Она сначала фыркала недовольно: «Что еще за Илька? Как собачонку мелкую подзываешь. Перестань». Потом привыкла, может быть поняла, что новое, домашнее имя – это его подарок ей, возможность стать двойственной, возможность вырастить в себе новую личность, иную.

***

Он шел обратно в отдел, навесив на растопыренные пальцы все шесть чашек.

– О, привет, – ему навстречу их кабинета главного хранителя вынырнула Катюха. Он разулыбался:

– А, наше вам с кисточкой.

И пропел, пританцовывая:

– Капли датского короля

Или королевы, – поклонился, разведя руки с нанизанными на пальцы чашками,

– Это крепче, чем вино,

Слаще карамели.

– Все паясничаешь?

– Отнюдь, просто навеяло. Вот тебя увидел и… – приложил правую руку к сердцу, чашки звякнули друг об друга, – … навеяло.

Он вовсе не хотел ее видеть сейчас. Боялся, привяжется, и тогда придется как-то отбояриваться, придумывать что-то, но в нынешних его планах, а скорее в нынешнем их полном отсутствии Кати не было, она была ему не нужна сегодня. Чего ее вынесло прямо под ноги?! На прошлой неделе, маясь от скуки, он уже приводил ее домой. В среду что ли? Или в четверг?

Нет, Катюха, она клевая баба. В соку, что называется. Но это ж сколько лет-то уже, а? И не сосчитаешь.

Году в восемьдесят седьмом, что ли, он их на раскоп возил, желторотиков-третьекурсников, или еще в восемьдесят шестом? Никогда даты запомнить не мог. Чего их запоминать, жизнь несется со свистом, с про̀свистом, на поворотах заносит, – колеса в стороны.

В те поры хорошо было: лето, озеро, палатки, девчонки. Тогда вдруг художник заболел, свалил посреди процесса, кому теперь раскоп зарисовывать. Он выбрал девоньку посимпатичнее. Ну и само собой… Он ей еще тогда песни пел, романсы. Она сидит, глаза вытаращит, слушает. Смешная. Птенец нахохленный. Ему всегда нравилось таких замороженных оттаивать. Снегурочки провинциальные. Она, кстати, в постели оказалась ничего. Сначала, конечно, деревянная, чего делать, куда руки, куда ноги – не знает. Но это как в танце, если поведешь грамотно, партнерша ответит.

С Катюхой получилось.

Сколько таких катюх он на смазанные сексуальные рельсы поставил? Хватает. Но все остальные как-то сами в сторону отходили. Лето кончилось, страницу перевернули, потом в городе только привет-привет. А тут запросто отвязаться не удалось, влюбилась в него по это самое. Решила, видимо, что на всю жизнь. Ну если сама предлагается, отказывать – грех. Он ее даже домой привозил, они с Илькой как раз только в новый кооператив переехали. Не только Катюху, были и другие подруги боевые. Когда Димыч, приятель его, на Катьку запал, Вадим обрадовался, повод развязаться образовался. Она пошумела, поплакала чуток, но смирилась. Все, помидоры, наконец, завяли.

Потом как-то вышло, что Катька распределилась в музей археологии, в тот самый отдел, где сидел Вадим. Не иначе как мамаша Димыча разложила пасьянс из своих связей-козырей и пристроила невестку на теплое местечко. А она, дуреха, решила, что это его рук дело. Ага, спросили мальчика-мэнээса. А она такая: «Я все понимаю, только ты… спасибо…» Как она его тогда доставала, в туалет из отдела не выйди, тут как тут с разговорами. То просто щебечет, то пытается отношения выяснить. Только что письмами его не забрасывала как в «Служебном романе». Он даже в другой отдел перевелся, из неолита в восточных славян, лишь бы подальше от нее.

***

– Вадим, разговор есть.

Вот, знал, что привяжется.

– Извини, Катюха, некогда. Спешу. Вон Костик просил помочь, его баронесса ушастая опять хворает. Надо посидеть у одра больной, за лапу подержать.

– Да подожди ты, это по делу. Меня главный хранитель вызвал, а я…

– А если по делу, то в понедельник. Все, рабочий день закончен. Пока, дорогая.

Он чуть не бегом припустил по коридору, скрылся за поворотом. Но в голове засвербило, а чего это Его Величество Главный Охренитель хотел от Катюхи, и при чем тут он, Вадим. Вырисовывалось нечто беспокоящее. Да ладно, в топку все, до понедельника о драконах ни слова.

яблоки что ли чистить? Куда их столько?

– Кать, тут кило три…

– Штук восемь возьми, они мелкие.

Лолка вынимала из корзинки, стоящей на подоконнике, яблоки, старалась брать самые красивые. Чуть приплюснутые, розовые, с одуряющим запахом лета, зноя и солнца, с которым они вот только что играли в прятки, скрываясь под листиками родной яблони. А теперь их выложили на блюдо, пестрое, восточное, с яркой синей каймой, и они в этой небесной рамке заиграли закатными розово-золотыми бликами, рассыпая по тесной кухне свою яблочную пахучую радость. Чистить и резать их на шарлотку было жаль.

Катя взбивала яичные белки, перекрикивая гудящий миксер:

– Прикинь, говорит: «Какую захаркину рубашку замочить»! Проснулся. Я ему про тряпку, а он мне про рубашку. Ну как так можно? – Она недовольно покачала головой.

– Да ладно тебе. Димка – нормальный мужик. Вот чего его к родителям именно сегодня понесло? Мы б с ним хлопнули по стакану. О, да, я ж забыла совсем, – Лолка метнулась в прихожую, вернулась, на ходу открывая сумку, – я ж бордо купила! Настоящее. Тут у вас за углом.

Она поставила на стол бутылку. Один в один, как катина вчерашняя.

– И я купила. Такую же. Давай одну прям сейчас откроем, попробуем. Штопор достань там, где ложки. А Дима через часик придет, не расстраивайся.

Лолка открыла бутылку, понюхала, вроде нормальное, кислятиной в нос не шибает. Вытащила из шкафчика пару стаканов, тонких, пузатеньких, не хуже фужеров, налила в оба по чуть-чуть.

– Кать, ты ж говорила он на весь день тю-тю.

– Ага. Говорила. Димка только ушел, свекровка позвонила. Она билеты в театр взяла на сегодня. В Кировский на «Князя Игоря». Ну и знамо дело, ей надо к косметичке бежать, в порядок себя приводить, потом в парикмахерскую. Можно подумать, это она князя Игоря петь собирается. Или лучше Кончака, ей бы подошло. Короче, Дима приедет к ним, заберет какие-то дары и обратно сразу посвистит. Нынче мамочке не до него. Раньше б позвонила, мог бы и не ехать. Вошкался бы со своим Барбозой весь день и попискивал бы от удовольствия.

Ну если Катерина про свекровь свою завела, это надолго. Это у нее всегда есть, чего сказать. Вроде давно не живут вместе, демаркационную линию в холодильнике не пересекают, встречаются раз год по завету, а все равно… Копит Катька обиды, собирает из них гербарий. Найдется случай, вытащит на свет такой засушенный скукоженный листик, повертит перед носом, обсмотрит со всех сторон, обнюхает, насладится переживанием и обратно в папочку – пусть лежит. И сейчас тоже вслед за свеженьким потащила усохшее, рассыпающееся уже тельце давнишней обидки.

– На дачу тогда приехали… Мы, наверное, месяц как поженились. Только я во двор, она мне ведро тык в руки: «Картошечки накопай, ты же умеешь, Катенька». Знамо дело, я – дура сельская, спинка черненькая, брюшко беленькое, лапки в дерьме. Потом ягод ей еще набери. Батрачку себе нашла. Больше я на ихнюю дачу ни ногой! Пусть сами свою картошку копают. Да было бы чего копать! Они весной три ведра зароют, а летом давай искать. Ищут, ищут, лопатами машут, дай бог, полведра мелочи насобирают. Им никто не сказал про окучивать-полоть, бедолагам.

Под неторопливый треп и французское вино, а девчонки уже налили себе по второй, шарлотка дозревала в духовке. На кухне было жарко, в открытую форточку едва задувало. Август хоть и перевалил на вторую половину, но был на удивление теплым, влажным, банным.

***

Дима вышел из троллейбуса. В каждой руке у него было по здоровой матерчатой сумке, в каждой сумке – по четыре литровых банки варенья и по трехлитровой банке компота. И еще пара одинаковых рубашек. Рубашки эти были куплены отцу лет пятнадцать назад, но даже из упаковки не вытащены. Может тот решил, что в горизонтальную черно-белую полоску и с коротким рукавчиком ему ходить не солидно. Хорошо вылежавшись в родительских закромах, теперь они достались Диме. Он, безусловно, тоже их надевать не собирался. Куда с такими длинными доисторическими воротничками, разве что на новогодний карнавал, – берет черный добавить и костюм битника готов. Ладно, полежат полгода в шкафу, потом на дачу их отвезет, скажет, испачкались или порвались. Хотя прямо сейчас с удовольствие бы надел даже такую, он весь взмок, под мышками расползлись безобразные темные круги.