Александр Алябьев теперь не только числился, но действительно служил в Горном ведомстве. В то же время он продолжал заниматься музыкой, совершенствуясь в игре на фортепиано и даже сочиняя музыку.

В «Московских ведомостях» за 1810 год извещалось о продаже «Нового французского романса с аккомпанированием фортепиано», сочиненного Алябьевым. В следующем, 1811 году объявлялось о выходе в свет «Большого польского» того же автора. Издания этих произведений свидетельствуют о том, что к этому времени Алябьев уже пользовался известностью как музыкант и сочинитель.

Романс и «Большой польский» вышли отдельными изданиями.

Вероятно, творческие опыты Алябьева начались значительно ранее 1810—1811 годов. Это подтверждают недавно обнаруженные в архивах Алябьева небольшие пьесы салонно-бытового характера, преимущественно вальсы, галопы, кадрили, мазурки. В них чувствуется порядочная композиторская сноровка. Примечательно, что в его танцевальной музыке слышатся мелодические обороты, близкие русской народной песенности.

Что же касается «Большого польского» (полонез ми-бемоль мажор), о котором сообщали «Московские ведомости», то это развернутое произведение, в котором танцевальная форма изобретательно сочетается с вариационным развитием, а в красочных гармониях, эмоциональных взлетах, не лишенных патетики, явно ощущаются романтические образы. Незаурядный композиторский талант, основательные теоретические знания, владение разнообразными выразительными средствами фортепианной техники — таково впечатление, оставляемое этим, пусть еще не вполне зрелым, но все же значительным явлением в развитии русской фортепианной музыки.

Кому же все-таки был обязан двадцатитрехлетний Алябьев композиторской подготовкой? Кто его учитель?

Полонез посвящен Джону Фильду — знаменитому ирландскому пианисту и композитору. Проведший большую часть своей жизни в России и умерший в Москве, Джон Фильд сыграл значительную роль в развитии русской музыкальной культуры. У него брал уроки Глинка, у него занимались Верстовский, Гурилев и другие русские музыканты. С высокой похвалой отзывался Глинка о выразительной игре Фильда, считал ее образцом фортепианного исполнения. Возможно, что Алябьев брал уроки у Фильда, но все же его учителем считают не Фильда, а Иоганна Гейнриха Миллера (1781—1826). Всесторонне образованный музыкант — композитор, дирижер, пианист, скрипач и теоретик, автор произведений различных жанров, — переселившийся в Россию из Вены, он пользовался широкой известностью. Среди его учеников — А. С. Грибоедов, великосветские любители музыки граф Михаил Виельгорский, князь Дмитрий Салтыков, а также ряд музыкантов-профессионалов. Как долго и в какие годы Алябьев занимался у Миллера и был ли Миллер первым учителем Алябьева по теории композиции, точно не известно. Очевидно, и с Миллером Алябьев занимался сравнительно недолго — скорее всего еще в Петербурге.

Зимой 1812 года барская Москва веселилась как никогда. Все родовитые фамилии — Орловы, Апраксины, Зубовы, Архаровы и другие — покинули родовые поместья, съехались в город и старались перещеголять друг друга роскошью и богатством своих приемов. Балы и маскарады сменялись концертами и спектаклями, устраиваемыми ими в собственных театрах и концертных залах. Талантливые русские актеры и музыканты, заезжие гастролеры и иностранные знаменитости, осевшие в России, демонстрировали свое искусство. Знаменитый скрипач Маурер, пианист Мартини, певцы и певицы ласкали слух именитых москвичей.

На страну тем временем надвигалось грозное время испытаний. Назревала война. Распространялись тревожные слухи о передвижениях французских войск к границам России. «Светские балагуры, — иронизировал по поводу московских бар Пушкин в «Рославле», — присмирели, дамы струхнули. Гонители французского языка у Кузнецкого моста взяли в обществах решительный верх, и гостиные наполнились патриотами. Кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский, кто сжег десяток французских брошюрок, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все заклялись говорить по-французски, все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну... собираясь на долгих... в саратовские деревни».

По-иному проявил себя отец композитора. Он сформировал и вооружил партизанский отряд из крестьян своего имения (село Никольское Волоколамского уезда). Действовавший во главе со старостой отряд перебил и взял в плен около 600 вражеских солдат.

12 июня 1812 года армия Наполеона вторглась в Россию.

Могучая волна всенародного гнева охватила миллионы русских людей, поднявшихся на защиту родины. Наполеоновское нашествие вызвало мощное патриотическое движение сопротивления народных масс. Началась Отечественная война.

Один за другим меняют студенческие мундиры на военные братья Петр и Михаил Чаадаевы, Иван Якушкин, Иван Шубуев, уходят в армию Александр Грибоедов, будущий шурин Алябьева Николай Шатилов (как полагают, прототип грибоедовского Репетилова).

В первые же дни войны, 4 июля 1812 года, сменил чиновничий вицмундир на кавалерийский казачий, затем гусарский, двадцатипятилетний корнет-доброволец Александр Александрович Алябьев.

Под ударами русских солдат и партизан наполеоновские полки терпели поражение. Далеко на востоке, в снегах и буранах, все ярче разгоралась заря грядущей победы, которой суждено было избавить Европу от наполеоновской тирании.

Музыкант-воин храбро сражался, беззаветно выполняя патриотический долг. Он участвовал во многих боях, в том числе в знаменитом Березинском сражении, когда остатки «великой армии» беспорядочно отступили на западный берег реки Березины. Участвовал Алябьев и в опасных операциях, когда русские войска продолжали преследовать врага на территории Германии, Австрии, Франции; был ранен в бою под Дрезденом, но остался в строю, «будучи употреблен в опасных местах, — как сказано в формулярном списке, — везде отлично исправлял данные ему поручения». Проявив себя в боевых действиях отважным офицером, Алябьев по собственной просьбе был откомандирован в партизанский отряд, действовавший под командованием поэта-партизана Дениса Давыдова.

Среди русских героев-полководцев, завоевавших легендарную славу на полях Отечественной войны 1812 года, Давыдову принадлежит особое место. Это о нем сказал в поэтическом обращении современник Давыдова поэт пушкинской поры Языков:

Восторженно отзывался о Давыдове как о писателе и военачальнике Белинский, «отцом и командиром» называл его Пушкин; портрет Дениса Давыдова — воина и поэта — висел в кабинете английского романиста Вальтера Скотта; в романе Льва Толстого «Война и мир» Денис Давыдов обрисован в образе лихого кавалериста и партизана Васьки Денисова. Давыдова отличали необычайный героизм, находчивость и доблесть, поразительно смелые действия в тылу врага. С сотней казаков и гусар он проникал в глубокий тыл противника, совершал дерзкие «залетные поиски», обрушивался на врага как «снег на голову», появлялся в самых неожиданных местах, нарушая коммуникации противника, выводил из строя целые полки вражеской армии, отбивал неприятельские обозы, захватывал в плен солдат и офицеров противника, нападал на сильные прикрытия вражеского транспорта. В одной из операций при далеко не равных с неприятелем силах захватил 2000 пленных во главе с генералом.

За Денисом Давыдовым стоял народ. В его отряде дрались калужские и смоленские крестьяне, отважно выполняя девиз давыдовцев: «теснить, беспокоить, жечь неприятеля без угомона и неотступно».

Алябьев был в ближайшем окружении Давыдова, назначался в самые опасные партизанские набеги. В одной из операций произошел примечательный эпизод, описанный Давыдовым в его военных записках, рисующий и военный талант Давыдова, и самодурство царского генерал-карьериста, и душевные качества Алябьева.