- Нет, Имбер, - перебил его Келлин. - Сегодня ты мне не понадобишься. И завтра утром тоже.

Он нашел в темноте мою руку и крепко сжал пальцы. Горло вспыхнуло тонким острым ожогом, как от раскаленной иглы, и от него тепло растеклось по всему телу.

Сегодня. Сейчас…

Келлин так и держал меня за руку, до самой двери спальни. Открыл ее, пропуская вперед. Веста вскочила со стула.

- Можешь идти, - я отпустила ее.

- Да, госпожа, - кивнула та и вышла с едва заметной улыбкой.

Дождавшись, пока за Вестой закроется дверь, Келлин обнял меня и жадно припал к моим губам.

- Надеюсь, ты знаешь, что с этим делать, - прошептала я, когда его руки тяжело легли на бедра. – Сама я из платья не выберусь.

- Справлюсь, - он потянул шнуровку на боку.

Это была то ли долгая изощренная ласка, то ли мучительная пытка. Я задыхалась и таяла в его руках. Губы, шея, грудь горели от поцелуев. Наконец вся моя одежда разноцветным взрывом разлетелась по ковру, и я присела на край кровати, наблюдая из-под ресниц, как раздевается Келлин.

Мягко, но властно он заставил меня лечь и наклонился, обжигая легкими, летучими поцелуями, сбегающими от груди к животу. Я раскрывалась под его взглядами, тянулась навстречу, как раскрывается и тянется к солнцу бутон цветка. От каждого прикосновения пальцев, губ, языка по всему телу разбегались мириады золотых искр. Каждый миллиметр кожи, каждая клеточка изнывали и просили: еще, еще!

Так откровенно, бесстыдно… горячо и влажно… томительно, сладко… долгожданно…

- Я люблю тебя, - шептал он, прикусывая мочку уха, и я растворялась в этих словах, которые так хотела услышать.

И где-то на самом краю сознания, утонувшего в наслаждении и предвкушении, билась раскаленная алая точка: ты еще не знаешь, что сейчас будет…

Но получилось все равно внезапно.

- Келлин! – вскрикнула я, вцепившись ногтями в его плечо.

Черт, за столько лет забыла, что это так больно!

- Лорен… - изумленно выдохнул он, остановив резкое движение. – Ты… почему ты не сказала?

- А что я должна была сказать? После всего, что ты мне наговорил? Надеялась, рано или поздно сам поймешь, что не стоило доверять сплетням. И я даже знаю, кто их распускал.

Малиново пламенеющими ушами он рассчитался со мной за все, что я вынуждена была выслушать в адрес своей предшественницы. Мне этого вполне хватило.

- Прости, Лорен, прости… Я… если б ты сказала, я был бы осторожнее. Подожди…

Отстранившись, он снова скользнул губами по моему животу, опустился ниже, обвел языком все до единой складочки, разыскивая самые чувствительные места. Невыносимо нежно и, остро, заставляя стонать, извиваться, комкать простыню пальцами ног.

Оргазм налетел ослепительной солнечной волной, захлестнул с головой. Вспышка боли лишь подчеркнула наслаждение и тут же затерялась в нем. Дрожь пробежала по спине Келлина, и с коротким стоном он уткнулся лицом в мое плечо, мокрое от испарины.

- Лорен… люблю тебя… - его голос звучал хрипло, через сбитое дыхание, как в горячке.

- И я тебя…

Потом, ближе к утру, когда мы уже засыпали, я пробормотала сквозь дремоту:

- А знаешь… я ведь правда подожгла тогда ту дверь.

Даже если и нет… Какая разница, не так ли?

Эпилог

три года спустя

- Она похожа на тебя, - заявил Келлин, присев на краю кровати с Нерманом на руках. Тут же крутился Эйвин, а чуть поодаль устроился Ноффер – как же без него-то? – Согласись, у нас получаются замечательные девочки. Да и мальчики тоже.

- Лорд, не морочьте мне голову, - буркнула я, прижимая к себе новорожденную Виалу. – У нас и так слишком много детей.

- Много?! – возмутился он. – Всего-то трое.

- Если тебе мало, рожай сам.

- Лорен, а разве мужчины могут рожать детей? – изумился Эйвин.

- Спроси у своего отца, он лучше знает, - я зевнула. – И вообще дайте мне поспать.

А вот заставили бы хоть одного мужчину на самом деле родить, им бы в голову не пришло говорить глупости вроде «всего-то трое», тем более женщине, которая несколько часов назад произвела на свет младенца. Ну хоть бы немного подождал, что ли.

Родив Нермана, я была уверена: пока в этом идиотском мире не изобретут контрацепцию, сексом заниматься больше не буду. Не изобретут при моей жизни? Ну, значит, никогда и не буду. Не стоит он того, чтобы потом так мучиться, даже самый роскошный секс. А через четыре месяца уже снова была беременна. Так что зарекаться не стоило. Природа позаботилась о том, чтобы гормональная энцефалопатия стирала из памяти родовые мучения, иначе человечество давно бы вымерло.

Келлин поцеловал меня, чмокнул в лоб дочь, и мужская команда выкатилась из спальни. Нянька-кормилица Итра, веселая курносая толстушка, унесла Виалу.

Когда родился Нерман, я попыталась было заикнуться, что буду кормить его сама, но это вызвало бурю негодования: знатная дама собирается кормить ребенка, как какая-то крестьянка?! Я поспорила и сдалась, тем более молока было столько, что и котенку бы не хватило. Кое-какое мелкое прогрессорство, не требующее технических приспособлений, я понемногу протаскивала, но устраивать революции? Нет, пусть это делают попаданки в книгах.

Ну вот, теперь можно и поспать.

Я поворочалась, устраиваясь поудобнее. Все тело ныло, ниже пояса вообще был полный караул, но хотя бы обошлось без разрывов, как в первый раз. Лысая башка Мауфа между ног и вышивка без обезболивания – мне хватило и одного сеанса.

Сон где-то задержался и послал вперед себя легкую дремоту – такую, когда, вроде, уже и снится что-то, но все слышишь и даже о чем-то думаешь. Я вспоминала какими-то обрывками, яркими моментами три года нашей семейной жизни с Келлином – настоящей семейной жизни.

Идиллия? Ой, нет! Я и не думала, что будет просто, но это оказалась настоящей борьбой за выживание. В сказках обычно все кончается свадьбой, после которой пара живет долго и счастливо. В реальности после этого начинается все самое интересное – и самое сложное. Кто-то притирается мягко, а у нас во все стороны летели искры, как от болгарки по металлу. Но в этих боестолкновениях понемногу отсекалось то лишнее, что мешало нам жить мирно.

То, что Келлин резкий, вспыльчивый, зачастую несдержанный на язык, я поняла сразу после свадьбы, но почему-то наивно думала, что это относилось к прежней Лорен, а не к той, которую он полюбил позже.

Ну да, как же! Мне прилетало не меньше – и я в долгу не оставалась. Любимой фишечкой Келлина было поругаться за едой, швырнуть ложку, встать и демонстративно уйти. Сначала было жутко неловко перед слугами, потом перестала обращать внимания. Да и они, похоже, привыкли, без лишних вопросов убирали тарелку, а позже приносили еду в кабинет.

А еще он был страшно упрямый, нет, упертый. Когда заводился, доказать ему что-то было невозможно, хоть как из-под себя выпрыгивай. Вероятно, в этом и были свои плюсы, но в личных отношениях сильно мешало. Спасало то, что он быстро отходил и не боялся признать свою неправоту. Мне нужно было лишь вовремя замолчать и подождать, пока Келлин остынет, а затем уже мы могли все обсудить спокойно. Но сначала у меня это никак не получалось, потому что закипала так же быстро, как и он.

Ссоры наши были безобразными, и каждая оставляла крохотный рубец. Если бы мы не остановились, скорее всего, через пару лет снова жили бы в разных концах дома. К счастью, нам хватало ума не ругаться при Эйвине, и он служил для нас своего рода модератором.

Где-то через полгода мы буквально дошли до края. После вылитого друг на друга ведра яда Келлин заявил, что я ему навязалась, и оставалась какая-то секунда до роковых слов: это вообще была не я, а мне ты на фиг упал, но пришлось подчиниться обстоятельствам. Что удержало от никому не нужного признания? Остатки здравого смысла? Или какое-то вмешательство извне?