Лариса улыбнулась с легким оттенком превосходства, так, будто она была старшей.

— Я где-то читала, — сказала она, — что ничто так не роднит людей, как совершенное совместно преступление.

— К нам это, по-моему, не относится.

— Во всяком случае, мы подумали про такую возможность.

— Послушай, — сказал Демид, — я хочу спросить тебя: почему ты так изменилась? То была этакая девица-супермодерн, а сейчас даже говоришь по-иному.

— Разве не ясно? Умер дед. Смерть деда — мое второе по-настоящему большое горе в жизни.

— Второе?

— Да, второе. О первом говорить не хочу. Может, когда-нибудь и узнаешь, а не узнаешь, тоже беды большой не будет. Ничего в этом нет удивительного. Удивительно другое — вот сижу в твоей одиночке с зарешеченными окнами, а идти домой не хочется. Почему так?

— Не знаю. Во всяком случае, я рад…

— Ты к тому же еще и воспитанный, как на поверку выходит. Эх, жалко, не хватило у меня ума понять, какое богатство я отдала в твои руки.

— Иди, — мягко сказал Демид, — я понимаю, что не оправдал ваших надежд, но это не моя вина, а ошибка твоего деда. Злиться не надо. Когда-нибудь ты будешь на редкость хорошенькой девушкой…

— А сейчас?

— Сейчас ты гадкий утенок, но скоро станешь прекрасным лебедем.

— Ну что ж, а на том спасибо. Будь здоров, трусишка.

— Счастливо.

Она мгновение постояла, словно собираясь что-то сказать, но, не найдя нужного слова, повернулась, демонстративно ногой толкнула дверь и вышла. Прихрамывая, Демид направился вслед за ней — гостью полагалось проводить.

— Счастливо, — повторил он, закрывая за ней дверь. Вернувшись в комнату, прилег на кровать, взял книгу, перелистал страницу за страницей. Всюду мелким убористым почерком шло описание сейфов и ключей к ним. Какая махина работы была проделана этим человеком! И зачем? Сколько впустую ушло энергии, времени, сил… Ученым мог бы стать, не отклонись в сторону его талант, а стал преступником. Что там ни говори, а все-таки крал, и не просто крал, как какой-нибудь карманник, по мелочи, себе на пропитание, а матерым вором был, «медвежатником». Жизнь иногда загадывает такие загадки, сразу не отгадаешь… А ты? Что ты думаешь о своей жизни, Демид? Например, о переселении. Или это только слухи? Иначе знал бы Колобок. Нужно сходить к Ольге Степановне, расспросить.

Около двери старой учительницы он остановился, услышав голоса, доносившиеся из комнаты. Постучал, и, получив разрешение, вошел.

— Проходи, Демид, как раз тебя и не хватало.

— Он в таком деле голоса не имеет, — заявил Колобок, сидевший на диване.

— Почему же не имеет? — спросил Павлов. Он и Валерия Григорьевна сидели за столом, перед ними исходили ароматным паром чашки с чаем. — Демиду тоже дадут жилплощадь.

— Жилплощадь дадут мне, — сказал Колобок, — я ответственный квартиросъемщик и потребую для нас две комнаты не в Борщаговке, а в центре.

— Семен Александрович, — тихо, смущаясь, будто и в самом деле не имел права голоса, проговорил Демид, — Борщаговка, это там, где находится завод счетно-вычислительных машин?

— Да, — ответил Павлов.

— Вот вам там и жить, — заметил, усмехнувшись, Колобок.

— Конечно, — сказала Валерия Григорьевна, — на одну дорогу Семен тратит в день два с половиной часа. А так все будет рядом. И я себе работу найду поблизости: ясли и детские садики есть всюду.

— А вы, Ольга Степановна, что скажете? — спросил Колобок.

— Вы знаете, — ответила учительница, — переезд меня пугает, и Фабричную улицу мне жалко, можно сказать, вся моя жизнь здесь прошла. Наша улица в старом Киеве особенная, как теперь говорят, словно со знаком качества: всегда у нас почему-то самые красивые девушки были. Нет, нет, вы не думайте, не обо мне речь, — неожиданно заволновалась она, — я здесь поселилась позже, уже вдовой. А где жить, мне все равно. В Киеве есть, конечно, неблагоустроенные районы, но плохих нет. Дадут же мне где-то комнату.

— А в кино кто вас провожать будет? — серьезно спросил Демид.

— Ты, — не улыбнулась Ольга Степановна. — Каждую неделю, тут у нас с тобой ничего не изменится. Где бы я ни жила. Правда?

— Правда, — горячо согласился Демид.

— В райсовете обо всех подумали, — сказал Павлов. — Нам с Лерой на улице Тулуза, неподалеку от завода, дают двухкомнатную квартиру. Ольге Степановне однокомнатную на бульваре Ромена Роллана. Демиду, если он захочет…

Трофим Иванович не дал договорить.

— Как это, если он захочет?..

— У вас с Демидом есть выбор: или вы вместе с ним переезжаете в Борщаговку, в двухкомнатную квартиру такой же площадью, как и ваши две комнаты, и живете вместе, или Демиду дадут маленькую однокомнатную квартиру на том же бульваре Ромена Роллана — это тоже рядом с заводом, а вам отдельно равноценную комнату в центре.

— На окраину я не поеду, — сказал Колобок.

— А я поеду, — как о чем-то давно решенном, сказал Демид, — и пойду работать на ВУМ.

Приятно звонким январским вечером, когда на улицах градусов пятнадцать мороза и снег скрипит под ногами весело и сухо, войти в теплый простор спортивного зала, почувствовать упругую прочность поролоновых матов на полу, увидеть, как, словно утратив силу земного притяжения, взлетают над снарядами сильные тела спортсменов. А когда ты видишь это впервые, впечатление тем более сильное.

Демид вошел в зал, осторожно прикрыл за собой дверь и огляделся. Был он не в спортивном костюме, а в старом, изрядно поношенном пиджаке и, может, поэтому выделялся среди других своей неуклюжей непохожестью.

— Ты почему не переоделся? — спросил его, подходя, какой-то паренек, очевидно гимнаст, мускулы на его плечах упруго бугрились. — К кому пришел?

— К товарищу Крячко.

— А, самбист, — махнул рукой гимнаст, тут же утратив интерес к Демиду, — подожди, он скоро придет.

Демид прошел и сел на низкую скамеечку, стоявшую возле стены, стараясь сориентироваться в этом огромном зале, который завком профсоюза ВУМа арендовал у соседнего предприятия. «Просто стыд, и позор, — подумал Демид, — такая махина, такая силища ВУМ, а не имеет своего клуба, своего спортзала…» — подумал и улыбнулся: не рано ли он начал судить завод, на котором работает всего два месяца?

— Демид! Очень рада видеть тебя! Что ты здесь делаешь? Здравствуй, — послышался рядом знакомый женский голос, и юноша стремительно поднялся. Софья Павловна приветливо улыбнулась ему, как доброму другу.

— Здравствуйте, Софья Павловна! — сказал он радостно и взволнованно, не зная, как отнестись к этой встрече.

— Как ты поживаешь? Как твое здоровье?

— Хорошо поживаю. У меня много новостей.

— Хороших?

— Не знаю, пожалуй, все-таки хороших. Дом наш сносят. Трофим Иванович на улице Воровского комнату получил, хорошую, солнечную. Павлов вот сюда, неподалеку, на улицу Тулуза перебрался, и мы с Ольгой Степановной скоро переедем. Нам на бульваре Ромена Роллана по однокомнатной дадут. Я теперь работаю на ВУМе, подготовительные курсы уже окончил. Сейчас радиомонтажник второго разряда, но мастер сказал, что скоро присвоят третий. — Юноша смаковал слово ВУМ, как конфетку во рту.

— Наверняка скоро получишь и пятый. Я уверена. Сюда-то ты зачем зашел?

— Хочу поступить в группу Крячко. Самбо.

— Послушай, Демид, а может, лучше гимнастика?

— Нет, — твердо и упрямо сказал парень, словно подводя итог надоевшему спору, — только самбо. Вы не беспокойтесь, Софья Павловна, я никого не собираюсь бить, я только хочу, чтобы меня никто…

— Садись, — скомандовала Софья. — Снимай ботинок. Левый.

Демид послушно исполнил приказание. Сел, сбросил ботинок.

— Ложись на лавку.

Софья Павловна взяла его одной рукой за колено, другой за ступню, и оказалось, что руки у нее только с виду слабые и нежные, а в действительности сильные, как и должны быть у спортсменки. Крутанула ладонями, словно хотела вывихнуть колено, и, не отрывая взгляда от лица Демида, спросила: