— Но я должен присматривать за вами! — возмутился помощник.

— Я более чем уверен, что люди Инсилио следят за мной двадцать четыре на семь. Я не буду один, — усмехаюсь криво. — Иди.

Калум оглядывается на меня с сомнением, но приказ выполняет. Я остаюсь один, хоть и понимаю, что это только видимость одиночества. Однако белобрысого я действительно не обманывал — иду прогуляться по окраинам города. Навстречу мне попадаются лишь редкие прохожие, но я для них как невидимка — броня и шлем делают меня неотличимым от привычных здесь бойцов Альянса. А я смотрю на горожан внимательно. Странное ощущение, ведь они даже не предполагают, что очень скоро здесь разверзнется филиал ада.

Темнота опускается на город, загораются редкие фонари. Я понимаю, что пора бы уже идти к своим: слабость всё ещё ощущается в теле, да и голод наконец догнал.

До нашего общежития дохожу уже к тому времени, как Рэд всех разогнал по кроватям. Сосущее чувство голода гонит меня на кухню и там, что удивительно, горит свет. Аккуратно заглядываю и вижу Хельгу, трудящуюся над заготовками на завтра. Её окутывает приятный домашний аромат пищи, свободное платье и фартук сверху стирают даже намёки на то, чем она раньше занималась. Появляется странная мысль, что хоть что-то хорошее я сделал в этом городе.

— Почему одна всем занимаешься? — спрашиваю, не подходя ближе, а присаживаясь за свободный стол.

Хельга вздрагивает от неожиданности, но поворачивается ко мне спокойно, видимо, узнав по голосу.

— Отпустила поваров пораньше, мы сегодня много чего успели сделать, я лишь немного завершаю, — она мягко улыбается. — Вас долго не было. Говорили, что вы ранены. Всё в порядке?

— Можно и так сказать, — стягиваю с головы уже надоевший шлем, прямо смотрю на неё.

Но Хельга не убежала с ужасом, не отшатнулась. Её лицо практически не изменилось, только в глазах мелькнула грусть.

— Покормишь? — почему-то такая реакция меня слегка раздосадовала.

— Конечно.

Она быстро подсуетилась и поставила передо мной тарелку дымящегося жаркого. Я приступаю к еде, а Хельга присаживается рядом, прослеживая вены на моём лице с непонятным выражением глаз.

— Боишься? — усмехаюсь.

— Мне жаль, — она встала, обогнула стол и подошла ближе, провела пальцем по одной из линий на моей щеке. — Почему именно вы?

— Сам задаюсь этим же вопросом, — на мгновение мне хочется прижаться к её руке, ощутить тепло. Но делаю я абсолютно противоположное, отстраняюсь и принимаюсь жевать. — Наверное, лезу всё время туда, куда не следует.

Хельга кладёт руку мне на голову, осторожно гладит по волосам. Только на этот раз её прикосновения не несут тепла, они обжигают. Я внезапно чувствую острую тошноту и ком, подкатившийся к горлу. Срываюсь с места, с грохотом опрокидывая стул, бегу в туалет. Там над унитазом меня выворачивает съеденным. Тело покрывается липким потом, меня на мгновение омывает страхом. Что это? Я не могу переваривать нормальную пищу? Или просто последствие болезни, от которой организм ещё не может оправиться?

Сплевываю, поворачиваюсь к раковине. Включаю кран и пригоршнями набираю холодную воду, погружая в неё лицо. Умывшись, поднимаю глаза на зеркало и холодею, потому что кажется, что на мгновение в отражении блеснули вертикальные зрачки. Но стоит только моргнуть, как всё приходит в норму. Галлюцинация? Или Олдон с его медиками ошиблись, и я мутирую?

Отбросив смятое полотенце, возвращаюсь на кухню. И останавливаюсь на пороге, видя сидящего за столом Рэда. Отец окидывает меня мрачным взглядом, поднимается мне навстречу.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю хрипло.

— Дожидаюсь блудного сына, — кривится Рэд.

Его взгляд неспешно перемещается по моему лицу, он медленно тянет ко мне руку, осторожно касается щеки.

— Меня инфицировали, — говорю коротко. — Но пока для других опасности не представляю.

— Пока? — отец щурится.

— Я попросил Калума присматривать за мной, но, боюсь, один он не справится, — прямо смотрю в стальные глаза. — Ты поможешь ему?

Рэд молчит, но я вижу, как двигаются его желваки.

— Я не позволю, чтобы ты кому-нибудь навредил, — тихо, но твёрдо выговаривает он.

— Спасибо, — благодарю совершенно искренне.

Отец пожимает моё предплечье и уходит, а я вижу за его спиной Хельгу с плащом в руках.

— Уже поздно, я пойду, — говорит она тихо.

— Ты разве не тут живёшь? — поднимаю брови в удивлении.

— Моя дочь, она… — Хельга неопределённо махает рукой.

— Я понимаю, что ты за неё беспокоишься, но сама же видишь, мы не навредим ребёнку, — качаю головой. — Я провожу тебя, не следует одной бродить по тёмным улицам.

— Это необязательно, — тут же вскидывает голову Хельга. — Вам надо отдыхать.

— Сегодня я уже не усну. Всё равно бы пошёл бродить по улицам, так хоть что-то полезное сделаю.

Такое объяснение Хельгу слегка успокаивает, но она всё ещё смотрит на меня с сомнением. Я же просто натягиваю шлем и выхожу из дома. Ей ничего не остаётся, как последовать за мной.

Я уже достаточно изучил этот городок, чтобы без подсказок Хельги найти путь от общежития до её дома в тёмном тупике. Но стоит нам туда свернуть, как меня накрывает плохим предчувствием: дверь распахнута, хотя, судя по выражению лица Хельги, так быть не должно. Она пытается броситься вперёд, но я её останавливаю, прикладывая палец к губам. Первым приближаюсь к дверям и внезапно понимаю, что в доме есть живые существа. Именно так, я их чувствую. Пульсацию самой жизни внутри них, их энергию. А ещё я умудряюсь слышать их голоса:

— Где её носит⁈ Не дождешься, пока вернётся эта потаскуха!

— Не надо… Нет, дядя… — дочь Хельги хлюпает носом и просит жалобно, почти шёпотом, сил на крик нет то ли от слабости, то ли от сковавшего страха.

— Люблю помоложе, — мерзкий, полный какой-то гнили голос вторит своему напарнику.

Чувствую, что меня аж трясёт от отвращения. Поднять руку на ребёнка — это одна статья в моём личном кодексе того, за что следует убить. А то, что эта мразь собирается сделать…

— Стой тут, — приказываю Хельге.

Сам тенью проскальзываю в дом, мягко ступая дохожу до кухни. Там беззастенчиво роется в чужом холодильнике мужик, находящийся сейчас ко мне спиной. А его приятель стоит на коленях, одной рукой пытается стянуть штаны, а второй тянется к прижавшейся к стене белокурой девочке, чьи огромные голубые глаза полны ужаса. Она настолько оцепенела, что даже не думает куда-то бежать, только поджимает ноги, пытаясь сжаться в комочек и оказаться как можно дальше от грязной протянутой ладони. Последней каплей для меня стало то, что у малышки была разбита губа. Кто-то из этих тварей ударил её.

Тормоза слетают сразу и напрочь, грудную клетку прорезает изнутри болью, внутри поднимается шторм. Но на этот раз я даже не пытаюсь себя сдерживать. Прыгаю вперёд, вонзаю пальцы в шею стоявшего на коленях и вырываю кусок плоти. Тот заливается кровью и, булькая, заваливается на пол. Шаг ко второму, который ещё ничего не успевает понять, и я сжимаю его голову до тех, пока она не лопается как перезрелая тыква.

— Мама внизу, беги к ней! — кричу девочке.

Она наконец выходит из оцепенения и кидается прочь.

— Вот и хорошо, — выдыхаю, чувству в себе странный скачок энергии.

Поднимаю окровавленную руку, засматриваюсь на то, как по ней стекает тягучая красная жидкость. Капля за каплей. Не удерживаюсь и спонтанно облизываю ладонь. Чувствую странное удовлетворение, но на этом всё. Сознание гаснет в один миг, как будто кто-то дёрнул рубильник. Темнота наступает мгновенно, я ничего не успеваю даже подумать, не то что сделать.

Прихожу в себя от того, что яркий свет проникает сквозь сомкнутые веки. Понимаю, что лежу на полу. Приподнимаюсь на локтях и чуть не падаю обратно. Вскакиваю, чувствуя лёгкое головокружение, но это меня сейчас совершенно не волнует. В отличие от того, в окружении чего я просыпаюсь.