Он невесело усмехнулся.

– Вот моя история потерь, Эрла. Ты сказала, что я стремлюсь скорее вернуться в столицу. Это верно. Но не только из честолюбия. Мне нужно быть там, чтобы продолжить поиски. Здесь у меня связаны руки.

– Мне очень жаль, – сказала я тихо. – Я понимаю тебя, Рейн. Ты вынужден сидеть в нашей дыре, вместо того, чтобы искать дочь.

Рейн нетерпеливо помотал головой. Его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак.

– Эрла, позволь объяснить больше. Мне не нравится ваш город. Но я рад, что оказался здесь. По многим причинам. Да, я комиссар полиции и служу закону, но прекрасно знаю, как несправедлив он бывает. Я давно растерял юношескую романтику и сейчас просто стараюсь делать свою работу хорошо. Защищаю людей, в том числе и от закона. Он как слишком строгий и близорукий родитель, который всех вокруг видит виноватыми и щедро раздает наказания. Я стараюсь действовать разумно и терпим к людским ошибкам. Но если вижу, что ошибка может причинить вред другим – действую так, как должно, и не даю поблажки.

Рейн упрямо нахмурился, потянулся через стол и взял мои руки в свои.

– Эрла, воображаю, каким ты меня видела все это время. Честолюбивый, холодный полицейский, который манипулирует людьми, чтобы закрыть дело, так?

– Не совсем. Я знаю, что ты не подлец.

– Это хорошо, – он улыбнулся. – Тебя расстроило мое признание. Ты думала, что я не имею других обязательств, кроме как служебных, и не имею других привязанностей.

– Да, – нехотя призналась я. – Но я глубоко тебе сочувствую, Рейн. Ужасно пережить предательство, потерять ребенка и любимую женщину.

– Судьба Фианны меня не заботит, – сказал Рейн жестко. – От моей любви к ней ничего не осталось. Если любовь вообще была... Свою дочь я никогда не видел и даже не знаю, как ее зовут. В письмах мать называла ее «Мышка». Многие сочтут странным мое стремление вернуть ее.

– Я не считаю это странным. Ты должен продолжить поиски.

– Сейчас я уже не стремлюсь вернуться в столицу как можно скорее с галочкой об удачном завершении сложного дела. Потому что у меня появился новый якорь. Ты, Эрла. Я хочу помочь тебе не только потому, что тебя несправедливо обвинили. Хочу защитить тебя от преступника и от твоих собственных заблуждений. И хочу стать частью твоей жизни. Если, конечно, ты позволишь.

Я слушала затаив дыхание. Теперь Рейн говорил мягко, с ноткой грусти. Он просил позволения заботиться обо мне. Он назвал меня своим «якорем»!

Это не было любовным признанием, да и оно не было мне нужно – я не была к нему готова. Но все же его слова сильно меня поразили. Как и прочее, что он рассказал мне до этого. Рейн был гордым и скрытным человеком, и все же он обнажил передо мной душу.

Мои щеки залил жар, грудь теснило, в голове кружило от волнения. Ладони Рейна сжимали мои руки нежно, но твердо. Меня сильно волновало, как при этом Рейн смотрел на меня. Я опустила взгляд, стараясь скрыть смятение.

– Спасибо, – тихо сказала я.

Рейн вдруг отнял руки.

– Думаю, сейчас мне лучше уйти, – он поднялся, его лицо стало отстраненным и опустошенным. – День был сложный и длинный, ты устала. Тебе нужно отдохнуть и все обдумать. Пришлю патрульного, чтобы он ночью обходил улицу возле твоего дома – на всякий случай.

Я прерывисто вздохнула. Пусть Рейн старался быть тактичным и внимательным, но отпустить его я не могла! Довольно мы потеряли времени. Со своими чувствами я разберусь позднее.

Вскочила, вцепилась в его рукав и замотала головой.

– Нет! Пожалуйста, останься. Мне нужно многое тебе рассказать – прямо сейчас!

– Тогда говори, – произнес он властно и негромко. Но быстро улыбнулся, чтобы смягчить свой тон.

– Комиссар Расмус, мне нужно сделать два признания, – начала я торопливо. – Первое: донос о древоядице в моей оранжерее был частично правдив. Саженец действительно в моем доме, только принесла его не я. Мне его подбросили. Сейчас он в горшке на той полке, – я кивнула в направлении шкафа, но Рейн даже не повернулся.

– Ясно, – он кивнул. – Второе признание?

– Второе: твои подчиненные Роб и Боб – трусливые болваны. Они не обыскали библиотеку, как было велено. Испугались баек о призраке. Поэтому не выяснили, что это вовсе не байки и в библиотеке деда действительно обитает призрак. Я хочу тебя с ним познакомить. Вот. Теперь ты знаешь все.

Секунду-другую Рейн смотрел на меня ничего не выражающими глазами а потом... рассмеялся.

– Боже мой, Эрла, – сказал он, утирая глаза. – Признаюсь, не такого я ожидал. Ты умеешь удивить. Что ж, показывай, знакомь и рассказывай. Будем разбираться.

Впрочем, веселился он недолго. Посерьезнел, задумался, потер висок, еще раз усмехнулся – теперь уже с недоумением. Его глаза стали острыми и настороженными.

– И каких же тайн ты ждал? – спросила я.

– Я подозревал, что там ты прячешь древоядицу, – Рейн кивнул по направлению к шкафу. – Но предполагал, что ты сама приобрела ее на Полуночном рынке в порыве любопытства.

Он поднял руки и замотал головой в ответ на мое невысказанное негодование:

– Нет-нет, я не считал, что ты использовала ее против Бельмора. Думал, преступник взял ядовитый шип без твоего ведома, чтобы заодно навлечь на тебя беду. Что касается библиотеки... Здесь я был уверен – и до сих пор уверен, – что она таит немало опасных тайн. Не раз мне хотелось учинить повторный обыск в твоем доме. До призрака, однако, я не додумался.

– Что ж, спасибо, что не привел ищеек, – ответила я довольно ядовито. – Не люблю непрошеных гостей.

– Разве? К тебе весь Ферробург похаживает незваным через заднюю дверь. И не все эти люди приходят с невинной целью выпить чая. Хорошо. Для начала расскажи про саженец. Привидение потребует больше разговоров и размышлений.

Рейн нахмурился – информация о призраке сильно обеспокоила его, но он отнесся к моему рассказу без насмешки и не стал уверять меня, что я брежу и выдумываю.

Я сняла банку с полки, поставила ее на стол и освободила от маскировки. Рейн внимательно осмотрел растение, не прикасаясь к нему.

За дни обитания в моем доме древоядица пошла в рост, выпустила новые листья – узкие, кожистые. Обзавелась молодыми шипами, больше пока похожими на пушинки, чем на смертоносное орудие.

На стол запрыгнула Занта. Последний час она проспала у камина без задних лап, но шум разбудил ее. Альфина обнюхала горшок, чихнула... и вдруг с жадным урчаньем впилась зубами в ветку древоядицы и начала со вкусом ее грызть.

– Прекрати! Нельзя! – я схватила ее и попыталась оттащить, но Занта уворачивалась и утробно рычала.

Рейн с интересом следил за нашей возней, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. Но и пальцем не пошевелил, чтобы помочь. Наконец альфина нехотя спрыгнула на пол, устроилась в углу и хищно поглядывала оттуда на измочаленный саженец.

Я всплеснула руками.

– Что ты натворила! Ты теперь можешь превратиться в деревяшку!

– Чтобы это случилось, яд должен быть усилен заклинаниями, – хладнокровно напомнил Рейн.

– Все равно это опасно.

– Альфины устойчивы к ядам, разве нет? И хорошо знают, что для них полезно. Древоядица пришлась ей по вкусу. Посмотри, какой довольной она выглядит.

– Я беспокоюсь за свою питомицу, – рассердилась я.

– А я вот больше беспокоюсь за саженец. Из-за твоей альфины мы чуть не лишились ценной улики. Нужно отдать древоядицу доктору Штраусу, пусть проведет исследования.

– Я могу провести исследования куда лучше него.

– Мы это еще обсудим, – уклонился Рейн. – Итак, как саженец попал к тебе?

Он привычным жестом выудил из кармана блокнот и карандаш, поставил дату и время в верхнем углу страницы. Мельком глянул на меня, потом опять на блокнот. Решительно захлопнул его, убрал подальше и кивнул: начинай.

Значит, обойдется без протокола допроса.

Я рассказала, как наткнулась на банку в оранжерее в утро дня, когда полиция явилась ко мне с обыском по доносу.