Смачно, от всей души.

Несколько минут спустя я случайно натыкаюсь на Тоху, о чем-то болтающего с парнями из нашей комнаты. Завидев меня, они резко прерывают свой разговор и расходятся, что наводит меня на нехорошие мысли.

— И что это было? — спрашиваю я у Тохи, демонстративно провожая спешивших ретироваться людей взглядом.

— Это ты мне скажи, — отвечает он грубее обычного.

— О чем?

— Что происходит?

Сердце на миг уходит в пятки.

— В каком смысле? — задаю вопрос, стараясь скрыть в голосе дрожь.

Неужели о планах Пастуха уже прознали?

Тоха лишь раздраженно цокает языком, не замечая, как мне кажется, моего взволнованного вида.

— Не притворяйся. Ты в последние дни сам не свой, — говорит Тоха. — Еще и с Викой постоянно о чем-то шепчетесь в стороне.

— Мы не шепчемся.

Но мое возражение не принимается.

— Еще как шепчетесь. Будто парочка малолеток на школьной перемене. И ладно бы, если бы вы по углам зажимались как недотроги, чтоб никто не увидел, так не в этом же дело, да? Костя, что происходит?

Тоха смотрит прямо в глаза, желваки на его лице подергиваются в такт моему сердцебиению. Но я стараюсь сохранить остатки самообладания и успокоиться. Тоха ни чего не знает и ни о чем не догадывается. Пастух собрал вокруг себя редкостных молчунов, что, наверное, и правильно. Болтуны-революционеры долго не живут, а революции с такими солдатами не стряпаются.

— Ничего не происходит, — повторяю я, хлопнув Тоху по плечу. — С чего ты взял?

Молчит. И смотрит так затравленно и недоверчиво, что от его взгляда мне становится не по себе. Пытаюсь перевести все в шутку, но не уверен, что юмор сейчас уместен.

— И вообще, я-то хоть с Викой по углам зажимаюсь, а ты чего с этими связался? — Киваю в сторону, в которую недавно ушли наши соседи. — Замышляете чего?

Тоха продолжает молчать, но мышцы на его лице расслабляются.

— Слушай, — говорю я, собираясь надавить чуть сильнее, — мы же все еще друзья, да? Вместе сюда попали, вместе отсюда и уйдем, верно?

Будто нехотя, но Тоха кивает мне. И все рассказывает.

В этом была его проблема еще со студенческих времен. Тоха редко мог держаться вне своего круга общения. Ему всегда нужен был кто-то для компании. Тоха не создан для одиночества, без людей он чувствует себя, как мне кажется, отщепенцем. И из-за этого загоняется. Скажем так, за счет своей компании он самоутверждается.

— Говорят, что скоро в лагере будет жарко, — произносит он, и мы идем в сторону резервуаров с водой.

У них обычно никто не толпится и можно поговорить с глазу на глаз. Однако, к моему удивлению, воду охраняют двое вооруженных автоматами мужчин. Заметив наше приближение, они бросают на нас неодобрительные взгляды и перехватывают поудобнее автоматы, словно предупреждают нас о том, что ближе лучше не подходить. Я толкаю Тоху в сторону, и мы быстро уходим.

— Видишь? — спрашивает он. — Что-то грядет. Такое чувство, будто чиркни спичкой, и все на воздух взлетит. Князь оставил оружие только тем, кому доверяет. Ну… так говорят. А все остальные теперь мечутся из стороны в сторону и не знают, как и к кому подступиться.

— Но оружие только у охранников. Я бы не назвал их приближенными Князя. К тому же оно им нужно чтобы в случае чего отбиться от «горожан».

— Ты в это веришь? — Тоха удивленно вздергивает брови. — Да Князь в штаны наложил при мысли о том, что в лагере поднимут восстание.

После его слов у меня заскребло в горле.

— Восстание?

— Да. Об этом тоже говорят. — Тоха переходит на шепот. — Еду урезали, воду урезали, оружие отобрали. За пределы лагеря нас не выпускают, мы словно заперты здесь.

— Так было и до сбоя, — говорю я, но Тоха качает головой.

— Да нет же, все было по-другому. Мы хотя бы могли выходить отсюда.

Призрачное ощущение свободы. Но Тоху не переубедить.

Мне не хочется говорить на эту тему, поэтому перевожу разговор в другое русло. Вспоминаю об обещании Вики стащить для нас с кухни что-нибудь вкусное и говорю об этом.

— Вкусное? Надеюсь, оно не будет бегать? — спрашивает Тоха, его губы дергаются в легкой усмешке.

— Я подумал об этом же.

Атмосфера вокруг нас теплеет, и дальше мы болтаем о всякой чепухе, стараясь ненадолго забыться.

И все же его слова не выходят у меня из головы до самого вечера. Если в лагере уже поговаривают о восстании, то эффект неожиданности, о котором так грезит Пастух, нами упущен. До Князя слухи доходят быстро, может поэтому он и отобрал у всех оружие? Не знаю. Но если все так, то наш план придется немного изменить.

Хоть идти к Пастуху и рискованно, я не могу заставить себя просто где-то отсиживаться. Лидера революции я нахожу в столовой, куда за неимением продуктов теперь мало кто ходит. Голос Вики доносится из кухни, скрытой от нас выложенной кафелем стеной. Она и еще несколько женщин, что-то обсуждая, смеется. И правильно делает, как мне кажется. Если впасть в уныние от сложившейся ситуации, то можно просто сразу ночью выйти из лагеря на растерзание «горожанам» и не мучиться попытками пережить еще один день.

— Я удивлен, — произносит Пастух, предлагая мне сесть напротив него.

Выглядит он расслабленно. В руках у него какая-то книжка, в старой истертой обложке без картинки, простого однотонно-синего цвета.

— Что-то случилось?

Я оглядываюсь. В столовой кроме нас еще пара человек.

— Не волнуйся. Просто сядь, давай поговорим.

Я отодвигаю стул, стараясь при этом не издавать громких звуков, и сажусь. Пастух использует вместо закладки свернутый в несколько раз конфетный фантик. Он отмечает место, на котором закончил чтение, и откладывает книгу в сторону. Теперь я могу узнать, что он читает роман Виктора Гюго «Отверженные».

Интересно, как эта книга, да еще в таком старом издании, сюда попала?

— Читал?

— Да. Но выбор для чтения в сложившейся ситуации странный.

Еще какой. Ведь восстание в романе подавили, а из революционеров выжил лишь один Мариус. Да и на «Друзей азбуки» мы не походим. Но Пастух на мое заявление только улыбается, и вальяжно разваливается на стуле. На секунду мне кажется, будто он хочет обсудить со мной роман, так сказать поболтать на светский манер, но вместо этого вновь задает вопрос.

— Так что-то случилось?

Я киваю. И рассказываю ему о дошедших до меня слухах. Осторожно, подбирая каждое слово, чтобы чужие уши не услышали компрометирующих нас словосочетаний. Пастух слушает, не перебивая, с его лица не сходит улыбка, значение которой мне непонятно. Что он веселого во всем этом видит?

— Мне все это и так известно, — говорит он, когда я заканчиваю свой «доклад».

И от его слов испытываю стыд. Так он просто смеялся надо мной! Конечно же он все знает. Глупо было думать, будто Пастух не в курсе происходящего.

— Но я искренне тебе благодарен, — добавляет он, словно подбадривая меня. — Знаешь, из всех моих сторонников, которые тоже слышат эти слухи, только ты пришел ко мне.

— Наверное им хватает уверенности в том, что тебе все известно.

На этот раз Пастух качает головой.

— Не в этом дело, — говорит он, но своих слов не поясняет. — Я рад, что ты с нами. Теперь я уверен, что могу поручить тебе важное задание.

— Задание? — переспрашиваю я.

И чувствую на своей спине чей-то взгляд.

Оборачиваюсь и замечаю Вику. Она смотрит в нашу сторону, в ее руках грязное и влажное полотенце.

— Верно, — говори т Пастух, и я оборачиваюсь обратно. — Если согласен, то я расскажу, что надо сделать.

— Я согласен, — не раздумывая, отвечаю я на предложение.

Даже не зная, что должен сделать, я готов к чему угодно. Лиши бы выбраться отсюда.

— Мне нравится твоя самоуверенность. Я верю, — произносит Пастух тише, наклоняясь ко мне, — что только у тебя это получится.

У нас ничего не получилось.

Горло дерет от неконтролируемых спазмов. Так хочется разодрать ногтями кожу, чтобы достать до приносящих дискомфорт участков, но приглушенные звуки автоматных очередей заставляют меня двигаться вперед. В носу плотно заседает запах паленой плоти, дышу через рот, который моментально пересыхает, губы трескаются, и я облизываю их не менее сухим языком.