При виде этого богатства жена Хынбу запрыгала от восторга.
— И красный шелк, и синий шелк! Да как много! Для полного счастья нам остается лишь одеться во все шелковое!
Теперь у супруги Хынбу все из шелка: шелковая головная повязка, шелковые ленты, шелковые кольца, шелковая кофта, шелковая блузка и обе юбки с шароварами. Даже носки — и те из шелка!
— А мне-то во что же одеться? — воскликнул Хынбу.
— Сделайте из шелка шляпу, мангон, тесемки... Пусть будут шелковыми и колечки на мангоне... Если вам мало этого, сшейте из шелка большой мешок и наденьте на себя!
— Ты что же, хочешь, чтобы я в нем задохнулся? — смеется в ответ Хынбу. — Давай-ка примемся за следующую тыкву.
Отбив шнуром прямую линию, Хынбу приставил пилу к тыкве.
Эйёра, ходи пила!
Суйжэнь
[208] добыл огонь и научил
Людей на нем варить и жарить пищу.
Фуси сплел сеть и научил людей
Ловить в потоках рыбу и сеять злаки.
Владыка Желтый
[209] пробовал на вкус
Растения, настаивал лекарства.
Цаньцун
[210] стал листья тутов собирать
И научил людей носить одежду.
Иди
[211] дал людям терпкое вино,
Нюйва
[212] свирель искусно смастерила,
Цай Лунь
[213] бумагу первый изобрел,
Мэн Тянь
[214] же для письма придумал кисти.
Все вещи на земле — творенья тех,
Кто думал и заботился о людях.
Давай-ка создадим, жена, и мы
Искусство перепиливанья тыквы!
Плавно ходит пила.
Ну, наддай! Сама пошла!
Мерно ходит пила, мягко врезаясь в тыкву.
Крак! — тыква с треском разделилась, и показался сундук чистого золота, запертый золотым замочком в виде черепахи. А вслед за этим послышался голос:
— Открой сундук, Хынбу!
Ликуя в душе, Хынбу опустился на колени и приоткрыл крышку: сундук был доверху наполнен золотом, чистым серебром, черным самородным серебром, серебром высшей пробы и прочими металлами. Были там также янтарь разных сортов, кораллы, жемчуг, киноварь, мускус, камфара и ртуть.
Когда же Хынбу опорожнил сундук, тот вновь до краев наполнился сокровищами. Опорожнил еще раз — а сундук все так же полон.
Радости супругов не было предела. Не в состоянии ни есть, ни пить, они шесть дней и шесть ночей подряд торопливо опустошали неисчерпаемый сундук. В мгновение ока Хынбу стал великим богачом.
Восхищенный Хынбу сказал жене:
— Для такой уймы вещей наше жилище тесновато. Недурно было бы все это где-нибудь сложить. Давай-ка распилим еще вон ту тыкву. Попробуем построить себе дом!
С этими словами Хынбу сорвал еще одну из оставшихся тыкв, и супруги весело принялись за работу.
— Ну-ка, жена, наберись еще немного сил! Тяни пилу посильней!
Плавно ходит пила.
Ну, наддай! Сама пошла!
Вспоминаю нашу жизнь,
Как дурной вчерашний сон,
Мы страдали горше всех —
Сделались богаче всех,
Как не радоваться нам!
Плавно ходит пила,
Ну, наддай! Сама пошла!
Мерно ходит взад и вперед пила.
Крак! — тыква раскололась на две части, и из нее валом повалили мастера-плотники, а потом — зерно всех видов.
Плотники прежде всего выбрали благоприятное место для постройки жилища, затем расчистили площадку и взялись за сооружение дома.
Построили они его о четырех углах — с женской половиной, главным залом, помещениями для слуг и амбарами, с карнизами в виде веера, цветной бумагой по стенам, верандой, с раздвижными решетчатыми дверями и с такими же окнами.
В саду перед домом и позади него чудесные работники посеяли удивительные цветы и редкие травы. На солнечной стороне установили рисорушку, в тенистом месте вырыли колодец. У ворот посадили ивы, а за оградой — дыни.
Амбары засыпали зерном: в восточный амбар — десять тысяч кулей неочищенного риса, в западный — пять тысяч кулей белого риса, в амбары перед домом и позади — по пяти тысяч кулей бобов и разных злаков да еще по три тысячи кулей кунжута.
Кроме того, они насыпали зерно грудами — наверное, не меньше десятка куч, — да к этому прибавили еще двести девять тысяч лянов денег.
На несколько тысяч лянов внесли всевозможной утвари в спальню, а кладовые завалили шелком всех сортов и драгоценностями.
Затем явились стройные и сильные рабы, преданные рабыни и проворные мальчики, которые сразу же принялись прислуживать. Следом показались тяжело груженные волы — с рогами, загнутыми и внутрь и назад. Быков тотчас разгрузили — и вот опять перед домом и на заднем дворе громоздятся новые горы мешков с зерном.
Вне себя от восторга, жена Хынбу закружилась в веселом танце.
— Послушай, жена! — заметил ей Хынбу. — Наплясаться ты успеешь и завтра. Там вон среди зарослей осталась еще одна тыква. Давай распилим и ее!
А жена в ответ:
— Не пилите эту тыкву!
— Да почему же не попользоваться, коли счастье привалило? — удивился Хынбу. — Брось-ка пустые разговоры да тяни посильнее пилу.
Плавно ходит пила!..
Ну, наддай! Сама пошла.
Крак! — тыква с треском развалилась на две части, и появилась писаная красавица, которая почтительно приветствовала Хынбу положенным числом поклонов.
Изумленный Хынбу поспешил с ответным приветствием.
— Кто вы и почему оказываете мне такие знаки почтения? — спрашивает он.
А красавица мило отвечает:
— Я — Чанъэ, фея Лунного дворца.
— Так почему же вы пожаловали в мой дом?
— Царь ласточек из Цзяннани повелел мне стать вашей наложницей, и вот я явилась к вам.
Услышав это, Хынбу возликовал. Иное дело — супруга Хынбу: та даже изменилась в лице и проговорила, негодуя:
— Вот тебе раз! Терпели мы неслыханную нужду, теперь наконец обрели счастье... И пожалуйста вам! Не говорила ли я давеча: «Не будем пилить эту тыкву»?
Отвечал ей Хынбу:
— Не тревожься! Неужто я оставлю без внимания супругу, делившую со мной все горести и лишения?
С этими словами Хынбу повел жену и наложницу в высокий и просторный дом и зажил в нем с той поры в свое удовольствие.
III
Слух о богатстве Хынбу дошел и до Нольбу. Прослышав об удаче младшего брата, этот злобный, погрязший в грехах человек подумал: «Не иначе, как кого-нибудь ограбил. Вдруг ни с того ни с сего разбогател... Схожу-ка я к нему. Если обойтись с ним покруче, половина добра наверняка будет моя».
Не медля ни минуты, Нольбу помчался к брату.
И вот уже он изумленно взирает на новое жилище Хынбу: такой красоты и роскоши ему еще не доводилось видеть. Всюду высокие и просторные хоромы, на крышах по углам висят колокольчики, позванивающие от порывов ветра.
При виде этого великолепия Нольбу охватила алчность. «Ишь ты, на стрехах колокольчики висят... Откуда все это? Непременно где-то стащил!» — подумал он и, приняв грозную позу, заорал во весь голос: