Должен сказать, что я был не прочь разделить с ней ответственность за воспитание ребенка, она же считала, что в истории цивилизации еще ни один мужчина не разделил такой ответственности. По правде говоря, я уже собирался стать отцом: когда моя первая жена, Лаура, погибла, она была беременна. Молли же беременной еще не была никогда.

Итак, споры наши не прекращались.

– Мы могли бы продать отцовский дом в Александрии, – начала Молли разговор.

– По нынешним ценам на рынке мы за него почти ничего не получим. А твой отец не оставил тебе, по сути дела, ничего. Он никогда по-настоящему не думал о деньгах.

– А не можем ли мы получить заем?

– А под какой же залог?

– Я могла бы заложить драгоценности из лунного камня.

– Да за них шиш дадут, – засомневался я. – Лучше носи сама.

– А что Александру Траслоу нужно от тебя?

В самом деле – что, когда юристов поопытнее меня, как собак нерезаных? Мне не хотелось повторять подозрения Стирнса, что отца Молли убили: так или иначе, такое объяснение никак не пролило бы свет на причину того, зачем я понадобился Траслоу. Ради чего, спрашивается, бередить ее рану?

– Мне не хочется даже ломать голову, для чего я вдруг понадобился ему, – запинаясь, ответил я.

Оба мы прекрасно знали, что все это как-то связано с моей прежней работой в ЦРУ, но до конкретной причины додуматься не смогли.

– Ну а как там дела в отделении интенсивной терапии для новорожденных? – спросил я, чтобы уйти от разговора, о ее работе в Массачусетской больнице.

Молли только покачала головой:

– Я хочу поговорить об этих штучках Траслоу, – она задумчиво накрутила на палец прядь своих волос и сказала далее: – Отец дружил с Траслоу. Я имею в виду, что они доверяли друг другу, хотя близкими приятелями не были. Но отец всегда любил его.

– Вот и хорошо, – заметил я. – Значит, он добрый человек. Но тот, кто хоть раз был шпионом, шпионом останется навсегда.

– То же можно сказать и о тебе.

– Нет, я давал обещание, Молли.

– Стало быть, ты полагаешь, что Траслоу хочет дать тебе какое-то секретное задание?

– Сомневаюсь. Больно высокая зарплата.

– Но ведь работа связана с ЦРУ.

– Необязательно. ЦРУ – просто самый крупный клиент Корпорации.

– Мне не хочется, чтобы ты соглашался, – настойчиво повторила Молли. – Мы же уже говорили – эта твоя работа ушла в прошлое, с ней покончено. Ты напрочь порвал с ней… так и держись.

Она знала, как важно было для меня полностью отрешиться от своей прежней работы оперативного сотрудника, приучившей меня к холодной расчетливой жестокости.

– Я тоже очень хочу остаться в стороне, – заметил я. – Но Стирнс изо всех сил уговаривал меня не отказываться.

Молли встала с кресла и опустилась передо мной на колени, обняв мои бедра.

– Я не хочу, чтобы ты снова стал работать у них. Ты же обещал мне. – Разговаривая, она принялась поглаживать мои ноги и уставилась на меня умоляющими глазами, в которых таилась непостижимая загадка. Ее действия сбивали меня с толку. – А ты можешь с кем-нибудь посоветоваться? – наконец спросила она.

Я надолго задумался, а потом заявил:

– Разве что с Эдом Муром.

Эдмунд Мур знал внутреннюю кухню ЦРУ лучше всех на свете, ибо прослужил там вплоть до отставки – более тридцати лет. Во время моей короткой работы в разведке он натаскивал меня, был, как говорят разведчики, моим «реббе». Кроме того, он обладал поразительным нюхом на распутывание всяких загадок. Эд жил в Вашингтоне, в Джорджтауне, в старинном дивном особняке и, похоже, на пенсии был занят по горло, даже больше, нежели в дни активной деятельности в ЦРУ: перечитывал, видимо, все изданные мемуары, посещал собрания ветеранов ЦРУ, встречался в ресторанах с закадычными друзьями, выступал как эксперт на заседаниях сенатских подкомитетов и делал еще миллион всяких дел, которые я даже перечислить не могу.

– Поговори с ним по телефону, – посоветовала Молли.

– Я сделаю еще лучше. Если выкрою свободное время завтра днем или послезавтра, то слетаю в Вашингтон и повидаюсь с ним.

– Если он выкроит время на встречу с тобой, – подковырнула Молли.

Тут она принялась теребить и возбуждать меня, явно давая понять для чего, а когда я наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, вдруг вскочила и вскрикнула:

– О Боже! Там же этот чертов соус подгорает.

Я пошел вслед за ней на кухню и, когда она выключила горелку (за соусом теперь присматривать больше не надо), подошел к ней сзади и обнял. Хлопоты и заботы так заморочили нас, что малейшее замечание с ее или с моей стороны могло опять втянуть нас в бесконечную перебранку.

Я поцеловал ее в правое ухо и медленно повел назад в гостиную, и там прямо на полу мы принялись заниматься любовью, не обращая внимания на пыль, и сделали небольшую передышку лишь для того, чтобы Молли разыскала колпачок и вставила его внутрь.

Этим же вечером я позвонил Эдмунду Муру, и он вместе с супругой любезно пригласил меня к себе домой завтра вечером на скромный обед.

На другой день, отложив три малозначащие встречи, я прилетел на аэробусе компании «Дельта» в Вашингтон и, когда на Джорджтаун стали опускаться сумерки, уже пересек на такси мост Ки, с шумом и грохотом проехал по разбитой Н-стрит и остановился прямо перед кованой чугунной оградой, за которой стоял дом Эдмунда Мура.

После обеда мы с Эдмундом прошли в его домашнюю библиотеку. Она оказалась просто великолепной: вдоль стен стояли в два яруса дубовые книжные стеллажи, инкрустированные вишневым деревом. Вдоль верхнего яруса тянулся помост, а у нижнего лежали библиотечные стремянки. В вечернем сумеречном свете комната казалась янтарной. У Мура была, на мой взгляд, очень богатая коллекция книг про шпионов и разведчиков. Некоторые из них написали перебежчики из Советского Союза и восточноевропейских стран, а Эд Мур помог им издать их в американских и английских издательствах в годы, когда ЦРУ еще занималось такими делами (гласно, во всяком случае). В отдельных шкафах хранилась литература, посвященная творчеству Троллопа, Карлейля, Диккенса, Раскина. Выглядели они будто собрания сочинений в едином переплете, купленные для украшения интерьера и придания библиотеке старинного респектабельного вида. Но я-то хорошо знал, что Эд Мур кропотливо выискивал и приобретал эти издания на аукционах и в букинистических магазинах Парижа и Лондона, а также в комиссионках и на книжных развалах в городах по всем Соединенным Штатам. Я ничуть не сомневался, что он все их внимательно прочел сразу же по приобретении или попозже.

Потрескивали в камине горящие дрова, отбрасывая в помещение уютные желтоватые блики. Мы уселись перед камином в потертые кожаные кресла. Эд потягивал портвейн урожая 1963 года, которым он особенно гордился, я же предпочел виски «Сингл-молт».

Мне нравилась обстановка, которую Мур столь тщательно создавал для себя. В его городском особняке как-то забывалось, что ты находишься в Джорджтауне 90-х годов, перенасыщенном модерновой бытовой электроникой, и будто переносишься в Англию эпохи Эдуарда VII.[2] Эдмунд Мур – выходец из Среднего Запада, а точнее – из Оклахомы, но за время работы в ЦРУ приобрел манеры, свойственные питомцам самых престижных американских университетов, и стал таким же, какими были его сверстники, окончившие в свое время Йельский или Принстонский университет. Такие манеры – не притворство и не показуха, они вырабатываются с годами и становятся естественными у тех, кто долго работает в организациях вроде ЦРУ. По сути дела, и само Управление менялось вместе с ним. В 60-е годы, когда студенческие городки ведущих университетов захлестнула волна забастовок и наркотиков, ЦРУ стало вербовать молодых сотрудников из спокойных учебных заведений Среднего Запада. Таким образом, происходило вытеснение представителей восточной части США из ЦРУ. И вот тогда в Управлении появился один оригинальный оклахомец, который мог бы еще в 40-х годах посещать лекции в Йельском университете, и никто даже не удивился его появлению. «Аристократические замашки, – сказал мне как-то Мур, – единственное, что остается от богатого наследства, когда выйдут все денежки». Ну, а в действительности же Мур женился как раз на денежном мешке – его жена Елена была внучкой одного богатого изобретателя, придумавшего какую-то важную штуковину для телефонного аппарата.