Людмила по скрипту сделала паузу, ожидая согласия участника.

"Что тебе стоит встать и уйти? Встань и иди домой, живи" – мысленно умоляла Юля перед монитором, одновременно молясь всем богам, чтобы он услышал. Макс на экране равнодушно посмотрел в профессионально улыбающееся лицо сотрудницы ЦЭП.

– Я за этим сюда и пришёл, – ответил он.

– По истечению трёхмесячного срока вы подпишете согласие на использование ваших органов в медицинских целях. После этого Ваше конституционное право на добровольный уход из жизни будет реализовано.

 Он кивнул:

– Я все это знаю, уже изучил вопрос, спасибо. Я могу идти?

Людмила мельком сверилась со скриптом и протянула ему листок:

– Здесь список справок, которые вам нужно собрать и адрес медкомиссии. Как только завершите подготовительный период, запишитесь на прием в Федеральную службу контроля качества жизни. Можно через "Госуслуги", раздел "Федеральная программа "Свободный выбор".

– Спасибо – сказал Максим, поднимаясь.

– Если у Вас больше нет вопросов, оцените, пожалуйста, качество обслуживания, нажав соответствующий смайлик на пульте перед вами

 Он улыбнулся и ткнул пальцем в зелёный кружок.

– До свидания – сказал он и ушёл.

Людмила дождалась, пока он уйдёт и вернулась в комнату отдыха. Юля поспешно переключила монитор на общий обзор с 16 камер и отхлебнула остывший чай.

– Ах, какой мужчина, – простонала Людмила, падая на диван рядом с Юлей. Ты видела?

Юля поставила кружку на стол и безразлично сказала:

– Шутишь? Меня так прихватило, я и голову поднять не успела. Люд, спасибо тебе огромное. Из учётки вышла?

– Конечно, – хмыкнула Людмила. – По-моему, он на меня запал.

Юля глянула мельком на зоб, похожий на мешок под клювом индюка и сказала:

– А телефон взяла? Чего ты теряешься.

– Ай, – отмахнулась Людмила. – Это ты не особо разборчивая. Я не готова первому встречному свою жизнь открывать.

– Ты – большой молодец, – сказала Юля и вышла из комнаты.

Всё, что чувствовала она тогда, на выпускном, 15 лет назад, вдруг врезало ей в нос. Она словно снова сидела с ним на трубе за школьной котельной, кутаясь в пахнущий им пиджак и слушая пьяные разговоры, и даже его почти невменяемое состояние тогда не оттолкнуло. Что с людьми делает любовь?

Можно было бы обрадоваться. Чувства не угасли. Он вот, рядом. Все его контакты, слава системе госуслуги, на расстоянии одного запроса. Бери и воплощай в жизнь всё что не получилось тогда, в школе. Один момент: какая может быть у неё жизнь с любимым человеком, если он решил воспользоваться своим конституционным правом не жить? И что теперь с этим делать ей?

Может, просто забыть и жить дальше, как она жила до этой случайной встречи в Кунцево? Юля уже знала, что не получится. И какого хрена Борзова принесло именно в тот Центр, где работает она, если в Москве таких точек около 200? А в их отделении 30 окон, и две смены. И почему ты, Макс, припёрся именно в моё окно?

Юля глянула на своё окошко. Новых клиентов не было. Она быстрым шагом проскользнула к старшей. Обняла за плечи.

– Зоечка Иванна, 15 минуток, пожалуйста, мне в туалет надо. Что-то живот прихватило.

После сухого кивка головой, Юля влетела в пустой туалет для персонала, заперлась в кабинке и завыла немой волчицей. Терпеть больше не получалось, да и не перед кем. Щеколда дарила чувство ложной защищённости. Щели под и над дверью намекали, что орать не стоит. Из Юлиных глаз брызнули слезы.

Она поняла точно, абсолютно точно: Макс – он, тот самый, кроме которого никто не нужен, рядом с которым никто не интересен. Юля увидела с абсолютной ясностью, что все прошедшие годы он был настоящим, а она просто подбирала суррогат, который сможет его заменить. Вот только беда: времени нет. Месяц на сбор доков, три на раздумья и Макса не будет.

Если не передумает… Если не передумает! Всхлипывая, она чувствовала, как твердеет её нутро. Нет смысла биться в истерике. Она не знает, получится ли, но, если не попытаться… Сможет она жить дальше?

Умытая, с красными глазами, но свежим макияжем, Юля вернулась к своему рабочему отсеку. Заявление Максима со всеми его контактными лежало на столе. Юля достала телефон и сделала несколько снимков. Теперь его копия лежала в отдельной папочке в памяти, и она будет открывать ее очень часто.

А в списке действий на сегодня появился первый пункт: этого долбанного нарцисса Игорька выкинуть из жизни. Давно надо было… Никто, кроме Максима, её больше не коснется. Никогда.

В паре километров на юго-запад от Юлиного ЦЭП, в мёртвой пробке на Можайке стоял Макс. Его переполняла дурная радость. Подписанное заявление приятно щекотало нервы, где-то внутри чуть потряхивало от необратимости принятого решения, но это в фоне. Важно, что теперь он сделает то, о чем давно мечтал, легко, без боли и не бесполезно. Завершит своё сеппуку изящным завитком. Давно Макс не чувствовал себя настолько живым.

Отбивая такт по рулю, он подпевал "Maneskin":

– Бэггин, Бэггин юууу, пут ё лавин хенд аут, бэйбе! [Умоляю, протяни мне любящую руку, малыш]

Счастье омрачала только одна мысль. Дома, в малогабаритной двушке ждала жена. Сейчас – не человек, а вопрос, который надо закрыть.

– Бэггин, бэггин ю [Умоляю, умоляю тебя]

О чем умолять? Отпусти, дай уйти? Макс представил, как вспыхнут и погаснут её глаза, как безжизненно, опустятся уголки её губ. Она будет судорожно подбирать аргументы, не понимая, что они не сработают.

– Айм он май низ вайл бэггин [Умоляю, стоя на коленях]

Не стоило вообще встречать её 12 лет назад. Было бы проще. Макс тогда подумал, что любовь заполнит пустоту, даст желание жить. Любовь пришла, пустота осталась. Оказалось её недостаточно. Её всегда недостаточно. Он любил так, что отдал бы жизнь ради неё, но жить ради неё выше его сил.

– Эн эмпти шелл ай юзд ту би [Я был пустой оболочкой]

И был, и остался, ни в чем нет смысла.

"Чужое место, чужой воздух. Так и скажу." – думал Макс, проговаривая будущий разговор. Ей будет больно. Она его любит, Макс это знал. Глаза-льдинки. Наверное он один знал, сколько в них на самом деле огня. Ему придётся вытерпеть её боль. Тянуть больше нельзя. Программа "Свободный выбор" вызвала серьезное бурление в обществе. Вдруг её отменят и Макс не успеет. Он не мог опоздать на этот ковчег, зная, что другого не будет. Страх предстоящего разговора смешался с жалостью к жене, забурлил в груди.

– Бэггин, бэггин юууу [Умоляю, умоляю тебя]

Макс уже не пел, а орал, заплевывая лобач своего старого пассата. Руки колотили по рулю со всей дури. Снаружи вразнобой загудели клаксоны. Макс поднял глаза, за лобовым стеклом все так же торчала широкая корма крузака. Обернулся вправо. В соседнем кашкае сидел бородатый отец семейства и удивлённо таращился на Макса, его толкала в плечо раздраженная толстуха. Двое таких же толстых детей дрались друг с другом на заднем сиденье. В глазах бородача промелькнуло понимание. Он встрепенулся, отпихнул локтем жену и дал газу по освободившейся полосе. Макс врубил поворотник и вывернул из-за крузака за ним, подрезав устремившуюся за кашкаем соляру. В черном Ленд-Крузере лощёный мужчина в деловом костюме тупил в мобилу.

***

Дома, в Сетуни, Таня ждала его возвращения. Как только провернулся ключ в замке, она выбежала в коридор. Обняла мужа, обеспокоенно вглядываясь в его глаза.

– Где ты был, Макс?

Макс отстранил ее и прошел в комнату. Он молча положил на обеденный стол копию заявления в фирменной папке c буквами ЦЭП.

Таня села за стол, достала листок бумаги, пробежала глазами. Дыхание перехватило.

– Зачем?

Макс подошёл к ней сзади, зарылся в копну её вьющихся волос, вдохнул её запах.

– Это выход – выдохнул он. – Другого не будет. Я не могу, прости меня, пожалуйста.

Таня повела плечами, сбрасывая его руки.