Лариса вышла из комнаты, тоже раскрасневшаяся и будто слегка уставшая от духоты.

— Пожалуйста, прошу вас, — обратилась заведующая к Демиду.

— Счастливо, — кивнула Лариса.

Демид вошел. Фотограф, не отрываясь от фотоаппарата, попросил его сесть на стул, стоявший около белого экрана. Демид послушно замер перед объективом и в этот момент в правом углу увидел сейф белокриницкого завода, выпуска 1960 года. Улыбнулся ему, как старому знакомому.

— Прошу вас не улыбаться, — строго предупредил мастер, — фотографии с улыбкой для документов не годятся.

Утро, а солнце уже палило нещадно, август набирал силу. Демид стоял около «Элиона», дожидаясь Ларису. Вопроса, придет она или не придет, почему-то не возникало. Подумал об этом, лишь глядя на часовую стрелку, перескочившую за цифру десять.

«Это влюбленные терзают себя сомнениями, — подумалось ему, — а мы просто друзья. Если не смогла прийти, пойду на Днепр один, никакой трагедии».

С удивлением отметил, что кривит душой. Трагедии, конечно, нет, а все-таки обидно. Но о том, что Лариса может не прийти, думалось как о чем-то абсолютно невозможном. И вправду, через минуту она уже появилась, размахивая в такт шагам большой спортивной сумкой.

— Здравствуй. Прости, что немного опоздала.

— Не имеет значения. Поехали? Давай-ка мне сумку.

Он взял девушку за руку, и они побежали к автобусу.

Когда вагон метро вдруг вылетел из темного тоннеля на станцию и могучая река своей сверкающей голубизной распростерлась перед ними, Лариса вдруг сказала:

— Как же хорошо жить на свете!

— Хорошо! — серьезно согласился Демид.

Нежась на горячем песке, греясь на солнце, Лариса все время ловила себя на том, что ей хочется запеть.

— Понимаешь, до меня только сейчас дошло, что экзамены позади, — сказала она.

— Давай я тебя брошу в воду, — предложил Демид, — ты быстрее осознаешь этот исторический факт.

— Не смей! — обиделась девушка, но Демид легко поднял ее, как большую куклу, отметив при этом, какая она легкая, килограммов пятьдесят, не больше, и бросил прямо с берега в воду. Сам он тотчас же кинулся вслед за ней.

Позже, когда они, задыхаясь от восторга, какой всегда охватывает человека, плавающего в сверкающей солнечными бликами реке, легли рядом на горячий золотой песок, Лариса, казалось, вовсе не к месту спросила:

— А интересно, ты изучал когда-нибудь иностранный язык?

Демид с удивлением взглянул на девушку. Была в ней какая-то непонятная ему сосредоточенность, умение вот так, сразу, перейти от пустой болтовни к серьезному разговору.

— Я знаю английский, — улыбнувшись, сказал он.

— Ну да… — не поверила девушка.

— Почему тебе это кажется невозможным? Все ЭВМ разговаривают по-английски. Правда, я знаю язык весьма ограниченно. С тобой, например, вряд ли смогу объясниться, а вот с машиной договорюсь обо всем.

— Ну-ка, скажи что-нибудь.

Демид произнес фразу по-английски и тут же перевел ее на русский: «Быстрая лисица прыгает на ленивую коричневую собаку».

— Что за чепуха?

— Это не чепуха, а предложение, в которое входят все знаки английского алфавита. Когда налаживаем машину, даем ей задание написать печатным шрифтом именно это предложение, и тогда сразу видно, если она где-то ошибается.

— Вот что можно, оказывается, сделать с языком великих Шекспира и Байрона, — вздохнула Лариса.

— Одно другому не помеха.

Лариса молчала некоторое время, пропуская между тонкими пальцами струйку сухого белого песка. На жарком солнце волосы ее быстро высохли, распушились, будто кто-то надел ей на голову мохнатую шапку.

— Когда заканчиваются занятия на вашем вечернем? — неожиданно спросила она.

— Примерно в десять тридцать.

— Мы сделаем так, — решила Лариса. — Юристы занимаются иногда в первую, а иногда во вторую смену. Вторая смена заканчивает занятия примерно в то же время, что и вы. Я подожду тебя в читалке на первом этаже, и мы вместе поедем домой. А по дороге будем упражняться в языке. Это же почти час! Даже если нам удастся заниматься лишь один раз в неделю, твой «машинный» язык оживет! Я знаю секрет…

— Послушай, Лариса, — засмеялся Демид, — а зачем это тебе?

— Сама не знаю. Возможно, еще с Фабричной улицы повелось. Когда у тебя что-то не в порядке, мне тревожно. В жизни нужно делать все лучшим образом. Вот так и твой английский язык… Я воспринимаю его как свой промах…

— Хорошая ты девушка, — почему-то смутившись, сказал Демид.

— Ты так думаешь?

— Да, так.

— Ошибаешься, я плохая…

— Надоела мне эта самокритика, — оборвал ее Демид. — Ты мне нравишься такой, какая есть. Что ты скажешь на предложение немного перекусить? Зайдем в кафе?

— Я взяла бутерброды.

— Вот видишь, ты не только хорошая девчонка, ты просто прелесть.

— Давай без преувеличений, — думая о своем, даже не улыбнулась девушка.

Потом, когда до вечера оставалось часа два, а все тело гудело от сладкой истомы после купания, ветра и солнца, Демид сказал:

— И все-таки человек должен есть что-нибудь поосновательнее бутербродов. Пойдем в ресторан!

— Пойдем, — согласилась Лариса, — одну минуту — я переоденусь.

Она зашла за куст чернотала и вскоре вернулась в простом светлом платьице и легких босоножках, на ходу выжимая купальник.

Ресторан — огромное деревянное стилизованное здание — возвышался неподалеку. Ради экзотики к нему было пристроено большое мельничное колесо, полуопущенное в воду, и именно поэтому ресторан назывался «Мельница».

По звонким, за целый день насквозь прогретым солнцем ступеням с выступившими каплями смолы они прошли на веранду, отыскали в уголке свободный столик.

— Деньги у тебя есть? — осторожно спросила Лариса.

— Не беспокойся, есть. Что будем заказывать?

— Все подряд.

— Вино?

— Не нужно.

— Нет, нужно, — твердо сказал Демид.

Официантка, еще совсем молоденькая, хорошенькая, но уже располневшая женщина, приветливо улыбнулась Демиду, потом перевела взгляд на Ларису, на ее золотисто-каштановые глаза, на пышные волосы, разметавшиеся по плечам от ветра и речной воды, и улыбка ее исчезла.

Демид взглянул на Ларису и удивился: такой сердитой он видел ее впервые.

— Что с тобой? — спросил он, когда официантка отошла.

— Ты с ней встречался прежде?

— Впервые в жизни вижу, — честно ответил Демид.

— Почему же она тебе так улыбается?.. Впрочем, прости меня, все это, конечно, глупости. Прекрасный ресторан. Вот, казалось бы, примитивная стилизация, а впечатление производит и настроение создает. Дерево, красная медь, кованое железо — нравится мне это.

Официантка принесла заказ. Прозрачное, золотистое вино будто жило своей отдельной веселой жизнью в бокалах.

— Твое здоровье, — сказала Лариса и пригубила вино, внимательно следя за тем, как пьет Демид. — Ты часто выпиваешь?

— Редко. Хорошее вино, очень вкусное. Твое здоровье…

Уже поздно вечером, когда они медленно шли по бульвару Ромена Роллана, Лариса тихо призналась:

— У нас сегодня был счастливый день, и я тебе очень благодарна за него. Понимаешь, эта беда с отцом сделала мою жизнь трудной…

— Как он сейчас?

— Пока держится, но я просто с ужасом жду дня, когда он сорвется. После долгого перерыва это бывает особенно страшно.

— Приходи тогда ко мне, может, смогу помочь.

— Возможно и приду… Я хочу, чтобы ты понял меня: когда постоянно в тревоге, постоянно ждешь беды и вдруг такой прекрасный день — спокойный, надежный и солнечный, как само счастье, это настоящий подарок.

— Ты мне сделала подарок, и для меня этот день как само счастье. Ты умница, Лариса.

— А как же иначе, ведь я внучка человека, имевшего заветную мечту. Не забывай! — девушка уже словно жалела о минутной слабости. — Еще раз спасибо тебе за чудесный день. Если захочешь, денька через два-три опять съездим. С тобой хорошо, просто и свободно.