Ну и чего он злиться? Можно подумать про бастардов для него новость. Сижу и смотрю на Мальцева, ожидая, что он ещё скажет. Мальцев отошёл от меня, постоял, подумал, взял какую-то деревянную шкатулку и подал мне.

— Ух ты, красота та какая — рассматривая две серебряные ручки для письма, отделанные кусочками янтаря.

— Вот только за эту красоту Николай Павлович и не сослал тебя сразу в Сибирь, за захват торгового турецкого судна…Возьми, это тебе — усмехнулся Мальцев.

— И что хорошо продаются? — сразу же интересуюсь прибылью, что сейчас очень важно.

— Император в восторге от них после пары дней как я ему дал. Ещё заказал — усмехнулся Мальцев. Явно что-то себе выторговал — есть и другие заказы. Приходиться расширять производство в столице…а это опять деньги. И не маленькие. Ещё я заказал бельгийские ткацкие машины и пригласил из Англии мистера Хоу. Ты же просил — и наклонив голову набок внимательно посмотрел на меня.

Вообще-то я швейные машинки просил, а не самого изобретателя. И заказывал, что машинки, что станки для себя. Мальцев же опять всё под себя подгрёб. Ох, чувствую, будет мне за это дополнительная нагрузка.

— У него там дело не пошло, и он хотел уехать домой в Америку. Но согласился по контракту поработать и на меня. Европейские же власти всячески мне мешают, пришлось это делать через разных людей — сделав паузу. — А это, вышло не дёшево. Из-за всего этого мне пришлось продать привилегию на стекло для керосиновых ламп Олсуфьеву — продолжил Иван Акимович.

— Что так плохо с деньгами? — удивляюсь я. Вот уж не ожидал что у Мальцева с ними проблемы.

— Плохо, не то слово. У меня работает сто тысяч человек и всех надо накормить, и одеть. А торговля встала. Да ещё император задержал выплату за поставки рельсов. А из-за твоих «шалостей», я не могу на…получить деньги. Ладно, иди, отдыхай — вздыхает он и берёт папку с привезёнными мной документами. — Завтра будем с Дубельтом говорить, и не вздумай про Ангела взболтнуть.

А я ещё и не про всё расспросил, а так хотелось. Видать не всё ладно в «нашем Датском королевстве» и Мальцеву приходиться сейчас изворачиваться, чтобы заработать денег. Кризис… и тут гадский кризис…

На следующий день после обеда, на котором был Дубельт, мы перешли в Мальцевский кабинет с камином. Уселись в кресла около столика с напитками и привезённой мной папкой с документами.

Сам знаменитый Леонтий Васильевич, чуть растолстевший пятидесятилетний мужик с рыжими усами и волнистыми поседевшими волосами. Постоянно шутил за обедом, но при этом не сводил с меня взгляда. Явно оценивая и взвешивая каждую мою реакцию и слова. Брр. Тигр на охоте.

— Так значит Дмитрий, вы говорите не простой англичанин — добавил он, когда я дошёл до места в рассказе о пленении доктора.

— Этот с…доктор, прибыл, чтобы разведать всё крымское побережье на случай конфликта. И в этом ему помог губернатор — князь Захар Семёнович Херхеулидзе, выписав ему мандат на посещение. — Передаю мандат. — Город Керчь абсолютно не готов к войне. (Причём настолько, что «защитники» сразу позорно сбежали во время Крымской войны. Только лишь увидели корабли неприятеля и сразу сбежали. Барон Карл Карлович фон Врангель сделал распоряжение об уничтожении береговых батарей; начальнику эскадры контр-адмиралу Вульфу было предписано принять заблаговременно меры к спасению судов. В крайнем случае, истребить их; начальнику Керченского адмиралтейства поручено вывезти наиболее ценное казённое имущество, а всё остальное затопить, либо сжечь; Керчь-Еникальскому градоначальнику приказано уничтожить всё. Гарнизон же наш состоял из 4-х батальонов пехоты, 2-х казачьих полков с конною батареей, артиллерийской прислуги при орудиях батарей. За Врангелем потянулось всё начальство укреплений. Так что неприятелю представилась возможность овладеть нашими батареями со стороны моря без всякого боя. Но он ещё не знал об отступлении гарнизона и потому не мог на это решиться. Врангель же, отойдя от Керчи на 15 верст, о чём татары дали знать неприятелю, который вследствие этого два раза подвергнул город бомбардированию со своих судов, проникнув в Керченскую бухту. Что касается керченских горожан, то они, натерпевшись страху в первый день открытия неприятельского огня и видя суету и растерянность Врангеля, пришли к сознанию своей беззащитности. Возможности потерять движимое имущество; поэтому, не заботясь о домах, кто таковыми владел, — начали спешно собирать свой скарб, часть которого замуровали в подвалах, а что можно захватывали с собою, чтобы по возможности поспешно бежать. Бегство было затруднено отсутствием фургонов и подвод. — Прим. Автора).

— Он так же должен был подготовить выступления крымских татар против империи. Привёз и тайные письма, которые должен был передать через Мордвинова. И вот, что было у младшего Мордвинова — передаю перстень.

— Знакомый — повертев и переглянувшись с Мальцевым Дубельт.

— Ну а меня-то вы просветите, Леонтий Васильевич? — а то Мальцев мне про него так ничего и не сказал.

— Этот перстень главы масонской ложи Астерия — улыбается Дубельт.

О-па. А я-то всё думал, что же мне знакомое буква G, всё покоя не даёт. А тут масоны, мать их так.

— Одно письмо — подаю — для петрашевцев, а конкретно Спешневу. (Н. А. Спешнев утверждал, что будущая революция будет народным крестьянским восстанием и вызовет его крепостное право. Он даже разрабатывал план, как «произвести бунт внутри России через восстание крестьян». Единомышленников у него было немного И. М. Дебу, Н. П. Григорьев, А. И. Пальм, П. Н. Филиппов, Ф. Г. Толь, И. Ф. Ястржембский, которые выступали за насильственные меры против существующего режима. Всё бы ничего, вот только спонсировали и направляли их англичане. — прим. Автора)

— А вот второе письмо, по непроверенным данным, предназначается другу и советнику, который находится в окружение наследника империи. Нужно присмотреться к окружению Александра более внимательно, который из них является английским агентом (Балабин Е. П. он был ещё и член ордена иезуитов — прим. Автора.) — смотрю, как вытянулись лица Дубельта и Мальцева. С Иваном Акимовичем этот вопрос мы не обсуждали.

Хотел я и ещё кое-что добавить, но передумал. А то точно… перебор будет. Ещё немного потерзав меня уточняющими вопросами, Дубельт стал прощаться, забрав письма, мандат и сам перстень.

— Если всё сказанное вами подтвердиться, то вы достойны награды, а не наказания — уже на пороге Дубельт. — Я думаю, мы снова скоро увидимся.

На следующий день мы поехали по улицам Москвы. Наконец я рассмотрел более или менее хоть что-то. Что приятно порадовало, что все новые постройки имели свою архитектурную особенность. Но бестолковости, для человека двадцать первого века, было не меньше.

Посмотрел и на новые фабрики располагались вдоль Москвы-реки и Яузы близ водоемов, откуда легко было брать воду, и куда удобно было спускать сточную жидкость, в районах, где строили ещё мануфактуры в XVIII веке. Особенно много фабрик возникло в Лефортове — в районе былой Немецкой слободы. Фабричные районы образовались на Яузе, в Сыромятниках вне Земляного города и на Хапиловском пруду, по Генеральной и Семеновской улицам. Крупные фабричные районы сложились на Москве-реке, там, где она вступает в город Трехгорная и Саввинская группы фабрик, и там, где она выходит из города Кожевники и Симоновская слобода.

Фабричные районы разорванным кольцом охватили центр Москвы и затрудняли рост городской, селитебной, территории. Они загрязнили реки и погубили сады.

Посетили и железнодорожное строительство, которое велось столь же не организованно. Эра железнодорожного строительства началась двадцать седьмого октября 1829 года. В этот день построенный Стефенсоном паровоз «промчался» со средней скоростью в пятнадцать миль (почти 25 км) в час, и направление развития государственного транспорта было предначертано на полтора столетия вперед.