— Прошин остался за тем столом играть?

— Не обратил внимания. Боюсь, пока мы не обнаружили то, что обнаружили, на вашего друга никто не обращал внимания.

Мурин кивнул.

— Да. Понимаю.

— Если вы позволите, господин ротмистр, я бы пошел в залы. Боюсь, вечер сегодня предстоит жаркий. Весь Петербург словно с цепи сорвался, — в голосе Катавасова звенел плохо скрытый восторг. — Опасаюсь, хватит ли у нас сегодня выпивки.

— Только об одной услуге вас бы просил напоследок.

— Конечно.

— Могу я увидеть, где все случилось?

Катавасов захохотал:

— Как все они! Но для вас — сделаю исключение.

Мурин поднялся. Катавасов сравнил себя с пчелой на клевере и еще упомянул свору собак — «не офицер, а бывший помещик, готов поклясться», но этот вывод, к сожалению, ничем не был пока Мурину полезен.

— Прошу. Придется пройти через залы…

Мурин слегка побледнел, представив толпу: что, если он грохнется посреди залы?

— …Но беспокоиться не о чем. У меня есть небольшой хозяйственный прием. Видите эти занавесы. Я велел повесить вдоль стен на некотором расстоянии. Глушат лишний шум. А главное, выгородился коридорчик. Он идет через все залы, в буфетную. Лакеи и официанты по нему разносят напитки, обновляют колоды и мел, выходя из-за занавесов только там, где должны. И туда же исчезают. Ничто так не убивает настроение игры, как вид пустых бутылок, грязных бокалов и снующей прислуги. Этого всего господам и у них дома хватает!

И опять в его словах слышался голос опыта: кухонными заботами и прозой хозяйства Катавасов был явно сыт по горло в своей прошлой жизни.

— Ловко, — согласился Мурин.

— Тихо, не мозолят игрокам глаза. И мы не будем!

Катавасов приподнял тяжелую бархатную портьеру, карниз которой терялся под потолком, а края лежали на полу, и поманил Мурина пальцем в темноту.

— Свечу взять, может? — замешкался у полога Мурин.

— Боитесь темноты, офицер? — с ухмылкой спросил голос Катавасова, приглушенный тяжелым бархатом.

Мурин шагнул за ним, завеса за его спиной с тяжелым шорохом встала на место, и его тут же обступила непроницаемая темнота. «Блядь», — подумал он.

— Ежели запнусь и нае… в смысле, упаду, то оборву всю эту амуницию.

— Буду признателен, если не запнетесь.

Голос явно удалялся.

— Смелее.

Мурин крепко зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился и открыл — известный прием, чтобы глаза поскорее привыкли к резкому переходу от света к темноте или наоборот, пока тебя самого не кокнули. Сработал он и на сей раз. Открыв глаза, Мурин уже различил кое-где ломкие линии снизу вверх: там занавесы смыкались неплотно и пробивался оранжевый свет из зал. Опасаясь зацепиться за лежащий на полу край, он поспешил за Катавасовым, одной рукой опираясь на трость, а другую выставив вперед. Голоса гостей, звон бокалов сюда доносились приглушенными. В залах жадно обсуждали преступление, здесь совершенное. Как под водой пловец проходит сквозь прохладные струи, Мурин то и дело проходил сквозь пересуды о вчерашнем происшествии.

— Какой ужас, — различило его ухо сквозь бархатистую тьму. — Это здесь случилось?

…И холодная струя сменялась теплой — обычным игорным трепом:

— Будете гнуть или нет?.. Что там? Черви?

А потом снова — холодок:

— Говорят, в этой самой зале… Один из игроков… Кровь была везде…

— Ставлю на красное.

Мурин зажмурился от внезапно блеснувшего света, чуть не столкнулся с лакеем, который вырос как из-под земли.

— Пардон.

Опытный лакей вильнул подносом, не уронив ни одного бокала, и исчез в темноте, точно его не было. Мурин даже не слышал его шагов. Колотилось только его собственное сердце. Он выставил руку и снова пошел вперед.

— Убит ваш туз… Сбрасываете или нет?.. А мы его вот так…

До Мурина доносились только обрывки:

— Возможно, убийца сейчас среди нас. Как это будоражит…

— Схвачен или нет?

— Говорят, негодяй уже повешен.

На сей раз Мурин лакея не увидел, а только ощутил по движению воздуха. И по запаху: пудры, пота, пролитого вина. Сквознячок пронесся мимо, шевельнув волосы.

— Кто-с? — донеслось за занавесом; говорившие, очевидно, совсем рядом.

— Личность убийцы публике не открыли. Некий Пэ, говорят.

Мурин заподозрил, что слухи эти сам Катавасов и пустил. Не в его интересах было выпускать подлинное имя арестованного: скандальная известность была ни к чему и отпугнула бы игроков того круга, которому принадлежал Прошин, — круга молодых людей из приличных семей. А вот завлечь публику пощекотать нервы — это другое дело. Мурин увидел впереди конус света и понял, что Катавасов там приоткрыл занавес и удерживает, ожидая его.

— Не упали же, — обрадовался Катавасов, когда он подошел. — Прошу. Конечная станция. Буфетная.

Мурин шагнул наружу, задев теменем бархатную складку, и Катавасов опустил край завесы. Лакей разливал по бокалам шампанское, обернув бутылку салфеткой. Катавасов щелкнул пальцами, мазнул указательным. Лакей тут же округлил движение, чтобы не уронить капли. Отставил бутылку, взял поднос и исчез в бархатном коридоре.

— Вот здесь мы их и нашли, — обвел рукой Катавасов.

Мурин разглядывал буфетную во все глаза. Два буфета симметрично стояли у стены. Стопки салфеток. Ряды бокалов. Коробки с мелом. Упакованные колоды карт. Из ящиков торчали бутылочные горла с красными и белыми пробками. От изразцовой печи шло тепло. Скатерть на длинном столе уже покрылась первыми винными пятнами.

— Глядите на здоровье. Только все уж убрали.

— Вам не пришло в голову закрыть заведение хотя бы сегодня?

Катавасов искренне изумился:

— Назовите хотя бы три причины? Например?

Мурин посмотрел на пол. Присел на одно колено. Изучил швы паркета, куда не доберется тряпка. Затем разогнул колено, выпрямился.

— Например, из уважения к убитой.

Катавасов фыркнул.

Мурину бросились в глаза влажные пятна на стене. Катавасов проследил за его взглядом и ответил:

— Пришлось утром вызвать штукатура и замазать.

Мурин, хромая, подпрыгивая, подошел к стене. Влажные пятна доходили ему до груди. Он переложил трость в левую руку, а правой замахнулся, опустил кулак, остановил на уровне пятен. Обернулся к Катавасову:

— Убитая, стало быть, вам известна?

Тот опять фыркнул и закатил глаза:

— Невольно.

— Она француженка? — нахмурился Мурин. Но догадка его оказалась неверна.

— С какой стати? У меня приличное заведение. Война есть война. Русская она. Как звать — не знаю. Отзывалась на Колобка.

— О?

— Ну да, такая маленькая, круглая бабенка. Колобок и есть.

— Девка или сводня?

Катавасов поджал губы:

— У меня приличное заведение.

— Несомненно. Но как-то она ведь здесь оказалась.

— Я понятия не имею, — несколько тягуче произнес Катавасов, — откуда эти дамы берутся. Пускать их сюда я строго запретил. Но с таким же успехом можно запрещать вход крысам или клопам.

Он брезгливо скривился:

— Где карты — там вино и деньги. Где вино и деньги, там девки. Закон природы, ничего не поделаешь.

— Вот оно как. А где ж она жила?

— Откуда мне знать. Я с ней дела не имел.

«Как же», — подумал Мурин. Катавасов пожал плечами:

— Где все они живут. На Васильевском. На Сенной. В Коломне. Какая разница! Померла, никто и не заметил. Уж другая на ее месте. Они ж как клопы. Одну особь от другой не отличить. Вам она на что?

Мурин помедлил. Посмотрел Катавасову в глаза:

— Я ищу убийцу.

Хозяин игорного дома поднял брови выше всякой меры:

— Так он же схвачен.

Но перед его физиономией уже сомкнулись бархатные портьеры.

Мурин вышел на крыльцо. Затор из экипажей рассеялся, набережная была пуста. Коляска тотчас подкатила. Капюшон был поднят, успел намокнуть и лоснисто блестел. Сеялся мелкий дождик, усугубляя тьму. На Фонтанке плескали блики от света, лившегося из окон на набережных. Эта часть Фонтанки была дорогой. Особняки, поместья с дворцами, пожалованные еще при Елизавете или Екатерине, дома с дорогими квартирами внаем. Катавасов снял целый этаж именно здесь. Игра у него шла по-крупному. Деньги, азарт, но главное, деньги, здесь выигрывали и проигрывали большие деньги… Проститутки здесь так и кружили. Пьяные, ударившиеся в загул мужчины, особенно мужчины в выигрыше, были лакомой добычей. От этих мыслей Мурина отвлек голос Андриана: