Справа от мужчины в черной одежде виднелся старый деревянный столб с тремя указателями, привязанными цепками. Их концы свисали вниз и противно скрипели от порывов ветра. Над макушками деревьев кружили вороны. Они громко каркали, и звук терялся эхом вдалеке, навевая тоску и мысли о смерти. Отец Михаил снова поморщился от холода и спрятал руки в карманы своего пальто, продолжая вместе с алтарником рассматривать проводника.

Одет в черное пальто до колен с низким капюшоном, наброшенным на голову. Он очень высокий, поджарый, ноги сильные, накачанные. Высокие кожаные сапоги поблескивают от влаги и от выходящего из-за туч тусклого солнца, которое немного рассеивает туман.

– Говорят, Ману родился в этих местах, когда здесь еще не было шахт, и Огнево населял цыганский табор, и всем заправлял цыганский барон Алмазов, – послышался голос алтарника.

– Вор, наркоторговец, приверженец дьявола. Тьфу! Пусть он горит в вечном пекле! Цыгане – это рабское племя! Воры, фальшивомонетчики, конокрады! Испокон веков их гнали отовсюду взашей. Хуже еврея может быть только цыган! Как можно ему было доверить сопровождать нас? И вообще…как он может быть человеком Лебединского?

– Олег Александрович, когда взял власть в свои руки и полностью отстроил Огнево после пожара, наладил мир с цыганами. Они в обмен на нормальную жизнь и свободу покинули эти места, а кто-то стал верным слугой Лебединского. Ману давно не живет с табором. Ну и скажите спасибо. Благодаря ему на нас не напали кочевые ублюдки, промышляющие разбоем в этом лесу. Черт их раздери тварей.

– Не ругайся! Вот я и говорю, что цыгане мерзкое отродье и все их кланы! Откуда только взялись на севере. – отец Михаил повел плечами, вспоминая, как на них напал отряд негодяев. Они могли их оставить в одних трусах, а то и без трусов, обобрав до нитки. И это в лучшем случае. В худшем – кочевые вполне могли избавиться от путников и закопать под снег. Нашли бы не скоро, а только весной.

– Зимой всегда голод, и все твари становятся опасны. Мы неплохая добыча для кочевых цыган. Ману послал сам Бог, иначе вспороли бы нам сейчас ножами животы и забрали деньги и золото с иконами.

Отец Михаил поежился и снова перевел взгляд на проводника. Тот продолжал стоять у края оврага. Сизые облака окрасились в насыщенный малиновый цвет заката, и мужчина походил на изваяние из черного камня.

– Для человека Лебединского не слишком ли он молод?

– Я бы не сказал, что он молод. Для их брата возраст – это роскошь. Мало кто доживает до глубокой старости.

– Почему он в маске?

– Никто не видел его без нее. И не осмелился бы. Ману опасный человек. Самый жестокий и кровожадный из всех, кого я знал. Поговаривают, что он служил наемником в горячих точках…да и много чего поговаривают. Не наше это дело. Главное, до места назначения добраться.

– Что с его лицом?

– Говорят, когда-то, когда он был еще подростком, кто-то посмеялся над ним и разрезал пацану рот от уха до уха. Как у Гуинплена Гюго. Помните? Человек, который смеется? Но это могут быть просто слухи.

– Понятно. Урод, недоносок с кривой рожей, обозленный на весь мир и на нас в том числе.

В ту же секунду проводник-цыган обернулся, и священник вздрогнул от ужаса. Возникло ощущение, что он мог их слышать.

Над черной маской, закрывающей его лицо снизу до половины, виднелись пронзительные угольно черные глаза. Холодные, страшные, как две черные ямы.

Глаза либо безумца, либо мертвеца – пустые, и в то же время наполненные насыщенным мраком. Отец Михаил поежился и отвел взгляд.

Он вспомнил, как испугались его кочевые. Как что-то болтали на своем языке и отступали. В их глазах отчетливо виднелся страх. При столкновении двоих он застрелил. Свои их не забрали…и отец Михаил никогда не забудет жуткого зрелища, как проводник начал танцевать. Очень странный танец, похожий на полет ворона над мертвой добычей.

– Это танец смерти. В клане Ману его исполняют еще с давних времен. Это Карпаты. Здесь все по-другому…свои обычаи и законы.

Так сказал алтарник священнику, пока тот в ужасе смотрел на жуткое зрелище, а позже произнес молитвы и проводил души усопших в мир иной. Какими бы грешниками они ни были, а молитва нужна. На то он и помазанник Божий.

Ману подошел к священникам, поправил капюшон пальто.

– Их машины должны прибыть с юга. Если ожидать здесь, то мы непременно с ними пересечемся. Они будут проезжать мимо в любом случае. Другой дороги в Огнево нет.

– И машины смогут здесь проехать?

– Смогут, если знать куда ехать.

– Может, лучше повернуть назад до ближайшего города? Или деревни?

– Уже поздно назад. Все дороги занесло. Позади нас ураган. Так что потом поедем через лес, я знаю куда. Там не рыскают даже дикие звери.

Отец Михаил судорожно сглотнул слюну.

– И что не так с дорогой через лес, что там и звери не рыскают?

– Говорят, в этом лесу бродят души невинно убитых нашим дорогим Лебединским, цыган. Их не похоронили. Сожгли в лесу вместе с лошадьми, машинами, шатрами. – зловеще сказал Ману, продолжая сверлить отца Михаила взглядом своих черных глаз, и от этого пронизывающего взора у священника по всему телу расползлись мурашки. – Десятки мертвых тел. Старики, изнасилованные женщины и девочки, кастрированные и замученные мужчины, младенцы, сгоревшие заживо…

– Здесь был рассадник ереси, рассадник преступлений, воровства, наркоторговли. Я уже молчу про ворованных детей, попрошайничество, всякие сатанинские гадания и обирание несчастных людей. Лебединский освободил это место, зачистил его, превратил в процветающий поселок городского типа, открыл шахты. А вся нечисть…вся нечисть получила деньги и ушла отсюда вместе со своими шатрами. Так что не нужно тут рассказывать лживые истории про невинно убиенных младенцев.

– Ну значит это не души, а сам дьявол бродит по этому лесу. Ваши молитвы непременно вас защитят, отец Михаил.

Проводник усмехнулся, но эту усмешку никто не увидел, только глаза стали немного уже, и у отца Михаила от глухого смеха цыгана по всему телу встали волоски

– Мы разве не можем идти другой дорогой?

– Неужели вы суеверны? Разве суеверие – это не грех? И священнослужители не призваны спасать мир от нечистой силы?

Дерзкое цыганское отродье. Но придется проглотить, иначе с Ольгой ему так и не встретиться, и в Огнево он не доберется.

Хотя, зачем лгать – он попросту боится этого жуткого психа, от которого веет смертью, но также боится и продолжать дорогу один в сопровождении алтарника, совершенно не зная здешних мест и потеряв любую связь с цивилизацией и проводником, который должен был с ними встретиться, но так и не объявился.

– Я не суеверен, а ты много болтаешь, цыган.

Ману резко подался вперед, и отец Михаил тут же дернулся назад, вжимая голову в плечи.

– Кто сопровождает дочь Лебединского?

– Охрана. Самые лучшие люди. Насколько мне известно.

– Ясно.

Ману повернулся к своим людям, натягивая капюшон на лицо.

– Не думаю, что они смогли перебраться через Затоку. Метель была слишком сильной. Подозреваю, что они пошли пешком так же, как и мы, и бросили машины, поэтому их так долго нет. Оставайтесь здесь с отцом Михаилом и его скарбом, а я пойду навстречу дочери Лебединского.

Десять лет назад

Забор был очень высоким. Кирпичным. Кладка аккуратная, стройная. Кирпичик к кирпичику. Даже по самой кладке видно, каких денег стоила сама работа и великолепный кирпич, выкрашенный в бежевый цвет. Через каждый пролет возвышается колонна со шпилем в виде креста на конце. Ни для кого не секрет, что владелец шикарного поместья, которое находилось за забором верующий и невероятно богатый человек, известный не только в городе, но и во всей области – Олег Александрович Лебединский.

Я поднял руку и заслонил глаза от слепящего солнца, чуть выше над заповедником кружился коршун.