двадцать один год, а вовсе не девятнадцать. Сама Сандра – разве она не член того же сообщества? Или, может быть, позор системе школьного образования в Мажестике, частью которой являлся и я. Я провел большую часть своей сознательной жизни, изо всех сил пытаясь предотвратить именно такие трагедии. Мне кажется, что я сделал все возможное, хотя с Джейкобом я никогда лично не работал. Были также и многие другие – Исайя, к примеру, – посвятившие всю свою карьеру воспитанию сознательных, чутких молодых людей. Исайя точно не заслуживает позора.