Оставив сумки на коврике, снимаю верхнюю одежду и сразу же принимаюсь за уборку. Злюсь на тётю, которая, судя по всему, давно здесь не бывала. Я знаю, что ценные вещи и всю родительскую одежду она разобрала. Что-то продала, что-то оставила себе, что-то выбросила. Точно также с посудой и остальным. Несколько месяцев квартиру снимали, но потом люди съехали а новых она не искала или не хотела искать. Мы про это не разговаривали.

Намываю кухню, распахнув окно. Прогоняю неприятный запах пустого жилища.

Ближе к ночи удовлетворенно вытираю рукавом лоб и взвизгиваю от боли. Совсем забыла про лицо. Быстренько ставлю воду на макароны, а пока она закипает, наношу гель и переодеваюсь. Поужинав, звоню тётке, чтобы не ждали. Она возмущается, но я не слушаю. От усталости кружится голова, однако я вызываю такси и сразу бегу вниз. Водитель в шоке от конечной точки маршрута и несколько раз переспрашивает, уверена ли я.

А я уверена. Сжимаю в руках букет белых искусственных роз и, распрощавшись, прохожу в старые сломанные ворота. Четвертая дорожка направо, утопая в снегу. Отсчитываю третий ряд и через пару минут борьбы сугробами, очищаю варежками памятники. Добираюсь до фотографий и улыбаюсь красивой паре, смотрящей прямо на меня. Мои родители. Самые лучшие, самые любимые, самые понимающие.

— Мам, пап, я приехала…

Роман.

В твоих губах кусочек шоколада,

Совсем не он меня приворожил!

Твой поцелуй — чудесная награда,

Скажи, я это чудо…заслужил?

Кусочек сладкий в поцелуе тает,

О, их так много!… Супер-шоколад!

Мне кажется, что лучше не бывает…

Таких волшебных, неземных услад!

Еще кусочек?.. может быть…довольно?

Но от тебя мне губ не оторвать…

Лишь отстранюсь, как без тебя…так…больно!

Позволь еще, хоть раз…поцеловать?Кивнёшь мне — «да»!.. в глазах любовь сияет,

И губ своих не в силах отвести,

Мне говоришь, что лучше не бывает!

Вот-вот сады в душе начнут цвести…

(Александр Маи)

Пожарище в груди не потушить ничем. Алкоголь давно выветрился, но меня по-прежнему ведёт от отчаяния, которое снова и снова затапливает, стоит вспомнить разочарование и слезы в любимых глазах.

Я слишком хорошо изучил свою Сахарову, чтобы не понять её чувств.

«Так надо, — твержу себе. — Это временно».

Но ничего не помогает.

Подспудно знаю, что ни хрена не временно. Юлька не простит, даже если я дорвусь до неё и смогу объяснить. Она не проглотит тот гадский спор, о котором, оказывается, знала. Знала и терпела? Поэтому закрывалась и не подпускала к себе?

Зачем?

Вою, как побитый пёс, устроившись на полу в прихожке, где несколько часов назад из моего рта вылетали те самые жестокие слова.

Кто бы ни затеял свои игры, он сумел ударить по самому больному. Выдрать сердце и раскромсать его на куски, сделав это моими руками.

С ужасом рассматриваю кисти рук с запекшейся кровью и бьюсь затылком о стену.

Сам.

Я сам разрушил всё.

Я и отец, который догадался, но молчал, чтобы не спугнуть преступника.

За день до расставания

— Знакомое лицо?

Вольт повторно нажимает запись, и я останавливаю на фрагменте, где девушка стоит боком. Сейчас у неё светлые волосы, но если представить, что она в парике или мысленно перекрасить, то получится рыжая стерва, пытавшаяся накачать меня дрянью в тот вечер.

— Она? Как вычислили?

— А это очень интересно. Твоя девчонка к ней привела, — постукивая карандашом, медленно отвечает Сычёв-старший.

В его кабинете собралась странная компания, однако каждый имеет отношение к поискам.

Бывший одноклассник, которого я подозревал, сам вышел на нас. Откуда узнал? Я сам выдал во время очередного мордобоя.

Застываю, переваривая услышанное.

— Юля?

— У тебя их несколько? — невесело усмехается отец, и продолжает: — Юля. Да расслабься, она не в теме. На всякий пожарный приставили к ней человечка. Мало ли…

— К Юльке? — тупо повторяю, плохо соображая от странного чувства внутри. — Она же просила…Бляха! Юлька взяла с меня слово, что я сам не полезу и не нарушу её границ… Па?

— Для её безопасности, сын. Если ты не расскажешь, она не узнает.

Набираю Юлькин номер, но она не отвечает. Не узнает или… Или уже знает?

— Так кто это? — смартфоном тыкаю в экран ноута, где на паузе так и светится смутно знакомое лицо.

Батя переглядывается с другом и выдает нарытую инфу.

Перевариваю рассказ отца, прокручивая в голове снова и снова. Это…сюр…бред…идиотизм…

Но это реальность.

И мне предстоит сыграть свою роль в реальности, оттолкнув ту, которую я люблю больше своей жизни. Оттолкнуть, чтобы защитить, ибо сейчас она в опасности, о которой не подозревает.

СБ круглосуточно копают, чтобы вычислить местонахождение Самойловых, но сволочь имеет сильные ресурсы, чтобы хорошо скрыться. И мотив.

Месть, знаете ли, сильный мотив, чтобы идти по головам и не остановиться.

Через несколько часов после встречи я стряхиваю снег рукавом с лобовухи и ныряю в салон. Юлькин телефон молчит. В общаге она не появлялась, но с работы вышла давно.

Да, я знаю, где и кем работает моя девушка, и это отравляет душу злостью. Танцовщица…

Моя Юлька, моя нежная невинная конфетка крутит задницей перед чужими мужиками. Теперь я хорошо понимаю её нежелание рассказывать мне и выставленное условие не лезть.

«У твоей девушки нет страховки.Бывшейдевушки, Амурский. Либо ты, либо бывшей она станет без твоего участия».

Именно такой текст значился в письме, которое я получил, когда просматривал файлы Вольта.

А ниже два вложения, где Sweety, как объявил незнакомый мужик, исполняет ведущую партию в танце. Ни костюм, ни маска не скрыли от меня любимую девочку. Кажется, я узнаю её из миллиона, даже если на ней будет балахон и хиджаб, скрывающий лицо.

Новогодние праздники проходят в прострации. Выполняю механические действия типа встать, пойти, присесть. Заливаюсь паршивым кофе, чувствуя мерзкую кислоту на языке.

— Оно того стоило? — это первое, о чём спросил, когда нам устроили очную ставку с дочерью Самойловой. — Стоило?

Девчонка закрывает лицо ладонями и отрицательно качает головой. Её брат напротив довольно скалится, развалившись на стуле.

— Видеть твою осунувшуюся рожу, оказывается, приятнее, чем прохладное тело.

Урод лениво протягивается, продолжая философствовать. Его слова практически ничего не решают и он об этом прекрасно знает. Как и то, что самый максимум, который им светит, это штраф. Наши возможности примерно равны, а его действия… они не могут быть расценены как прямая угроза жизни. Он знал, что делать и как действовать чужими руками.

— Сестру не жаль? — бросает отец.

— Неа. Если бы дурёха не поплыла от тебя…

Резко отодвигаю стул и выхожу из прокуренного помещения.

Если бы…

Если бы моя мать не поссорилась с отцом…

Если бы не столкнулась с той машиной…

Если бы пассажиры обеих тачек выжили…

Если бы…

Мама была жива и пыталась оказать первую помощь, но сама слабела с каждой минутой.

Если бы…

Останься она на месте и дождись помощь…

Но она тащила Самойлову, истекая кровью…

Знает ли об этом их сын, возомнивший себя судьёй⁈

Юля

Медленно сползаю с постели и бреду в кухню, чтобы выпить стакан воды. Горло сушит от надсадного кашля, а температура, кажется, и не думает снижаться.