За прошедшее лето население поселка у Пещеры почти восстановило свою былую численность — уцелевшие пейтары, бартоши, минтоги и тарбеи стягивались к древнему святилищу. В основном это были женщины и не слишком маленькие дети. В отличие от воинов, кроманьонские женщины плохо понимали, что такое «зов предков», и боролись до конца. Или, может быть, у них слишком силен был материнский инстинкт.

В течение зимы родилось шестеро малышей. Из них к виду Homo sapiens принадлежали только пятеро. Один из этих пяти был кроманьонцем наполовину — Семен Васильев стал папашей, как и Эрек. Собственного сына он назвал Юриком в честь погибшего друга, а маленького питекантропа обозвал Пит. Зимнее логово для волосатого семейства оборудовали в непосредственной близости от его вигвама. Семен был немало шокирован, когда обнаружил, что Мери и Ветка, ведущие почти совместное хозяйство, детенышей кормят грудью без различия на своего и чужого. Впрочем, у Мери, кажется, молока хватило бы еще на двоих.

Остальные члены команды постепенно встроились в быт лоуринов. Что там за инверсия произошла в сознании Медведя, было неясно, но Хью оказался в команде подростков, которую он тренировал. Обращался с ним старейшина с особой жестокостью, хотя публичных оскорблений не допускал, а за глаза даже хвалил. Парнишка обрастал мышцами буквально день ото дня, бегать на длинные дистанции ему было трудно, но во всем остальном он стремительно догонял своих лоуринских сверстников. Понаблюдав как-то раз за учебными поединками, Семен ужаснулся:

— Ты хоть представляешь, кого готовишь?! — спросил он у Медведя. — Сила, реакция хьюгга и выучка лоурина?!

— А то! — ответил довольный тренер. — Я сделаю из него чудовище — истребителя хьюггов!

— Где они, эти хьюгги...

— Ну, еще кого-нибудь, — сбавил тон Медведь. — Предчувствие у меня.

— У меня тоже, — вздохнул Семен.

Они оба понимали, о чем речь: на краю земли лоуринов охотники видели след на снегу — след ноги в обуви незнакомого покроя.

Это было, пожалуй, единственное, что омрачало жизнь племени, которая была в общем-то довольно веселой — по местным понятиям, конечно. Сначала Эрек со страшной силой мешал подросткам тренироваться: видеть, как несколько человек бегут друг за другом, отжимаются или машут палками, он спокойно не мог и начинал «обезьянничать». Выглядело это пародией, и окружающие веселились вовсю. В конце концов Медведь приказал питекантропу встать в общий строй и — вперед. Счастью Эрека не было предела — делать что-то вместе со всеми доставляло ему огромное удовольствие. Получалось у него в общем-то неплохо, и Семен с интересом ждал, сможет Медведь научить его осмысленно атаковать противника или нет. Когда же требовалось перетащить в лагерь крупную добычу, в степь с охотниками теперь отправлялись не шестеро подростков, а один Эрек — подростков, естественно, это не радовало, но они терпели.

Первое время Семен сильно переживал за Варю. Кормилась она в прибрежных зарослях и на склонах, с которых ветер сдувал снег. Волки и собаки ее почему-то не тревожили, а вот отвязная, бесконтрольная малышня устроила за ней настоящую охоту. Семен уже подумывал, не обратиться ли к руководству племени, чтобы призвать их к порядку. Однако все утряслось само: у лоуринов мамонты считаются священными животными, и обижать их не имеют права даже дети. Они, собственно, обижать и не хотели, а хотели играть и своего добились: заставили-таки юную мамонтиху возить их на себе. Сколько чумазых, визжащих существ может одновременно сидеть на спине и висеть на боках, вцепившись в шерсть, Семен сосчитать так и не смог.

К весне Варя начала активно линять, и Семен попросил женщин время от времени ее вычесывать, а шерсть складывать в мешки и хранить. Он пообещал показать им «магию легкой одежды». Обещание было довольно опрометчивым, поскольку ни прясть нитки, ни вязать Семен не умел. Пока народ терпеливо ждал обещанного, мешкам с шерстью нашлось применение — дети лупили ими друг друга по головам, кидались или гоняли их ногами на манер футбольных мячей.

Ледоход почти кончился, и грохот с реки доносился все реже и реже — никогда еще весной в ней не бывало столько воды и льда. Люди начали было привыкать к тишине, когда однажды утром ухнуло так, что содрогнулась земля, а в жилищах попадала развешенная одежда. Их заспанные, растрепанные обитатели торопливо выбирались наружу, подозревая, что началось землетрясение. Новых толчков не последовало, но люди потянулись к вигваму Семена, рассчитывая получить объяснение непонятного явления.

— Давай, успокаивай людей, — сказал Бизону бывший геолог. — Я думаю, что на реке просто обвалился обрыв.

— Обрыв?!

— Ну да — тот, выше больших кустов. Его, вроде, давно подмывало. Это скорее хорошо, чем плохо.

— Чего хорошего, если земля падает?

— Так ведь там образовался новый обрыв — значит, торчат новые камни. Может, среди них и подходящие окажутся — кремни которые.

— Да, камень у нас почти кончился. Не пришлось бы летом отправляться за ним туда, где мы с тобой встретились. Надо сходить посмотреть...

— Пошли! И Головастика с собой прихватим — ему полезно будет.

Обвал оказался больше, чем можно было себе представить — рухнул кусок верхней восьмиметровой террасы длиной метров пятьдесят. Впрочем, часть этого блока просто сползла вниз и теперь активно размывалась водой. Смотреть на мутные бурлящие струи сверху было неприятно и страшно — не дай бог туда свалиться.

— Да, рановато мы пришли, — сказал Семен. — Надо подождать, когда вода все это перемоет и хоть немного спадет, — тогда, наверное, ниже по течению можно будет найти что-нибудь интересное.

— Смотри, Семхон, смотри! Как он тут оказался?

Среди валунов и гальки новообразованного обрыва торчал крупный бивень мамонта.

— Как он оказался в земле, очень даже понятно, — усмехнулся Семен. — Не зря же Художник переправил в Нижний мир столько животных — вот они там и живут. Так что люди Пещеры трудятся не напрасно. В будущем, где я жил раньше, это объяснили бы иначе.

— Это как же?