Состояние наших источников таково, что бесполезно даже суммировать приводимые выше отрывочные сведения о ремесленниках, так как они не могут дать даже приближенной картины расчленения ремесла. Не подлежит сомнению, что одними бронниками, щитниками и киверниками не исчерпывался список специальностей мастеров-оружейников. Должны были быть и мастера, изготовлявшие мечи, стрелы, топоры, шестоперы, копья и т. д. В это время производство каждого вида стального оружия было достаточно сложно и требовало большого профессионального опыта. Что русские ремесленники успешно справлялись со своей задачей, явствует из многочисленных побед русских войск над татарами, литовцами, немцами и другими врагами в XIV–XV вв. Одним из немногих образцов мастерства русских оружейников, дошедших до нас, является рогатина тверского князя Бориса Александровича[1223]. Она представляет собою великолепный образец охотничьего и боевого (для пешего боя) оружия. Рожон ее выкован из булатной стали, хорошо сохранившейся до сих пор, втулка оправлена позолоченным серебром, набитым на сталь[1224]. Говоря о русских оружейниках XV в. никак нельзя пройти мимо интереснейших данных о них, имеющихся в переписке между Иваном III и крымским ханом Менгли-Гиреем. Ежегодно крымский хан и его вельможи просили панцыря у московского князя[1225]. Такие упорные требования русского доспеха со стороны крымских феодалов, имевших в своем распоряжении множество привозных доспехов из Константинополя, Дамаска, Багдада, Милана, являлись лучшим аттестатом работе русских бронников и киверников. Отметим попутно, что среди русских купцов, ведших в 1480-е годы торговлю с югом, чаще других встречаются торговцы оружием и металлическими изделиями: бронники, укладчики (от «уклад» — сталь), ножевники, сагайдачники, игольники[1226]. Для того чтобы русские купцы могли выступать на международном рынке в Крыму в качестве конкурентов дамасским и итальянским купцам, их товар — оружие — должно было давно стать образцовым и первоклассным. Наличие специальных экспортеров оружия говорит о значительном развитии оружейного дела в русских городах XV в. Не нужно думать, что экспорт ремесленных изделий из Руси — явление, присущее только концу XV в. Западноевропейские материалы случайно сохранили нам интереснейшие сведения о вывозе русских замков в Чехию. В инвентаре Бервеновского монастыря, датируемом 1390–1394 гг., среди различного движимого имущества описаны «три железные замка, в просторечии называемые русскими» (курсив наш. — Б.Р.)[1227]. Оба свидетельства относятся к одному и тому же времени — к концу XIV в. Как ни отрывочны и случайны эти показания, значение их для истории ремесла трудно переоценить. Мы узнаём, что именно в то время, когда русское ремесло начинает возрождаться и расти, возобновляется русский экспорт в Центральную Европу. 2. Литейное дело Литейное или «котельное» дело XIII–XV вв. может быть изучено нами несколько лучше, чем кузнечное, так как сохранилось большее количество подлинных вещей и имеется несколько летописных указаний об отливке колоколов, пушек и других медных изделий[1228]. Меднолитейное дело носило название котельного. Котельные слободы в городах нередко располагались рядом с кузнечными, что, вероятно, также вызывалось условиями огнеопасности котельного ремесла. «Онтон Котельник» упоминается в летописи под 1216 г.[1229] Этот термин в качестве обозначения литейщиков вообще держится вплоть до XVII в. Но наряду с этим общим понятием довольно рано появляются особые термины для более узких специальностей: «колокольники» и «пушечники». Изредка эти понятия смешивались: пушечники лили колокола, колокольники лили мелкие поделки. В монастыре Пафнутия Боровского есть колокол, отлитый Федькой пушечником в 1487 г.[1230] Известен крест, изготовленный колокольником[1231]. Знаменитый Аристотель Фиораванти характеризуется как «пушечникъ нарочитъ лити ихъ и бити ими; и колоколы и иное все лити хитръ велми»[1232]. Подобное смешение функций, обусловленное однородностью технических приемов, не опровергает существования более узкой специализации в меднолитейном ремесле[1233]. Древнейшим видом крупного литья было изготовление колоколов, известных еще со времен Киевской Руси. В Северо-Восточной Руси долгое время с колоколами конкурировали «била», и первые летописные сведения о вновь слитых колоколах относятся только к XIV в. Возможно, что и на этом сложном мастерстве, требовавшем большого опыта и знания различных производственных хитростей, отрицательно сказалось татарское нашествие. Древние колокола были небольших размеров и не требовали первоначально специальных каменных колоколен. Интересно совпадение во времени первых (после татар) упоминаний о литье колоколов с первыми упоминаниями о «колокольницах» — и те, и другие относятся к XIV в.[1234] Летопись говорит о литье колоколов в 1342 и 1346 гг. В 1342 г. новгородский архиепископ Василий «повелѣ слити колоколъ все дневный; а мастеръ былъ с Москвы именемъ Борись»[1235]. Четыре года спустя московский мастер с этим же именем изготовил пять колоколов в Москве: «Того же лѣта на Москвѣ… слiаша три колоколы болшихъ, а два меншихъ, и лилъ ихъ мастеръ Борисъ Римлянинъ»[1236]. В 1403 г. «солiанъ бысть колоколъ во Тфери къ соборнѣй церкви… великимъ княземъ Иваномъ Михайловичемъ Тферскимъ»[1237]. С этого времени записи о колоколах и специальных сооружениях для них становятся обычными. Древнейшим сохранившимся колоколом этой эпохи нужно считать колокол 1420 г. из Троице-Сергиевского монастыря[1238]. К массивному медному литью, может быть, нужно отнести и изготовление гирь, которые, очевидно, по внешнему сходству назывались колоколами[1239]. Во второй половине XV в. перед литейными мастерами, знавшими ранее лишь колокола, были поставлены новые, задачи в связи с возраставшим спросом на артиллерию. Изготовление железных пушек сменяется литьем медных. Указать точную дату перехода к медному литью трудно. Обычно новую технику связывают с появлением в Москве Аристотеля Фиораванти в 1475 г., так как дошедшие до нас московские датированные экземпляры медных пушек относятся ко времени после этого года. Но необходимо обратить внимание на то, что одновременно с введением медных пушек на Западе (середина XV в.) тверские известия говорят об особом искусстве пушечного мастера. Придворный писатель тверского князя. Бориса Александровича инок Фома в своем похвальном слове князю (ок. 1453 г.) говорит о мастере-пушечнике Микуле Кречетникове: «Таков бѣяше то и мастеръ, яко и среди нѣмец не обрѣсти такова»[1240]. Если допустить изготовление им пушек старым способом ковки железных полос и колец, то становится несколько непонятным почтительное удивление Фомы перед мастерством Микулы. И, наоборот, допущение нового метода, впервые примененного этим мастером, объясняет нам и ссылку на «немец», так как в Западной Европе меднолитые пушки только в это время и появляются. Трудности крупного литья были значительно больше, чем ковки; этим и объясняется то внимание, какое проявляют летописцы к отливке почти каждого крупного предмета. вернуться Опись Московской Оружейной палаты, ч. IV, кн. 3, М., 1885, стр. 62–64; Н. Кутепов. Великокняжеская и царская охота на Руси, СПб., 1896, т. I, стр. 142 (лучший из изданных рисунков рогатины). вернуться Рогатина датируется временем княжения Бориса Александровича (1425–1461). Некоторые эпиграфические особенности надписи на втулке позволяют сузить эту дату. Надпись имеет элементы вязи, которая получает свое развитие к середине XV в. (См. В.Н. Щепкин. Учебник русской палеографии, М., 1918). Вещи середины XV в. (панагиар 1436 г., потир 1449 г., складень 1456 г. и др.) имеют лигатуры, количество и сложность которых возрастают на протяжении всего XV в. Начертания букв на рогатине близки к вещам 1430-1450-х годов, но эмбриональное состояние вязи позволяет склоняться к первому пределу, т. е. к 1430-м годам. В 1430 г. князь Борис ездил на торжественную коронацию Витовта в Вильно, куда съезжались монархи чуть ли не всей Европы. Не для этой ли поездки была сделана столь пышная по своей орнаментике рогатина? Тверская рогатина не одинока. Более скромный экземпляр, выполненный в той же технике, хранится в Киевском Гос. музее. Киевская рогатина близка к ней по размерам, форме, по серебряному рисунку. Различие заключается лишь в художественной разделке серебра. Может быть с подобной рогатиной нужно связывать рогатину, хранившуюся около 1651 г. у князя Януша Радзивилла, вместе с другими редкостями («Rohatyna moskiewska zlotem nabijand»)? — Я. Смирнов. Князь Януш Радзивилл. — «Труды XIV Археол. съезда», 1910, т. II, стр. 348–349. Очевидно, московский тип рогатин был вполне определенным и хорошо известным. Заметим кстати, что в сокровищнице Радзивиллов могла сохраниться и какая-нибудь тверская рогатина, так как дочь последнего Тверского князя, бежавшего в Литву, была замужем за одним из Радзивиллов (В.С. Борзаковский. История Тверского княжества, СПб., 1876, стр. 204). Сохранность тверской княжеской рогатины в Москве может быть объяснена следующим местом, приведенным у Татищева (взяв Тверь, Иван III решил посчитаться и с матерью бежавшего Михаила Борисовича, женой владетеля рогатины Бориса Александровича): «Повелѣ же и Княгиню Тверскую, матерь Княже Михайлову, поимати про то, что пыталъ у нее отсаженiя и каменiя драгаго, и она рекла: „Сынъ мой все увезъ съ собою в Литву“. А потомъ служащiи ей жонки сказаша, что хочетъ сынови послати. И найдоша у нея отсаженiя и каменiя драгаго, золота и сребра много…» (В.Н. Татищев. История России, т. V, стр. 91, 92). вернуться Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской Ордою, СПб., 1884. 1491 г. Письмо Менгли-Гирея: «Да пожаловалъ князъ велики, прислалъ третьего году пансырь; и язъ ходилъ на недруговъ, да пансырь утерялъ; и онъ бы пожаловалъ пансырь прислалъ» (стр. 122). Наивная хитрость («утеря» пансыря) прикрывала настоятельное требование доспеха. Иногда в Москву посылались знатоки доспеха для отбора подарков в Крым. 1492 г. «Нынѣчя паробокъ мой Касымъ пансырь велми знаетъ, которой онъ похвалить пансырь, ко мне бы еси, брату своему, прислалъ» (стр. 169). 1493 г. «Сего году ординскихъ Татаръ кони потоптали есмя, мелкой доспѣхъ истеряли есмя. У тебя, у брата своего мелкого доспѣху просити послалъ есми» (стр. 178). вернуться Памятники дипломатических сношений Московского госуд. с Польско-Литовским, т. I, СПб., 1882, стр. 27 — Ондрюшко бронник, стр. 29 — Борис укладник, стр. 31 — Митя ножевник, стр. 28 — Зиновий сагайдачник, стр. 28 — Сафоник Левонтьев сын игольник. вернуться А. Ясинский. Чешское свидетельство о русском металлическом производстве в XIV в. — «Сб. Учено-литературной общ. при Юрьевском университете», т. I, Юрьев, 1898, стр. 54–55. — Термин «русские замки» не был случайным, он держался очень прочно. Так, в 1460 г. вновь упоминаются русские замки в Чехии. вернуться Литература, посвященная исследованию меднолитейного дела, насчитывает несколько десятков названий и распадается на два раздела: описание крупного литья (пушек или колоколов) и мелкого культового литья (кресты, змеевики и т. п.). Техническая сторона не изучена и не обобщен материал разных производств. Артиллеристы изучали только литье пушек, не затрагивая соседнюю область — производство колоколов, которое в свою очередь изучалось изолированно. О крупном литье см.: Н.Н. Мурзакевич. О пушечном литейном искусстве в России. — ЖМНП, 1838; Н.Е. Бранденбург. Исторический каталог Артиллерийского музея, СПб., 1877; П. Сытин. Пушечный двор в XV–XVI вв. — «Московский краевед», 1929, № 2; А.П. Лебедянская. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. — Сб. исследований и материалов Артил. историч. музея, т. I, М.-Л., 1940; Н. Оловянишников. История колоколов и колокололитейное искусство, М., 1912; А.И. Семенов. Новгородские и псковские литейщики XVI–XVII вв. Сб. Новгородского общ. любителей древностей, вып. IX, Новгород, 1928. Частично затрагивается литейное дело XV в. в работе В.А. Богусевича Литейный мастер Михаил Андреев. — «Новгородский исторический сборник», Л., 1937, вып. 2. Выводы исследователя отличаются остроумием и бездоказательностью. Располагая только несколькими надписями на псковских колоколах, содержащих даты (1520–1551) и имена мастеров, Богусевич построил занимательную по своим подробностям картину: псковский поп Михаил Андреев оказывается внуком Аристотеля Фиораванти, приехавшим в возрасте 20–30 л. из Москвы во Псков в качестве известного мастера. «Здесь молодой Фиораванти сложил с себя сан и отдался уже целиком своей основной и более привычной для него профессии» (стр. 90). Исследователь точно знает, что у «потомка итальянских выходцев» характер был «предприимчивый и мятежный» (стр. 89). Во Пскове оказались и другие внуки Аристотеля — Тимофей Котельников, Онуфрий и дьяк Максим. Автору известны и правнуки итальянского зодчего: Матфейко и Куземка. Все это нагромождение гипотез сопровождается категорическими утверждениями вроде: «нам представляется несомненным», «он был не кем иным» и т. д. вернуться А.С. Орлов. Библиография русских надписей XI–XV вв., 1936, стр. 136: «А делал Федько пушечник». — Колокол отлит 10 октября 1487 г. вернуться В.Н. Перец. О некоторых основаниях для датировки древнерусского медного литья, 1933, стр. 33 и 9. — Крест 1636 г. «лил мастер Семен Исаев Колокольников». вернуться Использованный нами выше сравнительный материал по Новгороду XVI в. дает следующие специальности: котельники — 35 ч., крестечники — 19, медники — 8, плавильщики — 3 (А.В. Арциховский. Новгородские ремесла, стр. 12–14). Сюда же, может быть, следует отнести пуговичников и колечников. Правда, пуговицы могли изготовляться из кости, а кольца из серебра и золота, не только из меди. вернуться Псковская I летопись 1394 г. «Кончаны быша перши у Крому… и колоколницю поставивше». В XV в. колокольницы и звонницы распространяются широко. — См. Игорь Грабарь. История русского искусства, вып. 2 (Звонницы и крыльца). вернуться Никоновская летопись 1346 г.; Воскресенская летопись 1346 г.: «А лилъ мастеръ Бориско». В Воскресенской летописи не указано римское происхождение литейщика. Предположить итальянское происхождение мастера трудно, так как католический именослов не знает имени Бориса, канонизированного только восточной церковью. Остается допустить или то, что Борис был выходцем из Западной Руси (из сферы «римского», католического влияния) или то, что он ездил в «римские» страны, например, для обучения литейному делу. В XIV в. и в западнорусских землях отливали колокола. Колокол 1320 г. известен из Белостоцкого уезда (А.С. Орлов. Библиография…, стр. 71). В 1341 г. во Львове слит был колокол с кирилловской надписью: «Мастер Яков Скора». В 1379 г. был изготовлен колокол по заказу Ягайло (А.В. Орлов. Ук. соч., стр. 80). вернуться Арх. Леонид. Надписи Троице-Сергиевской лавры. — ЗОРСА, СПб., 1882, т. III, стр. 194. — На колоколе подробная летописная запись: «… свершися сей колоколъ в лѣта благочестивого и Великого Князя и архiепископа Фотiя, митрополита Кiевскаго и всея Русiи… в лѣто 6928, индикта 13, мѣсяца августа 15…» Странно, что Василий Дмитриевич здесь не упомянут, а Фотий назван князем и архиепископом. Возможно, что в надписи были пропуски. Данный колокол был одним из четырех колоколов, называвшихся «четыре брата». вернуться ААЭ, т. I, № 16, стр. 12: «Соль вѣсити на скалкахъ тымъ же вѣсомъ, что воскъ вѣсятъ, тыми жь колоколы». Единство формы и термина не определяет еще, конечно, единство материала; весовые колокола могли быть и железными. вернуться Н.П. Лихачев. Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче, СПб., 1908, стр. 46. |
